«Доверься. Бояться нечего. Я не обижу».
– Сознательно хочу тебе помочь, – объясняет он. – Если тебе это нужно, конечно.
– Но… почему?
– А почему нет? – Ярослав беспечно пожимает плечами.
Тянущая боль в груди нарастает, и я поджимаю губы, устав от дебатов.
– Было бы неплохо, – произношу не своим голосом.
– И я здесь.
Последние слова растворяются в шелесте листвы. Моя голова тяжелеет, и Ярослав легонько обнимает меня за плечи, позволяя упасть ему на плечо. Мускусный аромат оседает в носу, объятия становятся крепче. Совсем размякаю, не стесняясь слез, и уже не отдаю себе отчета ни в чем, кроме одного – становится гораздо теплее.
– Все будет хорошо, Яся, – шепчет Ярослав, поглаживая меня по голове. – Ты справишься. Время все и всех расставит по своим местам, но сейчас… ты не в самом ужасном месте, верно?
Глава 8
Вечерняя тьма расползается по базе отдыха. Лучи заходящего солнца тонут в водах реки, наполняя момент магией завершения сегодняшнего дня и напоминая – в этом мире нет ничего вечного, время неумолимо бежит вперед, несмотря ни на что. Моя щека касается прохладных волос Ясмины, руки обнимают вздрагивающие от тихих рыданий плечи. Она все плачет, а я продолжаю нашептывать ей всякую банальную успокаивающую чушь. «Все пройдет. Наладится. Счастье не за горами». Не жду, что Ясмина мне поверит. Не надеюсь, что ей от этого действительно станет легче. Я просто хочу, чтобы она чувствовала меня, чтобы знала – она не одна.
Я никогда не боялся женских слез, в отличие от моего отца, который уходил, стоило только глазам матери заблестеть. Он не понимал, что это не всегда манипуляция. Не верил, что иногда слезы – это искренний призыв о помощи, крик о боли, мольба о поддержке. Отец ненавидел их, хотя именно он был причиной: его слова, поведение, отношение к жизни, к семье. Глядя на брак своих родителей, я думал лишь об одном – только бы у меня так не было, только бы я не стал для кого-то тем, кто разрывает душу на части. Хорошо, что я совсем не похож ни на одного из своих родителей. И наверное, это единственное, чем я по-настоящему могу гордиться.
Рыдания Ясмины постепенно стихают. Моя футболка на груди насквозь мокрая, а под ней сжимается сердце. Боль – часть жизни, один из ее несущих столпов, но, черт возьми, как было бы здорово, если бы ее заменили на что-то другое. Ясмина потерянна, огорчена, загнана в угол обстоятельствами. И мне жаль. Искренне. По-другому я просто не умею. Она была права насчет меня, но не полностью. Я не играю в героя. Я так живу. Несчастья других для меня не просто способ покрасоваться, предложив помощь, но еще и внутреннее стремление сделать окружающий меня мир чуточку лучше. Не для всех, ведь я не совсем псих, возомнивший себя мессией, но для тех, кто мне небезразличен. И я уверен в своих силах, ведь соблюдаю главное правило – не причинять добро через сопротивление, только по обоюдному согласию. Ясмина попросила меня остаться и поддержать. Признала, что ей это нужно, и доверилась, а значит, контракт подписан с обеих сторон.
– Дай мне сигарету, – хрипит она, отстраняясь, и вытирает лицо слабыми пальцами.
– Разве ты куришь? – спрашиваю я, ныряя за пачкой в карман шорт.
– Иногда, – говорит Ясмина, но больше чем уверен, правдивый ответ звучал бы примерно так: «Только когда очень больно».
Киваю, решив не углубляться в это, и протягиваю ей раскрытую пачку. Ясмина вытаскивает сигарету, вертит ее в пальцах, а после подносит к губам, повернувшись ко мне лицом. Ее ресницы слиплись в треугольники, веки, нос и губы опухли, и все равно она выглядит до неприличия трогательной в этой секундной уязвимости. Открытой, ранимой, такой беззащитной. Как же сильно на нашу жизнь влияют другие люди. Те, кого мы подпустили, приняли, полюбили. Те, кто стал опорой, смыслом и частью… не всегда лучшей, правда, тут уж кому как повезло. Неудивительно, что многие в момент краха просто закрываются в себе, наращивают броню и надевают маску отрешенности. Предательство ранит глубоко, и после человек ищет только одного – безопасности. А что может быть безопаснее, чем одиночество?
Провожу большим пальцем по колесику зажигалки, вспыхивает огонек. Ясмина делает небольшую затяжку и выпускает серый дым, немного запрокинув голову.
– Что? Даже шутки про поцелуи с пепельницей не будет?
– А ты собралась с кем-то целоваться? – уточняю весело.
– Коля и Толя вроде ничего.
Улыбка вмиг исчезает с моего лица, и все-таки с ответом я нахожусь:
– Толя целуется лучше.
Ясмина округляет глаза, глядя на меня, и сдавленно смеется. За ее спиной мягко сияет вода, отражая закат, качаются ветви ивы, и я делаю глубокий вдох. У меня снова получилось рассмешить ее – хороший знак. Но я ощутимо напрягся, когда она назвала чужие имена, – и вот это уже знак не очень. Сейчас у меня совсем другая роль, не стоит отвлекаться.
– Если что, это не мой вердикт, – объясняю я.
– Да? – чуть более оживленно включается в разговор Яся. – А чей?
– Девушки, которая выбирала из них двоих.
– И кто победил?
– Они.
– Как это?
– Пока она раздумывала, они решили выбрать друг друга. Не в том смысле, – добавляю поспешно.
– Спокойно. Я тебе верю. – Ясмина делает еще одну затяжку, протяжно выдыхает и кривится, глядя на сигарету. – Какая же дрянь.
– Может, тогда не стоит?
– Может, и не стоит, – эхом повторяет она, стряхивая пепел.
– Ты это не для себя, да? Мстишь ему?
– Типа того.
– Он тебе запрещал?
– Ага. И я ему тоже. Но мы оба курили втихую и делали вид, что не знаем об этом. Глупо, да?
– Скорее неэффективно.
– Точно, неэффективно, – горько хмыкает Яся. – Хорошо сказано. Все, что я делала, было именно таким.
Она протягивает недокуренную сигарету мне и проводит пальцами по вискам, собирая волосы на затылке. Закручивает их в жгут и завязывает узлом, который тут же распускается, падая ей на спину. Наблюдаю, точно завороженный, и обхватываю губами фильтр, крепко затягиваясь. Как же ей трудно, неуютно в собственном теле. Я хорошо знаю эти ощущения, когда хочется сделать хоть что-то, но по факту ты не можешь ничего. Выпускаю дым тонкой струйкой, и Ясмина косится на мои губы, упираясь костяшками в свои. Пальцы правой руки сводит, и я только сейчас понимаю, что именно сделал. И вроде ерунда, но волнение бьет по нам обоим: учащает сердцебиение, затрудняется дыхание. Яся торопливо отводит взгляд, а я тушу сигарету, наклонившись к земле, и выбрасываю окурок во внушительную железную банку, стоящую позади скамейки. А дружить, похоже, нам будет непросто, но я все равно попробую.
– Хочешь поговорить о том, что случилось? – спрашиваю ненавязчиво, давая понять, что приму любой ответ.
– Мне… мне неловко об этом говорить, – сознается она, опустив нос, и все-таки это не отрицательный ответ.
– Могу поклясться, что ни с кем больше не стану это обсуждать. Если нужно, то даже на крови. У Риши наверняка есть с собой тесак на такой случай. Или топор. Тут уже зависит от того, как давно по-серьезному косячил Стас.
Вокруг глаз Ясмины появляются мелкие морщинки, губы растягиваются в улыбке, щеки округляются. Она почти беззвучно хихикает, мотая головой, а я расслабленно моргаю и улыбаюсь. Мне нравится веселить ее. Повезло, что у меня такие друзья, над которыми можно шутить почти бесконечно.
– Яр… – как-то нервно произносит Ясмина, и ветер подбрасывает ее темные волосы, скрывая лицо.
– М-м?
– Спасибо, что уговорил меня остаться. И что… что побыл со мной, пока я тут… ну, ты понял.
– Не за что. Если тебе хоть немного легче, я только рад.
– Мне и правда легче. Не скажу, что все прошло и больше не болит, но я сижу тут с тобой, разговариваю, даже смеюсь. А могла бы просто валяться в постели и таращиться в потолок. Вы действительно классные ребята. И мне жаль, что я все-таки умудрилась подпортить…
– Даже не начинай, – говорю серьезно. – Вечер еще не окончен. Мы собирались играть в карты после ужина, поэтому слезы и истерики еще будут, поверь мне. Коля не умеет проигрывать, Леша и Кир любят дуться. Если выиграет Стас, Риша его прибьет, а если выиграет она, то Кир наверняка сговорится с остальными, чтобы выкинуть ее в реку. В общем, все веселье впереди.
– Ты так хорошо их знаешь. – Ясмина упирается локтем в колени и подпирает щеку кулаком, повернувшись ко мне. – Когда ты говорил о младших, имел в виду их?
– Да. Мы не кровные родственники, но считаем друг друга родней.
– И ты, получается, старший?
– Просто самый ответственный.
– И как тебе?
– Нормально. Кто-то же должен за ними приглядывать.
– А кто приглядывает за тобой?
Вопрос ставит в тупик, а Ясмина продолжает с любопытством вглядываться в мои глаза.
– Я-я-я… – тяну задумчиво, – я неплохо справляюсь и сам.
– Звучит как-то грустно.
Хлопаю ресницами, невольно отклонившись, точно от щелбана. Она что, жалеет меня? Это вообще-то моя работа. У уха вдруг слышится мерзкий писк, и я хлопаю себя по щеке, почувствовав влагу на пальцах.
– Кровососы вышли на охоту. Наверное, нам лучше вернуться и набрызгаться спреем от комаров. Да и мясо уже должно быть готово, если Белецкие Леху к нему не подпустили.
– Ты иди, – отвечает Ясмина, отворачиваясь. – Я посижу тут еще немного.
– Разве ты не проголодалась?
– Карина все поймет, как только меня увидит. Да и остальные будут чувствовать себя неловко.
Снова заботится о других больше, чем о себе? Похвально, но, опять же, неэффективно. Поднимаюсь, мысленно прикидывая варианты, и один из них отзывается приятным теплом в груди.
– У меня есть идея… – произношу, оглядываясь, – но тебе придется еще какое-то время провести в моем обществе.
– Что за идея? – хмурится Ясмина и с силой хлопает себя по ноге, произнося какие-то резкие непонятные слова.
– Это… грузинский? – удивленно предполагаю я.