99. Instagram (принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией и запрещенной в РФ) обвинили в манипуляции, потому что получение лайков за посты вызывает зависимость у пользователей100. Главы индустрии признали, что определенные функции специально направлены на то, чтобы воспользоваться уязвимыми местами нашей нервной системы101, и что огромная прибыль такой культуры пристрастия наполняет карманы небольшой группы людей в Кремниевой долине. Звучит знакомо?
Наше общество начинает постепенно бороться с темными сторонами соцсетей. В нескольких последних фильмах была затронута тема нового давления социальных платформ на наше психическое здоровье. Например, посмотрите на Элизабет Олсен в «Ингрид едет на запад» и Бена Стиллера в «Статус Брэда». Это два выдающихся фильма среди огромного количества вдохновленных Instagram (принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией и запрещенной в РФ) работ (большинство из которых – подростковые хорроры со зловещими названиями вроде «Запрос в друзья»). Наравне с Голливудом журналисты по всему миру стали обсуждать эту проблему, проливая свет на некогда неприкосновенный мир технологий. В некоторых странах правительства и школы все больше стараются регулировать то, чем управлять невозможно, вводя штрафы, требуя гарантии защиты и заверений в том, что в мире соцсетей произойдут изменения. Более всего волнует следующий вопрос: мы опоздали?
В цифровой депрессии?
Неважно, откуда вы, сколько у вас денег или сколько вам лет, вы или ваши близкие так или иначе сталкивались с проблемами психики. Это универсальный опыт и часть нашей жизни. В Великобритании половина пациентов с психическими заболеваниями младше 15 лет102, и теперь каждая четвертая девушка испытывает клиническую депрессию к 14 годам103. В США в целом примерно 44 миллиона взрослых страдали от психического заболевания в какой-то момент жизни104. Просто представьте, что мы говорим о физическом заболевании: если бы 25 % британских девочек-подростков и 20 % американских взрослых болели птичьим гриппом, мы бы уже устроили панику из-за конца света. Но из-за того, что это «внутренняя» проблема со здоровьем и о ней можно «умолчать», ей позволили выйти из-под контроля. Хотя в игре есть и другие факторы, большинство признает, что соцсети стали основной причиной этой эпидемии. Harvard Business Review констатирует: «Чем больше вы пользуетесь Facebook (принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией и запрещенной в РФ), тем хуже себя чувствуете»105. Но мы все равно заходим в аккаунты и позволяем нашим детям делать то же самое.
Да, соцсети, неоспоримо, сыграли большую роль в изменении отношения к психическому здоровью. Они объединили страдающих от заболевания людей и дали им место, где те могут поделиться опытом и связаться с другими пользователями, которые могут посочувствовать им и предложить полезные советы. Соцсети могут оказаться незаменимыми для столкнувшихся с такими проблемами, познакомив их с людьми, поборовшими заболевание и продолжающими радоваться жизни, пусть их болезнь и хроническая. Надежда все-таки есть. Однако мы пытаемся определить соотношение плюсов и минусов. Как можно пользоваться соцсетями для связи, общения и смириться с проблемами, через которые мы проходим, но избегать реальной угрозы нашему психическому здоровью, с которой можно столкнуться на структурном уровне любой соцсети? И кому довериться в деле изменений, необходимых для улучшения этого пространства, для которого наши интересы никогда не были в приоритете? И ответ, очевидно, не может быть таковым: самим фирмам, зарабатывающим на наших несчастьях.
Более трех сотен миллионов человек по всему миру страдают от депрессии106, и соцсети дали им поддержку, но в то же время ввергли в пучину отчаяния. В то время как множество исследований связывают возросший уровень депрессии с более частым использованием соцсетей, идея о том, что, чем сильнее твоя депрессия, тем чаще ты используешь соцсети, искажает статистические данные. Желание связаться со своими друзьями и подписчиками онлайн ради хоть какого-то признания в попытке улучшить свое настроение – очевидная мотивация. И кто так не поступал?
Рассматривая проблему депрессии, можно сказать, что с подавленностью я умела справляться. Даже в тяжелый период я не забывала, что, через какой бы уровень гормонального отчаяния я ни проходила, у меня всегда получится оттащить себя от края, поискать помощь или справиться самой. Однако я сама была рядом с человеком, у которого не было такой способности, и знаю, какими разрушительными могут стать подобные проблемы не только для страдающего от них, но и для окружающих его людей. Депрессия может испортить жизнь и привести к отчаянию, и, скорее всего, это последнее, чем бы вы хотели поделиться с общественностью. Когда я была намного моложе, я состояла в токсичных отношениях с партнером, который страдал от депрессии и с трудом справлялся с гневом. Буду честна: мой бывший ни разу меня не ударил. Он бросал в меня тарелки с едой, ломал мебель, пробивал дыры в стенах рядом с моей головой и однажды в гневе его кулак отрикошетил мне в щеку, но это было не так, как показывают в мыльных операх. В целом тут было все, кроме физического контакта. Меня называли шлюхой, дрянью, куском дерьма. Бывало, я приходила домой, а он сидел в темной комнате, готовый взорваться. Хотя я и не испытывала боль физического насилия, через которую проходят многие женщины, и я не стараюсь приравнять свой плохой опыт к их, я понимаю, каково это – скрывать правду о том, что живешь с человеком, страдающим от проблем с психическим здоровьем.
Как, черт возьми, я оказалась в такой ситуации? Этот вопрос я задавала себя беспрестанно все эти годы, и у меня все еще нет ответа. Я была очень молода. Я влюбилась и приравнивала «взрывной характер» партнера к природе мужчины. И по той или иной причине я начинала считать такое поведение нормой. Каждый раз после такого взрыва следовало сердечное извинение, заверение, что он сходит к психологу и что такого больше не повторится. Так как вначале в этом был замешан алкоголь, я списывала это на «парни так спускают пар», словно от этого ситуация становилась нормальной. Тогда такие вспышки гнева происходили редко, и между ними у нас были, как тогда казалось, самые замечательные отношения. Я чувствовала себя в безопасности, кем-то особенным, и никто больше не имел значения. Он по-настоящему баловал меня своей любовью и постоянно делал мне комплименты. Оглядываясь назад, я понимаю, что та напряженность и взаимозависимость не были здоровыми, я точно подсела на привязанность и признание. Наши жизни вращались друг вокруг друга, и со стороны казалось, что это истинная любовь, глубокая и с эмоциональной связью, словно мы два подходящих друг другу кусочка пазла. Когда он загрузил на мой телефон приложение, которое всегда сообщало ему, где я, я смеялась над тем, что меня можно везде отследить. Когда он оставлял 27 пропущенных звонков и агрессивные голосовые послания на моем телефоне, я оправдывала такое поведение и чувствовала себя виноватой за то, что была в помещении без связи и не проверяла свои сообщения. Когда он говорил, что мне «позволено» идти гулять лишь два раза в неделю, я считала это разумным. Я слепо и добровольно шла в паутину контроля и взаимных упреков, потому что, как и многие из нас, я жаждала любви и боялась одиночества.
Конечно, когда дело доходило до ссор, я не молчала. Я могла говорить резко и часто была жестокой к нему – результат полной потери уважения и терпения по отношению к его проблемам, – и я почти всегда вставала на свою защиту (по большей части потому, что обвинения были такими смехотворными). Возможно, именно это раздуло пламя припадков. Со временем тот факт, что он не мог контролировать свою агрессию и постоянно срывался, а потом умолял о прощении, заставил меня презирать его. Поскольку я давала отпор, я убедила себя, что не являюсь жертвой. Однако правда в том, что я часто пряталась во время этих ссор. Трудно не испугаться большого мужчину в порыве слепой ярости. Я часто сбегала из дома или запиралась в ванной, чтобы спастись от этих сцен.
Желая найти лечение, мы изучили вопрос управления гневом, прошли через несколько этапов когнитивно-поведенческой терапии и побывали у многих специалистов. Но в общем ничего не помогало: наша жизнь просто стала такой – непредсказуемой, агрессивной и травматичной. Со временем я так привыкла к взрывам гнева, которые к тому моменту уже происходили еженедельно, что стала нечувствительна к ним. Притворяться, что ничего не происходит, было легче, чем вы можете себе представить, как и закрыться в себе, отгородившись от проблем. Я убедила себя, что это нормальная ситуация и проблемы есть у всех. Игнорируя разрушительный характер партнера и убеждая себя, что ничего необычного здесь нет, я сама способствовала продолжению и эскалации такого поведения, и со стороны казалось, что я являюсь соучастником этой «атаки обаянием». Помню, как подруга однажды сказала мне: «Никогда не говори своим друзьям ничего плохого про своего парня, поскольку только это они и будут помнить», и я неукоснительно следовала ее совету: молчала и никогда никому ничего не рассказывала. Когда все закончилось, я поделилась с несколькими близкими друзьями тем, что в действительности происходило, и они были поражены и потрясены. Они бы никогда не простили его, поэтому, когда вы делитесь таким опытом, ставки и правда высоки.
Не я оборвала эти отношения, но, когда они закончились, я, хотя и была подавлена, все же ощутила облегчение. В целом мне удалось выбраться из этой ситуации внешне здоровой, и мне повезло, что я не стала считать себя дрянью. А также, к счастью, я была достаточно юной, чтобы двигаться дальше и учиться на своих ошибках. В действительности я всегда считала, что встречалась с человеком с проблемами и моей задачей было помочь ему справиться с ними. Он был раненой птицей, и мне нужно было вылечить его. Сейчас, конечно, я понимаю, что нельзя вылечить другого. Он сам должен это сделать. И вы не можете любить тех, кто пугает вас. Хотя у меня и остались шрамы, эти отношения мног