остью, она наверняка содержит (чисто случайно) все мыслимые локальные упорядоченные последовательности. В ней будут промежутки идеальной полноты, состоящие из долгих последовательностей единиц, а также промежутки идеальной пустоты из долгих последовательностей нулей; промежутки, представляющие самые красивые из всех вообразимых последовательностей, и промежутки, представляющие самые уродливые из всех вообразимых последовательностей. Некоторые промежутки будут казаться осмысленными, якобы содержащими скрытые сообщения и цели. Однако каждое такое локальное значение или сообщение будет противоречить другому локальному значению или сообщению где-то в обобщенной реальности. Таким образом, в целом все они складываются в космическую бессмыслицу.
Вот такой, скорее всего, будет реальность, если метаселектором является простота (вариант 1) или полнота (вариант 2). А поскольку только эти два варианта логически не противоречат принципу достаточного основания и принципу регулярности, то именно такой и должна быть реальность, если эти принципы верны.
Таким образом, у нас есть полное объяснение той формы, которую имеет реальность, – без всяких голых фактов и невыясненных вопросов. Это объяснение отвечает на оба вопроса, с которых Вы начали свое метафизическое исследование: «Почему Нечто?» и «Почему именно такое?».
Что, если в результате последующей эмпирической проверки реальность окажется вовсе не обобщенной? Что, если, напротив, она окажется максимально хорошей этически, как убежден Джон Лесли? Или максимально плодовитой, как ее представляет себе Роберт Нозик? Или вдруг Бог проявляет себя как источник бытия? Тогда, предполагая, что мои рассуждения верны, принцип достаточного основания или принцип регулярности (или они оба) должен нарушаться. Тогда все-таки должен быть фундаментальный голый факт или самовоспроизводящаяся причина. Однако такое проявление космической уникальности вполне может быть иллюзией – одной из тех иллюзий, к которым так склонны люди в силу своего воображения, принимая заурядность реальности за целое, слишком ограниченные, чтобы увидеть реальность такой, какая она есть на самом деле.
Пожалуйста, не считайте себя обязанным мне отвечать. Я знаю, что Вы очень заняты более важными вещами. И еще раз спасибо за обед!
Вечер среды
Колледж Всех душ, Оксфорд
Дорогой Джим,
спасибо за Ваше письмо, я нашел его очень интересным. Я подумаю над этим как следует…
С наилучшими пожеланиями,
Глава 13Мир как отрывок из куплета
Конец зимы на Манхэттене. За полдень. Звук сирены вдалеке. (Всегда должен быть звук сирены вдалеке.) Звонит телефон. Это Джон Апдайк.
Я ждал его звонка. В начале месяца я отправил Апдайку письмо с изложением моего интереса к тайне бытия. Я писал, что мне кажется, что наши интересы совпадают, и не согласится ли он поговорить на эту тему? Я указал номер своего телефона на случай, если вдруг действительно согласится.
Через неделю я получил обычную открытку, с адресом Апдайка и напечатанным на пишущей машинке параграфом текста, едва уместившимся на обратной стороне. Иногда встречающиеся опечатки были исправлены ручкой с помощью корректурных знаков «удалить» и «перенести». Под параграфом стояла подпись «Дж. А.» синими чернилами.
«Я буду рад обсудить с Вами вопрос о Нечто, а не о Ничто, – писал Апдайк, – но предупреждаю, что на этот счет у меня нет никаких мыслей». Затем, в трех кратких предложениях, он упомянул размерность реальности, возможные позитивные и негативные сущности, а также антропный принцип, по поводу которого загадочно добавил, что он «в некоторой степени работает на Нечто». Затем, словно в качестве комментария к этой загадке, Апдайк выдал еще более неожиданную фразу: «Честно говоря, понятия не имею, что тут к чему, но кто же не любит Вселенную?»
Любовь Апдайка к Вселенной давно не была для меня тайной. Его романы и рассказы наполнены чистой сладостью бытия. Мы «катимся по жгучему сиянию, которого не видим, потому что больше не видим ничего, – писал он в воспоминаниях о юности. – А на самом деле тут есть цветное, тихое, но неутомимое добро, которое словно утверждают вещи неподвижные, как кирпичная стена или камешек»160.
В этом отношении Апдайк полная противоположность Вуди Аллену, а в другом отношении – полностью с ним совпадает, разделяя его ужас перед вечным Ничто и убеждение, что секс позволяет отгородиться от этого ужаса психологически. Апдайк даже обнаружил, что для него фобия небытия обратно пропорциональна плотским радостям, о чем и рассказал в написанном в 1969 году стихотворении, выражающем его убеждения в краткой математической формуле:
ЗАД = 1 / СТРАХ.
Впрочем, не только эрос позволяет Апдайку справляться с ужасами Ничто, религия (а именно требующая слепой веры разновидность христианства), по его утверждению, тоже дает ему утешение и надежду на всеобъемлющее прощение и личное спасение. В этом его героями являются Паскаль и Кьеркегор, а более всего Карл Барт.
«Теология Карла Барта в какой-то момент моей жизни была единственным, что ее (жизнь) поддерживало»161, – однажды сказал Апдайк и признался, что разделяет веру Барта в то, что Бог есть totaliter aliter, нечто совершенно иное, и что божественные тайны не могут быть постигнуты разумом. Его также привлекает несколько мистическая мысль Барта о приравнивании Ничто к злу. В раннем собрании сочинений Апдайк мрачно расширяет идею «сатанинского Ничто»162, а затем, как бы в поисках метафизического облегчения, переходит прямо к эссе на тему гольфа.
Одержимость Апдайка сексом и смертью, а также благом бытия и злом небытия не слишком необычна для представителя литературной профессии, но только в произведениях Апдайка можно найти прямое обсуждение тайны бытия. В опубликованном в 1986 году романе «Россказни Роджера», веселом водевиле из теологии, науки и секса, есть виртуозный отрывок, который на протяжении десяти страниц объясняет, «как вещи возникли из пустоты». Объяснение происходит во время вечеринки и имеет целью потрясти как веру, так и дух персонажа по имени Дейл Колер, двадцати восьми лет от роду, убежденного последователя Иисуса и компьютерного гения, который набрался наглости попытаться доказать существование Бога с помощью компьютерного числового анализа Большого взрыва. Дейл также имел наглость переспать с женой Роджера Ламберта, заглавного героя средних лет, профессора богословия по специальности, от имени которого ведется повествование.
Подобно самому Апдайку, рогоносец Роджер является горячим поклонником Барта. Он обижен на молодого человека не только за незаконное овладение сексуально натренированной женой, но и за «непристойное космологическое подглядывание» в области божественного. Бог, чье существование можно научно доказать (не говоря уже о Боге, оставившем отпечатки пальцев на всем Большом взрыве), уже не будет Богом – по крайней мере, Богом как совершенно иной сущностью в понимании Барта. Поэтому в конце романа Дейла постигает двойная кара. Роджер собственноручно подвергает Дейла теологическому наказанию за ересь, а кроме того, обретает друга, молекулярного биолога по имени Майрон Кригман, который устраивает Дейлу засаду со стороны науки. На вышеупомянутой вечеринке Кригман заговаривает с Дейлом и приводит его в замешательство аргументами, будто бы доказывающими, что физическая Вселенная создала себя из ничего, совершенно не нуждаясь ни в какой божественной помощи.
«Как вы знаете, в пределах планковской длины и планковского времени существует пространственно-временная пена, в которой квантовые флуктуации из материи в нематерию с математической точки зрения особого значения не имеют. Когда поле Хиггса пробивает туннель в квантовую флуктуацию через энергетический барьер в состоянии ложного вакуума, получается пузырек с нарушенной симметрией, который экспоненциально расширяется под действием отрицательного давления, и через пару микросекунд получается Нечто, размером и массой с наблюдаемую ныне Вселенную и появившееся практически из Ничто. Выпить не желаете? Что-то у вас вид какой-то слишком трезвый».
Так начинает Кригман, говоря скороговоркой и с хрипотцой в голосе. Показав, как Вселенная возникла из «почти Ничто», он принимается объяснять ошеломленному Дейлу, что это «почти Ничто» появилось из абсолютного Ничто.
«Представьте себе пустоту, полнейший вакуум. Однако стойте, в ней что-то есть! Что? Точки, из которых могут сложиться фигуры. Как бы пылевидное облако безразмерных точек…»[17] В этом клубящемся облаке, продолжает он, точки случайно собираются в узлы или «вмерзают» в небольшое структурированное пространство-время. «Проросло семя, из которого разовьется Вселенная», – говорит Кригман. А когда вы получили семя, то «бум! Он, Большой взрыв».
А откуда взялась первозданная пыль из точек? Из абсолютного Ничто! Точка и антиточка отделяются друг от друга в пустоте, подобно +1 и —1, отделяющимся от нуля. «Вот, на месте Ничего мы имеем два объекта», – говорит Кригман. Антиточка – это просто точка, движущаяся назад во времени.
«Облако точек рождает время, время рождает облако точек, – заключает Кригман. – Красотища, правда?»
Так и хочется сказать вместо онемевшего Дейла, что это и впрямь красотища – в качестве примера доказательства по кругу. Чтобы возникла первозданная пыль из точек, требуется время. Однако именно конфигурация, принимаемая этими точками, и составляет время!
Безусловно, Апдайк не имел в виду, что мы слишком серьезно отнесемся к этим идеям. В конце концов, их высказывает персонаж романа, причем несколько нелепый персонаж. В присланной открытке Апдайк написал, что заимствовал большинство высказанных идей у британского химика и откровенного атеиста Питера Эткинса. Как я обнаружил, сам Эткинс понимал, что его космогоническая схема образует замкнутый круг, в котором время требуется для того, чтобы появились точки, а точки нужны, чтобы возникло время. Он назвал это «космическая самозагрузка»