В немалой степени именно поэтому классическое профетическое объяснение проблемы страданий показалось бессодержательным и не удовлетворило многих более поздних авторов Древнего Израиля, принявших явно или неявно противоположные взгляды (Иов, Екклесиаст, Даниил и прочие). Кроме того, вопрос, заданный древними пророками, это вопрос миллионов религиозных людей на протяжении веков. Этот вопрос рождается из твердого убеждения, что Бог сам призвал Израиль и лично избавил его от ужасных условий египетского рабства. Но если Бог вмешивался в нашу жизнь прежде, чтобы помогать нам, почему он не помогает нам сейчас? Может ли быть, что он сам является причиной наших страданий? Может быть, мы его обидели? Как мы можем вернуть его благосклонность, чтобы наши страдания закончились? Пророки и другие библейские писатели, конечно, не вывели общего религиозного принципа в качестве истинного для любого времени и места. Они всегда говорили в определённое время и по отношению к определённому месту. Но читатели на протяжении многих лет порой сами выводили из их писаний универсальный принцип и приходили к убеждению, что причиной страдания является Божье наказание за грехи.
Сторонники подобного принципа, как я уже отмечал, часто излишне страдают от комплекса навязанной им вины. Допустим, страдание действительно происходит по нашей вине. Но разве это объяснение, столь же популярное в древности, как и сейчас, соответствует нашим реалиям? Мы правда считаем, что страдание всегда (или как правило) посылается Богом в качестве наказания? что дети, погибшие от цунами, наказаны? что Бог заставляет миллионы невинных людей умирать от голода? умирать от рака или СПИДа? становиться жертвами геноцида? Правда ли, что двадцатилетние парни, застрявшие в промёрзших окопах под вражеским огнем, наказываются за свои грехи, или что их приятели, погибшие от противопехотных мин, ещё худшие грешники? Правда ли, что те из нас, у кого всё в порядке, угодили Богу, а те из нас, кто страдает, несут наказание? У кого хватит наглости или отвращения к здравому смыслу, чтобы заявлять такое?
Должны быть какие-то другие объяснения. И в Библии они есть, даже у некоторых пророков, и мы рассмотрим их в следующей главе.
Глава четвёртаяПоследствия греха
Сколько народу страдает самым различным образом, разве можно это как-то подсчитать? У тридцатилетнего соседа диагностирована неоперабельная опухоль головного мозга. Мать-одиночка с тремя детьми на руках теряет работу, а вместе с ней медицинскую страховку и любую возможность содержать дом и кормить детей. В автокатастрофе погибли пять подростков из местной средней школы. Пожар на другом конце города уничтожил дом престарелых и трех его пожилых обитателей.
По большей части мы просто поднимаем руки и признаем поражение. Мы не можем этого понять и никогда не поймем. Но иногда мы чувствуем, что просто обязаны что-то сделать. Особенно когда страдания причиняются руками людей, когда преступность растет, когда мы читаем об ограблениях, кражах автомобилей, изнасилованиях или убийствах.
Самые ужасные формы насилия над другими людьми происходят на национальной почве (некоторые считают, что их предотвратить проще остальных). Войны мы ещё хоть как-то понимаем: иногда они ведутся по справедливым причинам (союзники против Германии), иногда по сомнительным причинам (Вьетнам), а иногда просто подло (вторжение Ирака в Кувейт). Но вот другие крупномасштабные проявления насилия стоят выше понимания большинства из нас.
Во второй главе я говорил о Холокосте, самом печально известном примере современной истории. Многие люди, которые посетили мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне, или его аналог в Берлине, или непосредственно один из бывших концлагерей, вроде Освенцима, покинули их с мыслью, что такое не должно повториться. Это благородная мысль, и она придаёт нам решимости и силы. Но что мы имеем в виду на самом деле? Мы правда думаем, что сделаем всё возможное, чтобы остановить массовое уничтожение невинных людей по расовому или национальному признаку? Если мы действительно настроены решительно, то как объяснить нашу недавнюю реакцию на события в Руанде и Боснии? Как объяснить нашу нынешнюю реакцию на Дарфур? Мы правда решительно против повторения?
Такие ситуации непросты. Политическая обстановка, как правило, сложна и запутанна, и вряд ли можно подавить национальный террор, просто отправив бомбардировщики, а затем наземные войска для умиротворения региона и приведения в чувство тех сил, которые полны решимости убивать миллионы невинных людей. Ирак тому свидетель.
Из геноцидов, совершенных после Холокоста, самым известным остаётся чистка, организованная красными кхмерами в Камбодже. Но я мало что знал о ней до своего знакомства с одним из выживших, который прошел через ад на земле, прежде чем оказался в Трентоне, штат Нью-Джерси, где мы встретились.
История Камбоджи в конце 1960-х и начале 1970-х годов была далека от идиллии. К концу войны во Вьетнаме американские войска вошли в Камбоджу в рамках своей стратегии по полному уничтожению вьетнамского сопротивления. Там произошло много такого, что мы сейчас стыдливо называем побочным ущербом мирному населению. Американские бомбардировщики B-52 использовали напалм и кассетные бомбы для уничтожения предположительных линий снабжения Северного Вьетнама, но заодно они убили около 750 тыс. камбоджийцев.
После войны, в 1975 году, вспыхнули гражданские беспорядки. В конце концов, поддерживаемое США правительство Лон Нола было свергнуто коммунистами, красными кхмерами, во главе с печально известным Пол Потом. В ходе конфликта погибло еще 150 тыс. камбоджийцев. А потом началась настоящая чистка. Руководствуясь своей коммунистической идеологией, красные кхмеры опустошили города, включая столицу Пномпень, переместив население в сельские районы в специальные рабочие лагеря, где заставили людей работать на партию.
Вся оппозиция была перебита. Все протестующие погибли. Убили каждого, в ком видели потенциальную проблему. Перебили всю интеллигенцию — врачей, адвокатов, учителей. Убили всех, кто носил очки (и, следовательно, как считалось, был образован и мог представлять собой потенциальную проблему). Многие умерли от болезней и голода. Когда с режимом Пол Пота было покончено, убитыми числилось около двух миллионов человек.
Если количество жертв режима Пол Пота добавить к жертвам американских бомбардировок и последовавшей за ними гражданской войне, то получится, что было уничтожено до половины населения страны, и в большинстве случаев весьма жестоким образом.
Человека, которому удалось спастись, и с которым я познакомился почти случайно, звали Марсей Наун. Когда я окончил пастырское служение в Баптистской церкви Принстона (они наконец нашли себе пастора на постоянной основе), то перешёл на службу в соседнюю церковь, оказавшуюся лютеранской. Я знал нескольких прихожан оттуда и высоко ценил выразительность их богослужения, сильно выигрывавшего относительно простоты баптистского обряда. Но к тому времени я уже давно занимался такого рода деятельностью — сначала в качестве молодёжного пастора, потом главы отдела христианского образования, потом снова пастора — и уже начинал немного хандрить. Мне отчаянно хотелось заняться чем-то таким, что реально меняло бы жизнь, а не сводилось к еженедельным походам в церковь.
Именно на этом жизненном этапе я начал серьёзно сомневаться в своей вере, отчасти из-за изучения истории происхождения христианства, отчасти (и по большей мере) из-за острого осознания несправедливости и бесчестности происходящего в мире, то есть из-за проблемы страданий. Так или иначе, это подвигло меня в сторону большей общественной активности помимо основной работы (я перешёл уже на полную ставку преподавателя кафедры религий в Ратгерсе), и я стал искать какое-нибудь занятие на стороне. В новом приходе я узнал о существовании Лютеранских Социальных Служб, где помимо прочих была программа преподавания английского для новоприбывших в США иммигрантов. Я поразился, насколько это соответствовало моим запросам: я мог по чуть-чуть менять чью-то жизнь и не мешать сюда религию. Так я стал участником этой программы.
Мне поручили Марсея Науна и дали его адрес, это в нижней части Трентона, в получасе от моего дома. Я ему позвонил и, несмотря на его ломаный английский, мы как-то договорились о встрече. В назначенное время мы встретились, он представил мне свою жену Суфи, тоже камбоджийку, и двух детей подростков. Марсею не терпелось овладеть английским, так что мы начали заниматься в тот же день.
Я стал приходить к Марсею раз в неделю на несколько часов. Этого было недостаточно, чтобы добиться существенного прогресса в его разговорном английском, чего нам бы хотелось обоим, но большего позволить не мог ни один из нас: я работал полный день в университете, он так же весь день трудился в ботаническом саду Дюк Гарденз. Через какое-то время мы всё же достигли некоторого прогресса, и я подключил к занятиям его жену Суфи.
Это был едва ли не самый благодарный опыт за очень долгий период моей жизни. Вместе с прогрессом в обучении выстраивались и наши отношения. Сначала Марсей был сверх меры почтителен по отношению ко мне — всё-таки, университетский профессор из могущественной страны. Но по мере узнавания друг друга он всё больше видел во мне такого же человека, как он сам, а мне становилось всё интереснее, как же он эмигрировал из Камбоджи и попал в Трентон.
В конце концов он поведал мне свою историю, и она звучала, как сценарий «Полей смерти» (этот фильм вышел как раз во время наших занятий английским). В середине 70-х Марсей жил со своей женой и детьми в Пномпене. Он был довольно хорошо образован, немного поэт (даже издал пару поэм), но в основном садовник. Когда пришли красные кхмеры, он поступил мудро: разбил свои очки, уничтожил все улики, которые могли свидетельствовать о его образованности, и прикинулся неграмотным. Семья была выдворена из города, как миллионы ей подобных, но хуже всего было то, что их разделили. Марсей рабски трудился на ферме, а Суфи вместе с детьми — в лесном питомнике. При этом условия труда Суфи были на порядок тяжелее: она не только работала на открытом воздухе весь день, но и спала ночью невзирая на погодные условия, часто на полностью залитой водой земле.