Причины – те же, из-за которых буквы b и d в Гринвичском парке оказались неодинаковыми. Правила, в соответствии с которыми формируется рука, нога или зуб, закодированы в генах, и клетки на обеих сторонах тела содержат один и тот набор команд. Но гладко бывает только на бумаге, и одни и те же команды не ведут к совершенно одинаковым результатам. Клетки, формирующиеся по обеим сторонам тела, испытывают удары внешней среды, жестокая судьба выступает в виде тепла, холода, вирусов, ядовитых веществ, радиации – от рентгеновских лучей до фонового облучения, вплоть до случайных ударов космических лучей, – тысячи естественных ударов, которым подвержена плоть. Ни один формирующийся организм не застрахован от этого. Деление клеток хотя и достаточно надежно, но не обходится без ошибок, а это значит, что количество клеток по обеим сторонам тела не может быть одинаковым. Как только по обеим сторонам тела возникают различия, формирующийся организм уже никак не может их устранить, поскольку одна сторона тела никак не может повлиять на другую. Вопрос не в том, окажутся ли две стороны тела различными, а в том, велики ли будут эти отличия. Такие различия между правым и левым называются флуктуирующей асимметрией. Термин этот связан с тем, что если, например, у обоих родителей крупнее левый резец, то у ребенка с равной вероятностью окажется больше либо левый, либо правый резец. Направление асимметрии меняется случайным образом (флуктуирует) от поколения к поколению[147].
Флуктуирующая асимметрия возникает из-за вариаций среды, в которой развиваются клетки – это называют «биологическим шумом». Частично эта среда связана с внешним миром, но в основном состоит из других клеток, а внутри любой конкретной клетки среда любого гена состоит из множества химических веществ, омывающих его под влиянием других генов. Гены влияют на процесс развития последовательнее и надежнее, если функционируют в предсказуемой клеточной среде – в условиях так называемой устойчивости индивидуального развития. Если внутренняя среда организма надежно защищена, то работа одного и того же гена в разных местах, например на двух сторонах тела, приведет к одинаковому результату. Другими словами, чем более устойчиво развитие, тем симметричнее руки, ноги, глаза, зубы и т. д. Представьте еще один вариант эксперимента в Гринвичском парке, только в этот раз муку рассыпают два тощих хиляка и два боксера-тяжеловеса. Если кто-то попытается помешать их действиям, то хилых и слабосильных гораздо легче сбить с курса, чем тяжеловесов, куда более устойчивых и способных противостоять внешним влияниям – проще говоря, они в значительной степени непробиваемы[148].
Поэтому флуктуирующая асимметрия есть показатель устойчивости индивидуального развития. Особи, испытавшие не столь значительное воздействие среды, или те, что были лучше защищены от такого воздействия, окажутся более симметричными. Малая флуктуирующая асимметрия, особенно лица и конечностей, может быть мерой общего биологического качества, и похоже, что это и в самом деле так. У более симметричных людей уровень интеллекта выше, у них лучше память, и они легче переносят действие лекарств. Известно, что породистые скаковые лошади с наименьшей флуктуирующей асимметрией показывают на скачках лучшие результаты. Высокосимметричные особи обязаны своей симметрией низкому уровню давления среды, а потому процесс их развития почти не нарушается, и их дети, вероятно, унаследуют это качество. И если их сексуальные партнеры будут столь же привлекательны, у них будут более биологически приспособленные дети. Поскольку симметричность очевидна, она вполне может лежать в основе сексуальной привлекательности и полового отбора[149].
Сексуальная привлекательность в значительной мере зависит от внешности и такого неопределенного качества, как красота. Дать ей точное определение всегда было нелегко, но одно из них повторяется наиболее часто. В книге «Рука левая, рука правая!» Осберт Ситвелл пишет о своей бабушке, Луизе Хили-Хатчинсон: «В юности она считалась красавицей, отличаясь орлиным профилем и симметричным обликом» (курсив наш). Красивые лица могут быть очень разными, как признает Осберт, упоминая, например, об отличавшем Ситвеллов орлином носе, который придал Эдит своеобразную, довольно драматичную красоту. Доказать, что красота определяется симметрией лица, нелегко, поскольку нужно принимать во внимание такие черты, как форма носа, которая очень изменчива и также определяется генетически. Отчасти трудность можно преодолеть, изучая однояйцевых близнецов, которые, хотя и генетически идентичны, редко обладают в точности одинаковой внешностью, не в последнюю очередь из-за флуктуирующей асимметрии. Предпочтение одного близнеца другому никак не может быть связано с генетическими отличиями. Когда в ходе экспериментов спрашивали, какой из близнецов более привлекателен, явное предпочтение оказывалось тому, чьи черты были более симметричными.
Важность симметрии может быть также продемонстрирована с помощью компьютерной обработки фотографий лиц. Какое из двух лиц на рис. 5.10 кажется вам более привлекательным? Хотя это фото одного человека, на снимке слева запечатлена небольшая асимметрия лица, а на правом снимке оно слегка подправлено и сделано совершенно симметричным. Большинство людей находят более привлекательным лицо справа, потому что симметричное лицо кажется красивее. Но влияет ли симметрия на сексуальный успех? Несомненно, если взглянуть на животных, обладающих рогами, кажется, что есть связь между симметрией и репродуктивным успехом. Однако это лишь корреляция. Возможно, более убедительны экспериментальные работы Андерса Папе Мёллера с ласточками-касатками. С помощью клея и ножниц он увеличивал или уменьшал длину их хвостовых перьев, делая их более симметричными или менее симметричными. Ласточки, чьи хвосты стали длиннее и симметричнее, тратили меньше времени на поиск партнера и были успешнее в размножении. Похоже, что симметрия и в самом деле хороший показатель устойчивости индивидуального развития, а также прямо связана с сексуальным успехом[150].
Рис. 5.10. Слева – обычная фотография, справа – ее вариация, ставшая более симметричной после компьютерной обработки
Пример с Гринвичем показывает, что формирование правой и левой рук как зеркально симметричных органов – довольно простая задача, хотя добиться зеркальной точности нелегко. Но как быть с проблемой, о которой речь шла в начале этой главы – почему сердце находится только с одной стороны и как формируются другие асимметричные внутренние органы? Единственный способ достичь этого, действуя по гринвичской модели, – задать четкие правила для левой и правой сторон (или, что то же самое, для восточной и западной). Представим себе серию указаний человеку, рисующему букву b к востоку от Гринвича: «Сделать два шага от меридиана, не высыпая муку, повернуться и сделать два шага на север, оставляя за собой след» и так далее. Это позволит успешно выполнить задачу. Или, скорее, это получится в том случае, если человек знает, к востоку или к западу от Гринвича он находится. Но как он может это знать? Мы возвращаемся к сложностям, с которыми столкнулись в главе 3, оказавшись в итоге перед проблемой Озма. До тех пор, пока нет какой-то договоренности, общего согласия, точки отсчета, чего-то видимого, невозможно сказать, какая сторона левая, а какая – правая (или восточная или западная). Удивительно, но на протяжении большей части XX века эмбриологов, похоже, не слишком занимала эта проблема. Тем не менее два определяющих эксперимента классической эмбриологии из тех, что были осуществлены в конце XIX – начале XX века, касались сердца и сторон тела.
Жизнь организма начинается с единственной клетки, возникающей в момент, когда сперматозоид оплодотворяет яйцеклетку, формируя эмбрион. Клетка делится снова и снова, и в итоге возникают миллионы клеток, составляющих животное. Человеческая оплодотворенная яйцеклетка – крошечная, в диаметре около десятой доли миллиметра, она спрятана глубоко в теле матери, поэтому изучать ее затруднительно. Проще сделать это на других животных. После того как курица снесет яйцо, изучать развитие цыпленка очень просто. Одним из первых это сделал в XVII веке сэр Томас Браун, который, сняв скорлупу, увидел, «как в крошечном cicatricula – крошечном белом кольце – начинается формирование новой жизни». В конце XIX века у эмбриологов, изучавших ранние стадии развития, наибольшей популярностью пользовались амфибии – лягушки, жабы и тритоны, мечущие оплодотворенную икру в воду. Маленькая черная точка в каждой икринке – это эмбрион, а прозрачная жидкость, окружающая его, – питательные вещества, поддерживающие его жизнь до тех пор, пока он не вырастет до стадии головастика. Под микроскопом легко увидеть, как одна клетка делится надвое, потом на четыре, и наконец, на третьем этапе, делится под прямыми углами к первым двум клеткам еще на восемь и так далее (рис. 5.11). Через день-другой проступают черты головастика, с бьющимся асимметричным сердцем и витком кишечника, повернутым против часовой стрелки (рис. 5.12)[151].
В конце XIX века было очень мало известно о том, как из единственной клетки в итоге формируются различные органы взрослого организма и каким образом одни клетки образуют правую, а другие – левую сторону тела. В 1885 году зоолог Август Вейсман представил два противоположных объяснения, оба из которых на тот момент звучали правдоподобно. Согласно «мозаичной теории», в ходе деления каждой клетки делится и генетический материал. Когда клетка впервые разделяется надвое, в одной клетке содержится генетический материал для левой половины организма, а в другой – для правой. При каждом делении дочерние клетки содержат все более ограниченный набор генетического материала, пока в конечном счете в тех клетках, которые формируют печень, не окажется материал, позволяющий сформировать только клетки печени. Противоположная теория «регулирования» утверждала, что при каждом делении новые клетки получают полную копию генетического материала, а сформируется ли из клетки сердце, мозг или печень зависит от того, как клетка взаимодействует с соседями. В 1888 году Вильгельм Ру, один из основателей эксперим