– Когда свадьба? – выдавливаю я, зажмурившись.
– Думаю, скоро. Она беременна.
Наклоняюсь вперед и крепко держусь за край скамейки, чтобы не свалиться. Ядовитая улыбка печет губы, а истерический смех вибрирует в груди, охваченной пламенем ярости.
– Два с половиной месяца, Сереж. Я уехала два с половиной месяца назад!
– Но расстались мы раньше, – парирует он. – Ясь, мы расстались год назад. Ты это знаешь. И я это знаю. Не нужно делать из меня предателя.
Мне хочется заорать. Хочется выплеснуть все негодование и злость ужасными словами, но все они уже были сказаны. В этом нет толку, потому что спасать и чинить больше нечего. Вот она, точка. Последний гвоздь в крышку гроба, где похоронены наш брак и наша любовь. Обида мутирует в ненависть, раздирая в клочья доводы разума, и я ничего не могу с этим поделать.
– Да-а-а, – сипло тяну я. – А может, еще раньше? Сколько вы с ней общались? Два? Три года?
– До этого ничего не было, – твердо заявляет он.
– Признайся, Сереж. Признайся, мне будет проще тебя ненавидеть.
– Я бы этого не хотел.
– Уже поздно.
– Яся, прошу… – В его голосе сквозят опустошение и грусть. Так и вижу, как мы оба стоим по разные стороны поля, сожженного дотла. – Я не желаю тебе зла, не хочу, чтобы тебе было больнее. Мы пытались. И я, и ты. Между нами было много хорошего, но пора двигаться дальше. Пора каждому жить свою жизнь. Собственно, именно ты это и предложила.
Медленно выпрямляюсь. Дыхание рваное, подбородок дрожит, а боль выкручивает суставы. Я должна его отпустить. Я это понимаю, хочу этого, но… черт возьми, как же трудно. Возвращаться некуда, но и отрываться друг от друга, когда вы уже буквально срослись, тяжело. Слишком многое связывает. Слишком долго мы были вместе.
– Вы живете у нас? – уже куда спокойнее спрашиваю я.
– Нет. Я переехал к ней.
– За это спасибо. И за то, что рассказал, тоже.
– Уверен, скоро и у тебя…
– Не стоит, Сереж, – перебиваю я, потому что не хочу его жалости и сочувствия. Пора учиться жить без него. – Я все подпишу. Нам еще нужно выставить на продажу квартиру и машину. Займись этим, пожалуйста. Или я могу попросить папу…
– Нет, я сам, – обрывает он. – Но все предложения буду согласовывать с тобой.
– Хорошо.
– Тогда… пока?
– Пока.
Завершаю звонок и откладываю телефон в сторону. Рыдания клокочут в груди, пузырятся в горле и вырываются наружу сдавленными всхлипами. В моей жизни было много слез, впрочем, как и у любой девочки, но такой агонии безудержного отчаяния я еще не испытывала. И никакой определенности в мыслях, ничего. Только боль. Уродливая, мерзкая и сокрушительная.
За все десять лет наших отношений я плакала из-за Сережи бесчисленное количество раз. Когда он обижал меня словами или действиями, когда не понимал, отстранялся, делал вид, что не замечает своих ошибок. И каждый раз, сидя на полу в ванной, на диванчике кухни или запираясь на заднем сиденье машины, я рыдала и думала: «Стоит ли оно того? Мне это нужно? Может, лучше все прекратить? Расстаться, развестись. Отпустить, уйти и жить по-другому». А потом мы мирились. Много разговаривали, пытаясь найти компромисс. И я приходила к выводу, что это нормально – ошибаться. И, наверное, так и есть, только не все ошибки можно исправить. Так где же моя? Когда именно я ошиблась? Когда уехала прошлым летом в первый раз к родителям одна, заявив, что нашим отношениям нужна перезарядка? Когда перестала отделять свои желания от наших общих? Когда потерялась между «правильно» и «желанно»? Или же когда забыла, что такое по-настоящему любить и быть любимой?
Ветер подхватывает мои волосы, поглаживая лицо, но он не может высушить слезы. Смотрю на реку, рябь ползет по воде, переливаясь закатными бликами. Никогда еще я не чувствовала себя такой опустошенной и одинокой. Такой потерянной, застывшей. У Сережи будет ребенок, новая жена. Будет семья, о которой он мечтал. Мы мечтали, но это уже история. Возможно, когда-нибудь я даже смогу искренне порадоваться, но сейчас все, на что хватает сил, ненавидеть его за то, что он сломал мои мечты, хоть и ответственность за это делится пополам. Много лет он был тем человеком, в котором я запрещала себе сомневаться. Я черпала силы в нем и в наших отношениях. Я любила его и себя рядом с ним, а теперь… я себя не чувствую, не могу найти, будто большая часть души и личности осталась там, в пустой квартире, которую сможет назвать домом кто-то другой. Может, мы просто перегорели? Выросли из нас прежних, любивших друг друга? Последние два года мы были больше соседями, чем мужем и женой. Моментами друзьями, а моментами даже врагами. Кризисы были и до этого, но последний нас разломал.
Не знаю, сколько еще проходит времени, но слезы все льются. Горестные и жалкие. Сумерки окутывают базу мягкой светящейся дымкой, а отвращение к себе превышает все допустимые нормы. Вытираю глаза, чтобы прояснить взгляд. Какой в этом смысл? Что изменится? Все кончено, во всех смыслах этого слова. Фантазии о чудесном воскрешении чувств рассыпаются прахом, и я беру в руки мобильный, принимая последнее поражение. Захожу в список контактов и меняю тот, который не трогала последние восемь лет. Никаких смайликов, только имя. Имя, которое навсегда станет для меня триггерным. Затем открываю приложение «Госуслуг», нахожу заявление о расторжении брака и ставлю на нем электронную подпись. И правда удобно, в загсе бы вряд ли кто-то оценил мою истерику.
Шумно выдыхаю сквозь расслабленные губы. Еще раз и еще. Жду, когда полегчает, но тщетно. Умом понимаю, что ситуация не смертельная, я во многом сама ее спровоцировала, но маленькая девочка, которая живет в самом укромном уголке сознания, где по розовым облакам прыгают радужные пони, бьется в припадке, и я вместе с ней. Ее обманули. Ее предали.
«Никогда. Больше никогда… – повторяю мысленно. – Не хочу. Не могу. Это ужасно. Лучше уж буду одна. Сама по себе. Никто мне не нужен. Никто».
Хруст и шорох вдруг долетают до ушей, и я настороженно вглядываюсь в раскидистый кустарник. Нетрудно догадаться, кто пошел меня искать. Карина и без того большую часть дня провела как на иголках, нельзя расстраивать ее еще больше. Наскоро смахиваю слезы, пытаясь придать себе не слишком убитый вид.
– Малышка, я… – заговариваю, но мигом прерываюсь, заметив темные короткие волосы среди зелени.
Ярослав выбирается из зарослей, сжимая в руке серую ветровку, и отводит взгляд, будто увидел меня голой, а не зареванной. Вытираю тыльной стороной ладони мокрый нос и опускаю голову. Судя по его реакции, показываться людям мне сейчас точно не стоит.
– Вижу, скамейку ты и сама нашла, – говорит он.
– Угу, – отвечаю я, закрывая глаза.
– Холодает. – Шуршат шаги, и я зажмуриваюсь крепче, когда на плечи опускается мягкая ткань. – Накинь это.
– Спасибо.
– Что-то еще нужно? Я могу принести. Воды или…
– Нет. Ничего.
– Ладно.
Ярослав собирается отступить, и я хватаю ртом воздух, но не знаю, что сказать. Даже не представляю, что чувствую и чего хочу. Паника охватывает мысли, и я чую в ней тухлый запах неконтролируемого страха, будто мне грозит смертельная опасность, причин для которой нет. Дыхание учащается, сердце бьется быстрее, дрожь в руках перерастает в настоящий тремор. Бабушка всегда говорила: «Голову обмануть можно, а вот тело – никогда». И сейчас мое тело просит о том, в чем я сама не хочу себе признаваться. Мне нужна помощь. Нужна поддержка. Сама я не справляюсь.
– Ясь, я… мне уйти? – спрашивает Ярослав.
Нерешительно приподнимаю подбородок, глядя на колени и голени, покрытые татуировками. Хоррор, треш, графика. Смешение стилей невероятное. Черепа, маски, линии, надписи… чего только нет. И кто-то бы сказал, что он идиот и только уродует себя. Я же скажу – смелый парень, который не боится пробовать все, что ему хочется. Хотелось бы и мне так же. Научиться жить без сожалений.
– А можешь остаться? – шепчу я.
– Конечно, – с серьезной готовностью отзывается он и садится рядом, оставив между нами небольшое расстояние.
Ветви ивы покачиваются от ветра с тихим шелестом, где-то вдалеке играет музыка. Вспоминаю слова Ярослава, сказанные мне в машине. Колючий ком вновь подкатывает к горлу, а влажная пелена застилает взгляд.
– Ты был прав, – сознаюсь я, отвернувшись к реке.
– В чем именно?
– В том, что я не могу быть полностью откровенной с родными.
– Ты хочешь их защитить. Хочешь оградить от волнений. В этом нет ничего странного, я прекрасно тебя понимаю.
– Но мне… мне это нужно.
– Значит, стоит найти того, с кем ты сможешь поделиться всем, что тебя тревожит.
Поворачиваю голову, и Ярослав на этот раз бесстрашно встречает мой взгляд. Смотрим друг на друга несколько непростительно долгих секунд. Пытаюсь отыскать подвох, проанализировать риски, но в голове такая каша, что остается опираться только на чувства, которые требуют выхода, требуют быть высказанными. Мне холодно, несмотря на довольно теплый вечер. Холодно внутри, будто северный ветер дует из всех трещин, что оставили после себя мои прошлые отношения.
– Тебе нужен друг, Яся, – говорит Ярослав, и в его словах не слышно никакого подтекста. Это просто факт. А еще предложение из сострадания от парня, который, похоже, слишком добр, чтобы игнорировать чужую боль.
– А что нужно тебе, Яр? У меня ничего нет.
– Это не так. – Он скромно улыбается, чуть склонив голову. – И в любом случае я не веду речь о каком-то бартере.
– Все нормальные отношения – бартер. Дружеские, рабочие, романтические. Ты – мне, я – тебе.
– А я альтруист.
– Значит, и от зарплаты откажешься?
– Не хотелось бы, но даже если ты перестанешь мне платить, я все равно хочу работать в студии.
– Ты сознательно хочешь быть чьей-то жилеткой?
Его темная бровь заметно приподнимается, но взгляд… все такой же простодушный, сочувствующий, безосудительный и лишь чуточку покровительственный. Последнее поражает больше всего, но вместе с этим и успокаивает. Он словно просит: