приставил пистолет к голове охранника, Джорджа Рэмсбурга, и выстрелил. Рэмсбург скончался на месте. Дальше Байк бросился бежать к самолету DC-9, который должен быть вылететь в Атланту в 7:15, выполняя рейс 523 авиакомпании «Дельта».
Восемь пассажиров уже находились на борту, когда Байк ворвался в салон, размахивая пистолетом. Он приказал закрыть двери, а потом зашел в кабину и велел пилоту, капитану Дугласу Ризу Лофтону: «Давай поднимай самолет, мы улетаем!» Лофтон объяснил, что колеса шасси заблокированы и они не могут никуда улететь, пока с них не снимут колодки. Не удовлетворенный таким ответом, Байк вернулся в пассажирский салон, схватил одну женщину как заложницу – видимо, чтобы заставить пилота подчиниться.
Большинство из ассасинов начинают действовать, когда их возраст приближается к тридцати, и становится ясно, что их жизнь пуста, и надо сделать нечто выдающееся, чтобы придать ей смысл и добиться признания.
Когда он вернулся в кабину, Лофтон снова объяснил, что не может сдвинуть самолет с места. Байк начал стрелять: ранил и Лофтона, и второго пилота Фреда Джонса. Опять побежал в салон, обменял первую заложницу на другую, которую тоже приволок в кабину. Он повторял свой приказ, а Лофтон с Джонсом объясняли, что дело не в них – самолет не взлетит, пока колеса не разблокируют. Байк снова стал стрелять, и теперь убил Джонса, а Лофтона смертельно ранил.
Тем временем офицер полиции Чарльз Тройер, который отреагировал на стрельбу Рэмсбурга, находился в посадочном шлюзе, откуда стрелял по колесам DC-9 из револьвера тридцать восьмого калибра. Это не помогало, и он взял такой же «магнум», как у Рэмсбурга, 357-го калибра, и попытался еще раз. С более мощным оружием прием сработал. Однако главной целью полицейского был сам захватчик, и как только Байк показался в окне пилотской кабины, Тройер прицелился и открыл стрельбу, ранив Байка в грудь и живот. Примерно через минуту Байк и так бы скончался, но он еще успел приставить оружие к виску и спустить курок. Он умер мгновенно.
Итак, в этом преступлении прослеживается интересная динамика. Есть все доказательства того, что оно не было спонтанной реакцией отчаявшегося человека; скорее, Байк его планировал по меньшей мере полгода. По заключению журналиста Джека Андерсона, проводившего собственное расследование, у которого имелся доступ к аудиозаписям Байка, тот намеревался долететь до Вашингтона и врезаться в Белый дом. Так он точно ушел бы с шумом.
Однако с этим резко контрастирует его поведение в самолете, когда он мечется между салоном и кабиной и меняет заложниц без видимой причины. Еще более примечателен тот факт, что он стреляет именно в тех людей, без которых самолет вообще не взлетит. Он явно теряет разум у всех на глазах. Байк по-прежнему сосредоточен на своей миссии, но он уже лишился здравого смысла.
Понять его состояние можно, прослушав еще одну кассету, которую он записал – на этот раз сидя в машине на парковке аэропорта в то самое утро. Он назвал запись «Ящик Пандоры». По ней можно судить о том, какой у него был план – Байк собирался застрелить второго пилота, чтобы заставить капитана подчиниться и сделать то, что он приказывает. А капитана он хотел убить непосредственно перед тем, как самолет рухнет на Белый дом.
Одновременно он делился информацией о себе и мотивах, толкнувших его на преступление. На пленке Байк говорит, что чувствует себя крошечной песчинкой на пляже, где их миллиарды. Его беспокоит то, что он припарковался на дорогой стоянке, а не на более бюджетной долгосрочной. Он сознает смехотворность своих сомнений, потому что знает – платить ему не придется, он даже не вернется за машиной, если уж на то пошло. Однако он все равно тревожится из-за того, какую стоянку выбрал. И вспоминает, что у него нет с собой никаких документов.
Думаю, эта деталь имеет огромное значение, потому что, по сути, он говорит: «Я не принадлежу к этому кругу – к богатым, влиятельным людям, которые оставляют здесь машины, а потом садятся в самолеты. Я просто песчинка на пляже. Я ничего не стою. Я обычный неудачник, и единственное, что я могу сделать, чтобы что-то значить – это совершить громкое преступление против этих влиятельных людей». Как «Макдоналдс», самолеты являются символом современной жизни. Парни вроде Байка считают, что именно так путешествуют успешные люди. И если он захватит самолет, то тоже станет успешным. То, что он не взял с собой документы, это еще одно указание на его безликость, восприятие себя как пустого места.
И наконец, он заканчивает запись, оправдывая себя, говоря, что должен приступать к работе, которую «обязан выполнить для человечества».
Он видит себя Одиноким рейнджером, супергероем. «Думаю, у меня на могильном камне напишут так: «Ему не нравилось то, что он видел, и он решил это исправить».
Однако в то же время он волнуется: «Я не хочу прославиться как маньяк или сумасшедший», – и объясняет, что идет на преступление потому, что его ограбили и лишили достоинства: «Всю страну изнасиловали и разворовали у меня на глазах, и я не собираюсь стоять и смотреть, как это будет происходить и дальше».
Разовьется такой тип личности в ассасина или массового убийцу, попытается он напасть на президента США или рок-звезду – все это зависит от индивидуальных особенностей его эмоционального склада, а также навыков и интересов, которые у него сформировались. Человек вроде Чарльза Уитмена, прекрасный снайпер, будет воображать преступление с использованием своего таланта. Человек вроде Эттенбери, не обладающий подобными навыками, постарается оказаться в центре толпы, чтобы произвести достаточный эффект. А Сэм Байк просто ворвется в самолет, потому что не сможет придумать способа подобраться к президенту достаточно близко, чтобы его застрелить.
Однако тут я хочу сделать замечание: вне зависимости от специфики преступления и его так называемой причины, само насилие является результатом глубоко укоренившегося чувства своей несостоятельности у ассасина. Я могу вспомнить лишь несколько случаев, когда ассасины действовали из высших, альтруистических побуждений – например, пытаясь убить Адольфа Гитлера. Точно так же изредка попадаются люди, которые по-настоящему впали в безумие и действительно утратили связь с реальностью. Ричард Лоуренс, который безуспешно пытался убить президента Эндрю Джексона, был уверен, что тот – король Англии. Однако эти случаи столь редки, что не имеет смысла обсуждать их здесь.
Не важно, о каком преступнике речь; мы все равно, скорее всего, говорим о мужчине – в подавляющем большинстве белом, в возрасте от двадцати до тридцати лет, – который не удовлетворен собственной жизнью и никогда не был. В каком-то смысле он считает насилие решением этой проблемы.
Когда двоих сотрудников ЦРУ застрелили в их машинах по прибытии на работу в Лэнгли, Виргиния, штаб-квартиру Управления, преступление сочли политически мотивированным, направленным в самое сердце американского империализма. Все спецслужбы и правоохранительные органы, включая ФБР, переворачивали небо и землю, чтобы выследить подозреваемого, тридцатитрехлетнего Мир Эймаля Кази, на его родине в Пакистане, куда он бежал. Когда он наконец сделал заявление относительно своего преступления, то объяснил, что это реакция на «несправедливую политику Америки в отношении исламских стран». Однако хочу сказать, что в точности как Бремер, покушавшийся на губернатора Уоллеса, это был неудачник и одиночка, который хотел стать героем и прославиться.
Пожалуй, максимально наглядными примерами покушений, основанных на неадекватности преступника, являются убийство Джона Леннона Марком Дэвидом Чэпменом и покушение Джона Хинкли на жизнь президента Рейгана.
Марк Чэпмен поклонялся Джону Леннону и пытался копировать бывшего битла любыми доступными способами, вплоть до того, что нашел себе девушку-азиатку, поскольку Леннон был женат на Йоко Оно. Женщина, на которой он женился, на четыре года его старше, была японкой. Чэпмен хотел быть Ленноном, но достиг той точки, когда начал осознавать, что это невозможно, и его наваждение взяло над ним власть. Он пытался покончить с собой, когда работал на Гавайях, и в результате попал в больницу. Своей жене, Глории, он говорил, что собирается убить Леннона, но она не принимала его всерьез. Когда он выстрелил в Леннона возле его дома, Дакота-билдинг на Манхэттене, 8 декабря 1980 года, то мог там же покончить с собой, раз у него не было больше недостижимого идеала. Примерно то же самое он сказал моему коллеге из секретной службы Кену Бейкеру, когда Кен интервьюировал его в тюрьме. В своей извращенной, но одновременно понятной логике, Чэпмен утверждал, что хотел решить собственные проблемы, устранив Леннона. Когда он нажал на курок, и Леннон упал, Чэпмен перестал быть никем. Его имя навсегда осталось связано с именем кумира.
В своей извращенной, но одновременно понятной логике, Чэпмен утверждал, что хотел решить собственные проблемы, устранив Леннона. Когда он нажал на курок, и Леннон упал, Чэпмен перестал быть никем. Его имя навсегда осталось связано с именем кумира.
Интересно, что у Чэпмена был альтернативный план на случай, если он не сможет убить Джона Леннона во время поездки в Нью-Йорк. Вместо этого он собирался залезть на самый верх статуи Свободы и прострелить себе голову. Находясь в тюрьме, он объяснял: «Еще никто не совершал там самоубийства. Я хотел уйти с фейерверком». Здесь мы имеем еще одну максимально символичную американскую икону и фразу «уйти с фейерверком», лежащую в основе всех подобных сценариев.
Еще одно любопытное наблюдение высказала Глория: перед поездкой Марк стал нехарактерно тихим. Точно так же вели себя и многие другие, включая Хьюберти и Уитмена. Как только они принимают решение, стрессам и конфликтам приходит конец.
Но не совсем. Протоптавшись возле Дакота-билдинг несколько часов, Чэпмен встретился с Ленноном, который вел себя очень любезно и подписал для него свой альбом. Чэпмен начал думать, что этого может быть достаточно. У него есть автограф, нечто от Леннона, и, возможно, лучше уехать домой. Однако миссия оказалась у него на первом месте, поэтому он прождал еще много часов, пока Леннон вернулся домой со студии звукозаписи и вылез из своего лимузина. В этот момент Марк Дэвид Чэпмен нажал на курок своего «Чартер-Армс» 38-го калибра и выпустил в Джона Леннона пять пуль. Единственное, о чем он думал, по его собственным словам, это как хорошо, что пистолет не дал осечки.