старейших членов. Теперь партийное руководство состояло из более молодых и более ориентированных на реформы людей. За период с 1980 по 1985 год сменились 21 из 26 членов Политбюро, 8 из 11 членов Секретариата Коммунистической партии и 10 из 18 вице-премьеров.
Только теперь, когда Дэн и другие реформаторы завершили наконец свою политическую революцию и получили полный контроль над государством, они взялись за серьезные изменения в экономических институтах. Начали с сельского хозяйства. К 1983 году в соответствии с концепцией Ху Цяому была принята «система ответственности хозяйств», предусматривавшая введение экономической мотивации для крестьян. Через два года была отменена обязательная продажа зерна государству по фиксированным ценам и введена более гибкая договорная система. Административный контроль за ценами на сельскохозяйственную продукцию значительно снизился. В городской экономике государственным предприятиям была дана большая свобода действий, и были определены четырнадцать «открытых городов», куда предполагалось привлечь иностранные инвестиции.
Именно сельская экономика первой откликнулась на эти инициативы. Введение материальных стимулов привело к резкому увеличению производства сельскохозяйственной продукции. В 1984 году зерна в стране было выращено на треть больше, чем в 1978-м, хотя в его производстве было занято меньше людей. Многие крестьяне нанялись на работу в так называемые «поселковые предприятия». Они появились после того, как наряду с имеющимися государственными предприятиями было позволено открывать новые. Постепенно экономические стимулы были введены также и в промышленном секторе, особенно на предприятиях, управляемых государством, хотя пока что речи не шло о приватизации, которая началась лишь в середине 1990-х годов.
Возрождение Китая означало дрейф одной из наиболее экстрактивных систем экономических институтов в мире в сторону гораздо более инклюзивных институтов. Рыночные стимулы в сельском хозяйстве и промышленности, приход иностранных инвестиций и технологий поставили Китай на путь быстрого экономического роста. Как мы увидим в следующей главе, этот рост проходил в условиях экстрактивных политических институтов, хотя они уже и не были столь репрессивными, как во времена культурной революции. Но это не умаляет степени радикальности экономических перемен в Китае. Эта страна сломала привычные схемы, хотя и обошлась без трансформации своих политических институтов. Как и в Ботсване или в южных штатах США, критические перемены произошли в результате наступления точки перелома — в случае Китая такой точкой стала смерть Мао. И столь же неопределенным был поначалу вероятный исход событий — ничего невозможного не было бы и в победе «банды четырех», а останься они у власти, никакого экономического роста, который мы наблюдаем в Китае в течение последних 30 лет, не было бы. Однако опустошение страны и человеческие страдания — результаты «большого скачка» и культурной революции — вызвали такое желание перемен, что это позволило Дэну и его сторонникам выиграть политическую схватку.
Ботсвана, Китай и южные штаты США, как и Славная революция в Англии, Французская революция и Реставрация Мейдзи в Японии, — это живые примеры того, что предопределению нет места в истории. Несмотря на порочный круг, экстрактивные институты во всех этих случаях были заменены на инклюзивные. Но этот процесс никогда не бывает автоматическим или легким. Часто для того, чтобы какое-либо государство пошло по пути строительства инклюзивных институтов, необходимо сочетание разных факторов, в особенности совпадение критической точки перелома и наличия широкой коалиции сторонников реформ плюс укоренившихся и благоприятных для реформы институтов. Кроме того, нужна и определенная доля удачи, ведь путь истории — это не гладкая железнодорожная колея.
Глава 15В поисках причин процветания и бедности
Исторические корни
Уровень жизни в разных странах мира различается разительно. Даже беднейшие граждане США имеют доход, доступ к здравоохранению, образованию, коммунальным услугам и прочие экономические и социальные возможности в степени, значительно превосходящей ту, в которой они доступны огромному количеству людей, живущих в странах Черной Африки, Южной Азии и Центральной Америки. Контраст между Северной и Южной Кореей, двумя Ногалесами или Соединенными Штатами и Мексикой показывает нам, что это достаточно недавнее явление. Пятьсот лет назад Мексика, а точнее, располагавшееся на ее территории государство ацтеков было явно богаче всех своих северных соседей, причем США обогнали Мексику только в XIX веке. Разрыв между двумя Ногалесами — еще более «свежий» феномен. Южная и Северная Корея были экономически, социально и культурно идентичны, пока по итогам Второй мировой войны страна не была разделена по 38-й параллели. Точно так же большинство примеров огромного разрыва в уровнях экономического развития относятся к последним двум столетиям.
Неизбежна ли была сложившаяся ситуация? Что именно в истории — или географии, или культуре, или в этническом составе — предопределило нынешнее положение, когда Западная Европа, Соединенные Штаты и Япония стали в последние два века во много раз богаче стран Черной Африки, Латинской Америки и Китая? Было ли неизбежным то, что промышленная революция XVIII века случилась в Англии, а затем распространилась на Западную Европу и «дочерние страны» Британии в Северной Америке и Австралазии? Можно ли представить себе мир, где Славная революция и индустриализация происходят, скажем, в Перу, а затем инки колонизируют Западную Европу и обращают белых европейцев в рабов, — или это всего лишь альтернативная история, вид исторической научной фантастики?
Чтобы ответить на эти вопросы — а на самом деле даже чтобы просто подумать над ними, — нам понадобится теория, объясняющая, почему некоторые нации процветают, в то время как другие пребывают в упадке и в бедности. Такая теория должна назвать как факторы, которые приводят к процветанию или препятствуют ему, так и их исторические корни. Данная книга как раз предлагает такую теорию. Любое сложное социальное явление, как, например, разные пути развития сотен государств во всем мире, по всей видимости, имеет множество причин, что заставляет большинство исследователей с подозрением относиться к теориям, объясняющим такие явления какой-то одной причиной, теориям слишком простым и при этом слишком универсальным. Или же теориям, которые, напротив, предлагают различные объяснения для явно схожих явлений, наблюдаемых в разное время и в разных местах.
Мы же выдвинули простую теорию и используем ее для объяснения главных черт экономического и политического развития стран мира начиная с эпохи неолитической революции. В своем выборе мы руководствовались не наивной верой в то, что подобная теория может объяснить все, а уверенностью, что она поможет нам выявить определенные параллели, пусть для этого иногда и придется пожертвовать многими интересными деталями. И вообще, успешность теория определяется не тем, что она скрупулезно перечисляет все частности, а тем, что она дает полезное и эмпирически обоснованное объяснение ряду процессов, а также выявляет основные силы, двигающие эти процессы.
Наша теория старается достичь указанных целей, действуя на двух уровнях. Первый — это различие между экстрактивными и инклюзивными экономическими и политическими институтами. Второй — это наше объяснение того, почему инклюзивные институты в некоторых странах мира появляются, а в других — нет. Первый уровень нашей теории посвящен интерпретации истории в свете развития институтов, а второй — тому, как история формирует институциональные пути развития государств.
Центральный пункт нашей теории — это связь между инклюзивными экономическими и политическими институтами и благосостоянием. Инклюзивные экономические институты, обеспечивающие права собственности, создающие ровное игровое поле и привлекающие инвестиции в новые технологии и знания, более благоприятствуют экономическому росту, чем экстрактивные экономические институты, которые приводят к изъятию ресурсов у большинства в пользу меньшинства и не могут обеспечить права собственности или дать стимулы для экономической деятельности. Инклюзивные экономические институты поддерживают соответствующие политические институты и сами же, в свою очередь, опираются на них. А инклюзивные политические институты — это те, что обеспечивают широкое распределение политической власти и при этом позволяют достичь такой степени политической централизации, которая гарантирует законность и порядок, сохранность прав собственности и инклюзивную рыночную экономику. Равным образом, экстрактивные экономические институты синергетически связаны с экстрактивными политическими институтами, концентрирующими власть в руках меньшинства. Понятно, что это меньшинство стремится к сохранению и развитию экстрактивных экономических институтов, извлекая из них выгоду и используя ресурсы, чтобы упрочить свою политическую власть.
Описанные тенденции не подразумевают, что экстрактивные экономические и политические институты несовместимы с экономическим ростом. Напротив, элита и в условиях экстрактивности хотела бы, при прочих равных, по возможности большего экономического роста, который позволил бы ей извлекать больше благ. Экстрактивные институты, достигшие по крайней мере минимального уровня политической централизации, часто способны организовать некоторые условия для экономического роста. И тем не менее важным фактором здесь является то, что такой рост в условиях экстрактивных институтов не будет устойчивым по двум причинам. Первая состоит в том, что устойчивый экономический рост требует инноваций, а инновации не могут не сопровождаться созидательным разрушением, которое привносит много нового в экономическую ситуацию и может дестабилизировать устоявшуюся политическую систему. Поскольку элиты, управляющие экстрактивными институтами, боятся созидательного разрушения, они сопротивляются ему, и любой рост, созревший под сенью экстрактивных институтов, будет весьма кратковременным. Вторая причина заключается в том, что власть в условиях экстрактивных институтов дает возможность получать огромные выгоды за счет общества, и это делает политическую власть весьма желанной. Вследствие этого всегда будет действовать множество сил, толкающих общество под властью экстрактивных институтов в сторону большей политической нестабильности.