В 1896 году итальянцы отправили армию в Южную Эритрею. В ответ Менелик сделал то же самое, что сделал бы на его месте европейский средневековый король, — он приказал знати собирать вооруженное ополчение. Ополчение не может вести боевые действия в течение долгого времени, однако это хороший способ быстро собрать большое войско. Стотысячное ополчение Менелика уничтожило 15-тысячный экспедиционный корпус итальянцев в битве при Адуа (1896). Это было самое серьезное поражение, нанесенное африканской страной европейской державе, и оно обеспечило Эфиопии еще сорок лет независимости.
Последний император Эфиопии, рас Тафари, был коронован в 1930 году под именем Хайле Селассие. Он правил до тех пор, пока не был свергнут в ходе второго итальянского вторжения, которое началось в 1935 году. Однако с помощью Англии он вернулся из изгнания уже в 1941 году и далее оставался на престоле до 1974-го, когда был снова свергнут группой армейских офицеров-марксистов, которые затем довели страну до еще большего обнищания. Основные экстрактивные экономические институты абсолютистской Эфиопии, такие как гулт (см. стр. 178), сложившиеся после упадка Аксума, действовали вплоть до революции 1974 года, когда они были упразднены.
Сегодня Эфиопия — одна из беднейших стран мира. Доход среднего жителя страны составляет примерно сороковую часть дохода среднего жителя Великобритании. Большинство эфиопцев обитает в сельских районах и живет натуральным сельским хозяйством. У них нет в достаточном количестве ни чистой воды, ни электричества, ни возможности учиться в школе, ни доступа к медицинским услугам. Средняя ожидаемая продолжительность жизни в Эфиопии составляет около пятидесяти пяти лет, и лишь треть взрослого населения грамотна. Сравнение Эфиопии и Англии — показатель царящего в мире неравенства. И причина, по которой Эфиопия находится в столь тяжелом положении, коренится в абсолютизме, институты которого действовали вплоть до недавнего прошлого. Абсолютизм основывался на экстрактивных экономических институтах, что означало нищету для большинства эфиопов, хотя император и знать, естественно, получали огромные доходы. Но самое долговременное влияние абсолютизма сказалось в том, что эфиопское общество оказалось неспособно использовать преимущества индустриализации XIX и начала XX века. Именно это стало источником нынешней ужасающей нищеты Эфиопии.
Дети Самаале
Абсолютистские политические институты по всему миру препятствовали индустриализации косвенно (определенным образом организуя экономику) или прямо, как мы видели на примерах Австро-Венгрии и России. В конце XIX века многие страны, особенно в Африке, страдали от отсутствия государственной власти, которая могла бы обеспечить минимальный уровень законности и порядка, необходимый для функционирования современной экономики. В Африке не нашлось лидеров, аналогичных русскому царю Петру I, который начал процесс политической централизации и консолидации российского абсолютизма, или английским Тюдорам, которые централизовали государство, не уничтожив при этом (скажем прямо — не сумев уничтожить) парламент и другие институты, ограничивающие абсолютизм. Даже если бы элиты африканских стран и хотели принять промышленную революцию, то в отсутствие столь же высокого уровня политической централизации это было бы невозможно.
Сколь разрушительные последствия имеет отсутствие политической централизации, можно увидеть на примере Сомали — государства, расположенного на Африканском Роге. С древнейших времен население Сомали было разделено на шесть племен. Четыре самых больших: дир, дарод, исак и хавийе — возводят свой род к мифическому прародителю Самаале. Эти племена обитают в основном на севере Сомали (хотя их представители встречаются также на юге и на востоке), и даже сегодня они ведут традиционный образ жизни пастухов-кочевников, переходя с пастбища на пастбище со своими стадами коз, овец и верблюдов. На юге страны живут люди племен дигил и раханвайн — это оседлые земледельцы. Территории, которые занимают все эти племена, изображены на карте 12 (стр. 177).
Сомалиец идентифицирует себя прежде всего с точки зрения принадлежности к одному из этих шести племен, однако они чрезвычайно многочисленны и включают множество подгрупп. Прежде всего, имеются кланы, которые возводят свою родословную к прародителю одного из племен. Однако гораздо большее значение имеют группы внутри кланов, которые объединяют «тех, кто платит дийю», то есть кровных родственников, которые в случае убийства одного из членов группы выплачивают (или получают) дийю, то есть компенсацию, «плату за кровь». Сомалийские кланы и дийя-группы испокон века участвовали в почти непрерывных распрях из-за скудных ресурсов, имевшихся в округе, в особенности из-за воды и хороших пастбищ. Члены кланов и групп постоянно совершали набеги на соседние кланы и дийя-группы, чтобы угнать их скот. Хотя у кланов и были вожди, которых называли «султанами», а также старейшины, но на самом деле власть в клане была распределена таким образом, что каждый взрослый сомалиец обладал правом голоса в вопросах, имевших ключевое значение для клана в целом. Это право можно было использовать на неформальном собрании всех взрослых мужчин клана. Не существовало ни писаных законов, ни полиции, ни заслуживающей упоминания судебной системы, и лишь законы шариата служили формальной рамкой, в которую заключался так называемый хеер (сомал. xeer) — свод обычного права, то есть совокупность общепринятых прав и обязанностей, соблюдения которых группа может требовать от своих членов и членов других групп при взаимодействии с ними. С появлением колониальной власти эти хееры стали записываться. К примеру, род хассан-угас (Hassan Ugaas) представлял собой дийя-группу из примерно пяти сотен человек и был одним из кланов племени дир в Британском Сомали. Восьмого марта 1950 года хеер этого клана был записан британским комиссаром округа, и три его первых параграфа гласили:
1. Если человек из рода хассан-угас будет убит кем-то из другого рода, то ближайшие родственники должны получить двадцать верблюдов из всей платы за кровь (сто верблюдов), а остальные воемьдесят верблюдов делятся между всеми людьми хассан-угас.
2. Если человек из рода хассан-угас будет ранен чужаком и его раны будут оценены в тридцать три и одну треть верблюда, то десять верблюдов даются ему и остаются у его джиффо-группы [подгруппа дийя-группы].
3. Убийство одним членом рода хассан-угас другого члена подлежит компенсации в размере тридцати трех и одной трети верблюда, которые выплачиваются только ближайшим родственникам. Если виновник не в состоянии выплатить всю пеню или ее часть, его род должен помочь ему.
То, что хеер уделяет главное внимание убийствам и ранениям, свидетельствует о почти постоянных боевых действиях между дийя-группами и кланами. Главной целью этих действий были кровная месть и получение «платы за кровь». Преступление в отношении конкретного человека было вместе с тем преступлением против всей дийя-группы и требовало коллективной же компенсации. Если такая компенсация не выплачивалась, группу, к которой принадлежал преступник, ждало возмездие. Когда в Сомали появились современные средства транспорта, «плата за кровь» стала взиматься и за тех, кто погиб или был ранен в дорожно-транспортных происшествиях. Впрочем, в хеере рода хассан-угас упоминается не только убийство. Параграф 6 гласит:
«Если человек из рода хассан-угас нанесет кому-либо оскорбление на совете рода, он должен заплатить оскорбленному 150 шиллингов».
В начале 1955 года стада, принадлежащие кланам хабар-толджало (Habar Tol Ja’lo) и хабар-юнис (Habar Yuunis), паслись по соседству в области Домберелли. Между пастухами возникла ссора из-за того, где пасти верблюдов, и человек из клана юнис ранил человека из клана тол-джало. Месть клана юнис не заставила себя ждать — на тол-джало было совершено нападение, один человек был убит. Согласно кодексу кровной мести клан юнис предложил людям тол-джало компенсацию — «плату за кровь», и это предложение было принято. Пеню, которая, как правило, исчислялась в определенном количестве верблюдов, полагалось выплачивать лично, однако в ходе соответствующей церемонии один из тол-джало убил человека из клана юнис, по ошибке приняв его за члена дийя-группы убийцы. Это привело к полномасштабной войне, и в течение следующих сорока восьми часов были убиты тринадцать человек из клана юнис и двадцать шесть из тол-джало. Война продолжалась еще год, пока старейшины обоих кланов не собрались под эгидой английской администрации, выступившей посредником, и не выработали удовлетворившее обе стороны решение (определенную систему обмена штрафами). Эти штрафы выплачивались в течение следующих трех лет.
Таким образом, выплата компенсации «за кровь» обеспечивалась угрозой продолжения насилия и возможным новым раундом кровной мести, однако даже после выплаты конфликт не всегда прекращался: обычно вражда лишь временно затухала, но затем вспыхивала вновь. Это было следствием того, что политическая власть в сомалийском обществе была как бы «размазана» среди всех взрослых мужчин почти на равных основаниях. Но в отсутствие централизованного государства, способного обеспечить общественный порядок, не говоря уж о гарантиях прав собственности, подобное распределение власти вовсе не вело к появлению инклюзивных институтов. Никто не признавал чьего-либо верховенства, и никто, в том числе и британские колониальные власти, когда они появились в Сомали, не был в состоянии навести порядок в этом обществе. В отсутствие политической централизации Сомали не могла использовать преимущества промышленной революции. Невозможно было представить себе ни инвестора, который стал бы вкладывать деньги в новые технологии или заимствовать их из Британии, ни организатора, который был бы способен создать структуры, необходимые для этого заимствования.
У сложного политического устройства Сомали были и менее заметные последствия. Например, у сомалийцев имелась собственная письменность, однако они ею практически не пользовались (в отличие от соседей — жителей Эфиопии). Мы уже упоминали ранее о подобных технологических загадках африканской истории: например, до установления колониального владычества в XIX веке во многих африканских обществах не употреблялся колесный транспорт, а в сельском хозяйстве — плуг. Во многих случаях африканцам были известны эти орудия, однако они ими не пользовались. Мы видели на примере Королевства Конго, что это было вызвано главным образом тем, что экономические институты не создавали стимулов для усвоения новых технологий. Не здесь ли кроется и причина нежелания пользоваться письменностью?