Чудеса – это радостное освобождение от всего, что нам представляется возможным. Но для обеих сторон, участвующих в дебатах о Боге, чудеса таят ловушку. С точки зрения верующих, если чудеса не реальны, то и Бог не реален тоже. С точки зрения неверующих, ловушка кроется как раз в обратном: если удастся доказать, что хотя бы одно чудо реально, то в этом случае будет открыта дверь и для Бога. Казалось бы, довольно несложно подтвердить подлинность чуда и согласиться с тем, что оно реально; во всяком случае, такие попытки предпринимались веками. Но трудность в том, что когда обе стороны глухи к обоюдным аргументам, то здесь нет и быть не может какой-то общей основы для примирения. Каково бы ни было количество свидетельств очевидцев, наблюдавших чудо, атеистов это не убеждает. Они считают фальсификациями все явления Девы Марии, которых насчитываются сотни. Все случаи исцеления верой они считают не более чем случайностью: мол, пациент все равно выздоровел бы в любом случае. Они считают, что психические силы не имеют под собой никакой фактической основы, несмотря на многочисленные контролируемые опыты, проводимые с целью доказать их существование.
Преимущество индийского происхождения в том, что Индия – одна из немногих стран, где сохраняется основанное на вере общество, незатронутое во многих областях вторжениями модернизма. Мальчик, растущий в такой среде, легко усваивает, что сверхъестественные феномены не являются отклонениями от реальности. Они часть того ландшафта, где Бог просачивается в каждую щель и расщелину и наполняет ее. Кто не слышал, например, о святых мужах и женах, которые никогда не едят и не пьют. Их поклонники утверждают, что наблюдают за ними годами и даже десятилетиями и ни разу не видели, чтобы их уста прикасались хоть к какой-нибудь пище. В 2010 году в течение двух недель один из отделов Индийского департамента обороны держал под врачебным наблюдением йога по имени Прахлад Джани. И хотя в палате круглосуточно находились ассистенты и все перемещения снимались на телевизионные камеры, Джани за это время ничего не ел и не пил, но при этом не выказывал ни малейших признаков упадка жизненных сил или метаболизма. В этом испытании принимала участие команда из тридцати пяти исследователей, так что возможность тайного сговора, обмана или фальсификации начисто исключалась.
Джани, чьи медицинские показатели соответствовали человеку вдвое младше его, на тот момент было 83 года, и жил он в храме; его приверженцы говорили, что он ничего не ест уже в течение 70 лет. Скептики по разным причинам сочли результаты бездоказательными. Одни пеняли на то, что Джани разрешалось полоскать горло и принимать ванну, что давало ему доступ к воде. Другие отмечали, что он покидал изолированную палату, чтобы принимать солнечные ванны, и что его приверженцам время от времени разрешали входить к нему. А поскольку результаты подобного испытания с точки зрения медицины сочли «невозможными», то здесь явно имел место обман в той или иной форме.
Когда подобный эпизод транспонируется из общества, основанного на вере, в общество, основанное на науке, возможна только одна реакция: неверие. Тем не менее подобные случаи имели место и были зафиксированы и на Западе. В XVIII веке шотландская девушка по имени Джанет МакЛеод прожила без еды четыре года. Детальный отчет об этом событии был направлен в Лондонское Королевское общество в 1767 году, и там подтверждалась достоверность этого случая. Если в одних случаях прослеживается очевидная духовная связь – известно, например, что католическая церковь накопила огромное число отчетов о святых католиках, живших без еды и питья, – то в других случаях, таких как с Джанет МакЛеод, духовной связи не было вообще. В сущности, как удалось установить много позже, эта девушка была серьезно больна.
Даже если вы считаете, что доказательства вполне убедительны, все равно возникает вопрос: что вызывает подобные экстраординарные явления? Когда нескольких человек, полностью переставших есть и пить, попросили объяснить причину подобного воздержания, приведенные ими причины не совпали. Одни перестали принимать пищу, потому что так, мол, диктует вера; другие, по их словам, спонтанно перешли на питание солнечным светом или жизненной силой (праной). Некоторые перестали есть в результате болезни, а приверженцы одной современной секты, называющие себя бретарианцами, считают, что самый естественный способ питания – это питание воздухом, которым мы дышим.
Начните с «невозможного»
Упертые скептики расценивают подобные отчеты как обман, подлог или мошенничество. В книге «Магия реальности» (2011), написанной для юных читателей, Ричард Докинз посвящает одну из глав чудесам, к которым он подходит, как и следовало ожидать, со смесью требовательного рационализма и изобличающей страстности. Цель книги, как она отражена в названии, – научить читателей тому, «как узнать, что реально, а что нет». Докинз заостряет внимание на актуальности темы предостерегающим словечком «реально», тем самым как бы намекая, что есть способы познания истины, которые кажутся достоверными и убедительными, хотя на самом деле они не таковы.
Чудеса служат как назидательный урок безнравственности во всех случаях моральной ущербности веры – от массовой истерии до галлюцинаций. Докинз методично рассказывает нам, что, во-первых, все чудеса, сколько бы их ни было, – это трюки сценических магов, выступающих перед доверчивой публикой. А во-вторых, свидетели чудес – это люди настолько примитивные и по-детски наивные, что естественные явления вызывают у них страх, как в знаменитом карго-культе, который возник на островах Новой Гвинеи после Второй мировой войны. Островитяне видели, как на их острова садятся японские самолеты и самолеты союзников, выгружая огромные количества военного снаряжения и амуниции. Они никогда прежде не видели самолетов, и внезапный приток материальных благ им показался даром, ниспосланным богами. Когда после 1945 года пришельцы исчезли, островитяне начали молиться своим богам с просьбой вернуть «грузы», те материальные блага, которые текли в изобилии. Чтобы умилостивить богов, островитяне построили грубые копии взлетных полос и самолетов. Короче говоря, событиям, которые кажутся нам совершенно естественными, был придан сверхъестественный смысл.
Скептицизм Докинза в отношении чудес несомненно оправдан и хорошо защищен. Вполне возможно, заявляет он, что чудеса, описанные в Новом завете, так же не заслуживают доверия, как и чудеса современные, и силу достоверности они получили лишь с течением времени. (Докинз ничего не может сделать со своей склонностью исподволь внушать кому бы то ни было нечестные мотивы, поэтому он радостно заявляет юным читателям, что чудеса в общем и целом ассоциируются у него с шарлатанами, и к таким шарлатанам он безоговорочно причисляет Иисуса и Его учеников.) Скорей всего его неискушенная читающая публика, как я предвижу, не увидит слабостей «доказательства» того, что чудеса не существуют. Здесь Докинз еще раз полагается на вероятность, как он делает, когда рассуждает о Боге. Если любое другое объяснение, предполагает он, представляется более вероятным, чем само «истинное» чудо, то в этом случае следует принять альтернативное объяснение.
Он охотно ссылается на «Солнечное чудо», свидетелями которого стали толпы людей, собравшихся на открытом поле недалеко от городка Фатима, Португалия, 13 октября 1917 года. Тысячи людей (число их, по данным газет, существенно варьируется от 3 до 400 тысяч) собрались на этом поле только потому, что три юных подростка-пастушка предсказали, что в этот день, в полдень, здесь появится Дева Мария. Что касается детей, которые и до этого были свидетелями явления Девы Марии, то для них это предсказание сбылось. Они рассказали, что видели Марию, Иисуса и других святых угодников. Другие же многочисленные свидетели видели нечто совсем иное, но столь же необъяснимое.
День был серый, дождливый; дождь мочил землю и терпеливо стоявших в ожидании зрителей. И вдруг неожиданно облака разошлись и показалось солнце, но не яркое, как обычно, а в виде темного непрозрачного шара. Оно озаряло небо и весь ландшафт разноцветными лучами. Затем солнце зигзагообразно приблизилось к Земле, напугав до смерти некоторых зрителей, которые решили, что наступил Судный день. Это явление длилось десять минут, и после того как солнце исчезло, многие свидетели, как сообщают местные журналисты, заявили, что их мокрая одежда и грязная земля стали совершенно сухими. Проведя долгое и всестороннее расследование, католическая церковь в 1930 году признала подлинность этого чуда.
Докинз не в силах доказать, что такие события не имели места. Его задача гораздо проще – заявить со всей определенностью, что они невозможны, и затем постараться убедить читателя в своей правоте. Проблема лишь в том, что «невозможны» – тот самый критерий, который чудеса убедительно опровергают (и опровергли бы, если бы удалось доказать, что они реальны). Чтобы скрыть этот недостаток, Докинз вновь прибегает к методу вероятности, предлагая юным читателям рассмотреть две возможности: а) Солнце ведет себя именно так, как ему и надлежит себя вести, согласно законам астрономии; б) Солнце прыгает по небу и выделывает невероятные вещи, как о том заявляют свидетели в Фатиме. Что более вероятно? Трезвый, здравомыслящий человек выберет вариант а, то есть научный взгляд. Докинз пускается в долгие словеса, сводя в конце концов астрономию до детского лепета, но при этом так и не заполняя зияющую дыру. Чудеса не повинуются науке; они противоречат ей. Астрономия может быть права в 99,9999 % случаев, но это никоим образом не опровергает чудес; точно так же, как «Солнечное чудо» никоим образом не опровергает астрономию.
Все случившееся представляет собой неразрешимую загадку. Когда что-то непостижимое вторгается в повседневную жизнь, то оно должно быть объяснено. Когда-то история была на стороне чудес, которые воспринимались как должное, не вызывая никаких вопросов. Теперь же как должное воспринимается скептицизм, и он тоже не вызывает никаких вопросов. Чудеса, таким образом, предстают как досадная проблема, особенно когда мы пытаемся распутать ту невообразимую неразбериху, которой окружен Бог.
Чтобы быть реальными, должны ли чудеса быть реальными и для Бога? Нет. Когда Томас Джефферсон редактировал свою собственную версию Нового завета, он удалил оттуда все чудеса, не утратив при этом веры. Из четырех евангелий только Евангелие от Иоанна рассказывает историю Иисуса, не упоминая ни о чудесах, ни о непорочном зачатии, ни о рождестве. Одно очевидно: в каждой вере есть вероисповедания, признающие Бога, но не признающие чудес. Но для скептиков сверхъестественное служит в качестве «заумного» словца, с помощью которого они стремятся придать своему невежеству видимость достоверности. В главе, посвященной «мишуре чудесного», Кристофер Хитченс язвит по поводу того, что «эпоха чудес, похоже, осталась где-то в прошлом. Если бы религиозные люди были умны или хотя бы немного доверяли своим убеждениям, они должны были бы приветствовать закат этой эпохи обмана и фокусничанья».
У большинства чудес однако нет звездного исполнителя, проделывающего поразительные фокусы. Иисус был исключением. Более привычным было явление Девы Марии вроде того, которое произошло в богом забытой деревеньке Нок в Западной Ирландии в 1879 году. Две женщины, шедшие под дождем, вдруг увидели светящуюся живописную картину на задней стене местной церкви. Они позвали соседей, общим числом 13 человек, и вместе они стали свидетелями явления Девы Марии, в белых одеждах, золотой короне и с молитвенно сложенными руками, каковую картину они наблюдали свыше двух часов. Подле Марии стояли святой Иосиф и Иоанн Богослов; перед ними был алтарь, окруженный ангелами. Возраст зрителей был самый разный: от 5 до 75 лет. Все они были с пристрастием допрошены отцами церкви на предмет достоверности виденного, первый раз в том же году, а последний в 1936-м. Другие селяне, не поспешившие по зову соседей на площадь и не видевшие эту сцену, рассказывали, что видели яркий свет, полыхавший в том месте, где стояла церковь, а в окрестностях в это время произошло несколько случаев чудесного исцеления. В любом случае, ничто не указывает на то, что это были проделки сценического иллюзиониста. Кто-то может пожать плечами, сочтя это событие обманом, массовой галлюцинацией или феноменом, ждущим своего объяснения; несомненным однако остается одно: все видевшие это были убеждены и верили в то, что они видели.
Хитченс, безусловно, ошибается, называя чудеса «жалкими и мишурными». Но что бы он ни говорил, нельзя отрицать того факта, что религия, так сказать, спускает сверхъестественное с неба, то есть из другого, невидимого измерения, на землю. Блаженный Августин однажды заявил: «Я бы не стал христианином, если бы не чудеса». На тех, кто верит в чудеса, лежит бремя ответственности: они должны доказать, что чудеса могут существовать, спокойно обходясь без логики, рассудка и науки. Мы уже видели ограниченность и недостатки топорной логики, разума, проникнутого предубеждениями, и псевдонауки. Скептикам не под силу опровергнуть чудеса, поэтому они занимаются топорной работой, стремясь создать видимость доказательств. У веры сильная позиция, и не только потому, что накоплена масса отчетов и свидетельских показаний о случаях чудесных исцелений, которые, кстати, происходят и в наши дни. Имеющий веру зрит Бога во всех аспектах творения. Все мудрые традиции мира утверждают, что есть только одна реальность, которая охватывает все мыслимые и немыслимые феномены. Если чудесам дать шанс, они впишутся в реальность так же верно, как планеты, деревья, ДНК и закон гравитации.
Исцеление на глазах у ученого
Для признания того факта, что чудеса существуют, требуется два этапа. Во-первых, мы должны разрушить стену, отделяющую естественное от сверхъестественного. К счастью, сделать это довольно легко, поскольку стена эта искусственная. Основой всего сущего в физическом мире служит квантовая сфера. Если что и заслуживает названия «зоны чудес», то это природный уровень. Здесь законы, делающие чудеса «невозможными», ведут себя слишком капризно и изменчиво, а ограничения, накладываемые пространством и временем, как мы их знаем, не имеют силы.
Одним из наиболее почитаемых современных католических святых был итальянский священник Падре Пио (1887–1968), который повергал церковных иерархов в испуг и трепет, собирая огромные толпы верующих из числа обычных людей. Помимо исцеления больных, одним из чудес, которые демонстрировал Падре Пио, была билокация, то есть одновременное появление в двух и более местах сразу. Если бы явление происходило на квантовом уровне, чудеса были бы простым делом. Каждая частица во Вселенной может переходить в иное состояние – состояние волны, характерное для квантового поля, но вместо того чтобы существовать в двух местах одновременно, такие волны существуют одновременно повсюду.
Но Падре Пио не был квантом; поэтому поведение, свойственное тончайшему природному уровню, не может автоматически передаваться грубому уровню, на котором существуем мы. Должен быть второй этап доказательств, показывающий, что слияние естественного и сверхъестественного осуществляется вокруг нас. Скептики считают этот этап невозможным, но это к делу не относится, ибо свидетелями сверхъестественных явлений были сами ученые. Были проведены сотни контролируемых экспериментов в таких областях науки, как, например, психические феномены. Когда ученый видит реальное чудо, то внутренний конфликт, который он при этом испытывает, оказывается необычайно острым.
В мае 1902 года молодой французский врач из Лиона Алексис Каррель сел на поезд, направлявшийся в Лурд. Его друг, тоже врач, попросил его сопровождать группу больных, которые намеревались совершить паломничество в известный храм в надежде обрести там исцеление. Как правило, умирающим запрещается куда-либо ездить, но Мари Байи тайком пробралась на тот же поезд, на котором ехал Алексис. Она умирала от туберкулеза, который дал осложнения, – от той самой болезни, от которой скончались ее родители. У нее был твердый живот, раздувшийся от перитонита; лионские врачи отказались ее оперировать, ибо риск того, что она умрет во время операции, был крайне велик.
Во время путешествия Карреля вызвали к Байи, поскольку женщина находилась в полубессознательном состоянии. Он обследовал больную, подтвердил диагноз – туберкулезный перитонит – и предсказал, что больная до Лувра не доживет. Но по прибытии в Лувр Байи оставалась еще в сознании, и когда она, вопреки совету врача, настояла на том, чтобы ее отнесли к целебным водам, Каррель вызвался сопровождать ее. Читатель без труда установит, что я пересказываю здесь знаменитое Дело № 54, официальный медицинский отчет о чудесном исцелении Мари Байи, один из самых известных в истории Лурда. Однако в деле ничего не сказано о докторе Карреле, а его присутствие делает повествование куда более интригующим и загадочным.
Байи на носилках отнесли к целебному источнику, оборудованному в виде бассейна, но она была слишком слаба, чтобы окунуться в воду. Хотя ей было-то всего лет 25–26, но к этому моменту она в дополнение к туберкулезу успела перенести и приступ менингита, каковой она приписала действию целительных вод Лурда. Короче говоря, она настояла на том, чтобы в лейку зачерпнули воды из бассейна и полили этой водой ее раздувшийся живот. Каррель, который был помощником профессора анатомического отделения медицинского факультета Лионского университета, стоял за ее носилками и делал заметки. Когда облили водой живот, прикрытый шерстяным одеялом, Байи попросила полить ее еще раз (эта процедура оказалась менее мучительной), а затем третий раз (на сей раз она испытала очень приятное чувство).
Примерно через полчаса ее раздувшийся живот под одеялом обмяк, а затем стал совершенно плоским. При этом никаких выделений из тела (ни гнойных, ни каких-либо других) не наблюдалось. Каррель осмотрел пациентку. Твердая гноящаяся масса, которую он обнаружил в поезде, полностью исчезла. Через несколько дней Байи вернулась в Лион и рассказала родным об этом чуде. Она стала активным членом благотворительного католического ордена, который заботился о больных, и умерла в 1937 году в возрасте 88 лет. Медицинское обследование, проведенное после ее чудесного исцеления, установило, что у нее не осталось ни малейших следов туберкулеза; следует еще сказать, что она прошла все физические и психологические тесты.
Среди несметного количества больных, посещавших Лурд (а их насчитывается сотни тысяч), число подтвержденных случаев исцеления, зафиксированных местным Медицинским бюро, крайне мало. Хотя в случае с Байи два других врача, помимо Карреля, тоже удостоверили ее исцеление, католическая церковь в 1964 году отказалась рассматривать этот случай как чудо. В качестве разумного довода отцы церкви приводили тот факт, что присутствовавшие врачи не приняли в расчет возможность ложной беременности. Скептики уцепились за этот диагноз как за спасительный, хотя ложная беременность не связана с образованием твердых уплотнений в районе живота, которые прощупывал врач во время обследования больной; также представляется невероятным, чтобы Байи смогла убедить нескольких врачей в том, что она умирает, если она не умирала, или что ее живот в течение получаса стал плоским без видимых выделений. Но больше всего меня привлекает в данном случае Алексис Каррель, поскольку он выступает в качестве уполномоченного той внутренней борьбы между верой и разумом, которую мы наблюдаем. Будучи непосредственным очевидцем исцеления, Каррель тем не менее вернулся в Лион без малейшего намерения опубликовать отчет о случившемся. В Лионском университете того времени, особенно на медицинском факультете, были весьма сильны антиклерикальные настроения. К несчастью для него, местная газета растрезвонила историю об исцелении Байи, и она вызвала сенсацию. Каррель упоминался как один из свидетелей и, под давлением обстоятельств, вынужден был написать отчет об этом событии. Он попытался было выгородить себя и уйти от прямого ответа, заявив, что хотя виденное им и было реальностью, но оно, должно быть, имеет какую-то неизвестную естественную причину. Но попытка отсидеться за стенами кончилась для него плачевно. Когда эта новость достигла медицинского факультета, старший профессор сказал ему: «Излишне говорить, сударь, что с такими взглядами, как ваши, вы никогда не станете членом нашего факультета. У нас нет места для таких, как вы».
Убедившись, что ему не светит даже должность врача в местной больнице, Каррель эмигрировал в Канаду, а оттуда в Соединенные Штаты, где в 1906 году поступил в только что основанный Рокфеллеровский институт медицинских исследований. Виденное им не отпускало его до конца дней, но он так и не стал верить в чудеса, да и вообще не стал верующим: хотя он и воспитывался в благочестивой религиозной семье и учился в иезуитской школе, но к тому времени, когда стал врачом, он отошел от католичества. Но его жизнь была отмечена еще одним необычным событием, которое скорее следует расценивать как удачное, а не чудесное стечение обстоятельств. В 1894 году, когда Каррель был еще молодым хирургом, на тогдашнего президента Франции Сади Карно было совершено покушение: наемный убийца ранил его ножом в живот, серьезно повредив большую брюшную вену. В то время не существовало надежной хирургической техники для зашивания больших кровеносных сосудов, поэтому Карно жестоко страдал и умер через два дня.
Это побудило Карреля начать изучать анатомию кровеносных сосудов, способы их соединения и методы их хирургического сращивания. За свои исследования он в 1912 году был удостоен Нобелевской премии в области медицины. По возвращении во Францию он снова обратился к столь поразившему его воображение делу Байи и периодически наезжал в Лурд в надежде стать очевидцем еще одного подобного чуда и найти ему естественное объяснение. В 1910 году он стал свидетелем того, как к одиннадцатимесячному младенцу, родившемуся слепым, неожиданно вернулось зрение. Но он так и не нашел удовлетворительного ответа на смущавшие его загадки. В 1948 году, после выхода в свет его мемуаров «Путешествие в Лурд», опубликованных спустя четыре года после его смерти, вокруг имени Карреля разгорелась нешуточная полемика. Журнал «Сайентифик Американ» в 1994 году опубликовал скептическую статью о нем (хотя и с похвалой отзывался о его исследовании кровеносных сосудов), но это никак не изменило отношения к нему со стороны верующих католиков, среди которых он пользовался горячей защитой и поддержкой.
Так к чему или куда отнести чудеса, чтобы поддержать веру? Они – ярчайший пример истины: «Во что веришь, то и видишь». Верующие склонны принимать чудеса как они есть; скептики склонны не признавать их вообще. В принципе, это очевидно, но мы можем пойти чуть дальше. Если факторы, сокрытые в уме, навязывают вам то или иное образное восприятие, тогда вся проблема поиска непоколебимых доказательств может попросту оказаться отвлекающим маневром.
Настоящая проблема однако в том, как объединить естественное и сверхъестественное, чего, собственно, и добивался доктор Каррель. Отделять одно от другого уже давно стало привычным. Наука стремится укладывать все явления в один ментальный ящик, а чудеса – это уже другой ментальный ящик. Прошло время, когда эти ящики должны были храниться запечатанными. Я хочу сказать, что вовсе не нужно отменять чудеса, чтобы оберечь науку; как раз напротив. Когда Эйнштейн заявил, что любое научное открытие невозможно без чувства трепета и чуда, он отнюдь не страдал разжижением мозгов. Во Вселенной, где видимая материя составляет только 0,01 % от общего объема творения, было бы глупо заниматься наукой без ощущения того, что реальность невероятно загадочна. Темная материя в чем-то сродни святому: если первая существует на границе неизведанного, то второй существует там же – без пищи. Упрощенная логика и устаревшая наука, взятые на вооружение Докинзом и компанией, даже отдаленно не приближаются к разгадке того, как действует реальность.
В 1905 году Папа Пий X издал указ: прежде чем признать любое исцеление в Лурде как чудесное, оно должно пройти тщательные медицинские контроль и обследование. К нынешнему времени, после досконального критического разбора и расследования, официально признаны в качестве чудес 67 случаев исцеления. Самый последний, от 2002 года, случился с французом, который излечился от паралича, – событие, которое двадцать врачей Медицинского бюро в Лурде назвали «поистине замечательным». Конечно, этот случай весьма далек от чудесного; здесь, как говорится, дистанция огромного размера. Но разве дело в числах? Все, что требуется, – не суммировать все предполагаемые чудеса, случившиеся в истории человечества (а их тысячи), но объяснить хотя бы одно. Сверхъестественное не будет признано действительным или достоверным, пока не будет связано с естественным; раздельный мир удовлетворяет только верующих, которые такие же скептики, но наоборот: они приемлют чудеса столь же легко, сколь легко их противники эти чудеса отвергают.
Есть только одна реальность, и она бесконечна. Если просто разрубать или разрезать реальность на куски, подобно буханке хлеба, то от этого она не становится более понятной. Тем более если куски, которые отдают чем-то сверхъестественным, просто выбрасывают. Да, наука делает все более и более тонкие разрезы, подбираясь все ближе к самим истокам материи и энергии. Но если претенциозно заявлять, что хлеб возможен только в нарезке, отрицая наличие целой буханки, то это грубая ошибка. Возможно, это сравнение слишком убого, зато оно наглядно показывает, какую именно ошибку делает современная наука: она изящно разрезает природу на куски и пакует ее в крошечные пакетики знаний, упуская при этом чудесность целого.
Естественное/Сверхъестественное
Исцеление Мари Байи может показаться сверхъестественным, но оно было окружено будничными явлениями. Ее болезнь протекала нормально. Если бы течение болезни шло в естественном русле, она бы завершилась смертью. И вдруг, без всякой очевидной причины, швы повседневного существования взяли да и разошлись. Какое вероятное объяснение было бы здесь наиболее разумным и логичным? Кое-какие наметки на этот счет существуют, и они были даны десятилетия назад одним из самых блестящих пионеров в области квантовой физики Вольфгангом Паули, который сказал: «Мое личное мнение таково, что в науке будущего реальность не будет ни “психической”, ни “физической”, а в какой-то степени и той и другой, а в какой-то степени никакой». Используя термин, которого наука всячески избегает – «психический», – Паули как бы намекает на некую высшую тайну.
Колоссальный физический организм, который мы называем Вселенной, ведет себя скорее как ум, нежели как машина. Как вообще ум нашел способ проявить себя в качестве физического мира? Этот вопрос подводит нас к слиянию естественного и сверхъестественного, поскольку сверхъестественен сам факт того, что существует нечто сверхъестественное – существует в буквальном смысле вне всяких правил и законов естественного мира.
Вне правил и объяснений
● Никто не в состоянии продемонстрировать, в какой момент простые молекулы, вроде молекул глюкозы в головном мозге, становятся сознательными. «Мыслит» ли сахар в крови, когда он попадает в мозг? В пробирке он не мыслит. Так в чем же разница?
● Ткани автоматически исцеляются, когда они поражаются или оккупируются болезнетворными организмами. Целительная система организма спонтанно оценивает уровень повреждения и вносит необходимые исправления. Объяснение, что машина смогла научиться ремонтировать или чинить саму себя, здесь совершенно неприемлемо. Законы природы непреклонны и диктуют, что физическая поломка – вещь постоянная: машины сами не заклеивают и не надувают проколотую шину. Поврежденные организмы, если они подчиняются тем же физическим законам, тоже должны оставаться поврежденными, но некий фактор X все это меняет.
● С момента Большого взрыва энергия во Вселенной рассеивается – подобно раскаленной печке, которая постепенно остывает. Процесс рассеивания тепла, называемый энтропией, непреклонен и неумолим. И тем не менее, островки «негативной энтропии» каким-то образом эволюционируют. Один из них – жизнь на Земле. Вместо того чтобы рассеиваться в пустоте внешнего пространства, солнечный свет, падающий на зеленые растения, начинает цепочку жизни, цепляясь за энергию и преобразуя ее в невероятно сложные формы, которые разносят и передают эту энергию, повторно используют ее и творчески применяют. Случайными событиями невозможно объяснить, каким образом наступление энтропии сдерживается миллиарды лет.
● ДНК родилась во враждебной среде, где царствуют нестерпимая жара и невыносимый холод, где наблюдаются скопления ядовитых газов и бушуют огненные бури случайных химических реакций. Вопреки всем химическим веществам, известным во Вселенной, ДНК воспротивилась процессу деградации до размеров маленьких молекул; вместо этого она эволюционировала до высшей степени сложности и научилась воспроизводить себя. До сих не предложено ни одного мало-мальски разумного объяснения этого уникального процесса.
● Все триллионы клеток тела содержат ту же ДНК, несмотря на то что все они наделены спонтанным «знанием», как стать клетками печени, клетками сердца и прочими специализированными клетками. В мозге эмбриона стволовые клетки движутся строго заданными путями, останавливаются, когда достигают пункта назначения, и становятся специфическими нейронами, осуществляющими функции зрения, слуха, контролирования гормонов и мышления. Спонтанная способность «знать», как подавить одну часть генетического кода, одновременно оживляя другие, до сих пор не объяснена.
● ДНК может отсчитывать время. С момента оплодотворения яйцеклетки каждая отдельно взятая клетка содержит в себе чувствительные датчики времени, которые определяют, когда у ребенка должны расти зубы, когда он вступает в пубертатный период, когда наступают менопаузы и в конце концов смерть. Как все эти последовательности, охватывающие семь десятков лет и более, могут умещаться в химическом веществе, превосходит всякое разумение.
Все эти загадки – а я выбрал лишь несколько из великого множества – требуют объяснения. И мы не должны упускать из виду качества, свойственного им всем: им не присуще разделение на естественное и сверхъестественное. Если только вы не опутаны сетями материализма, тогда вы согласитесь, что существует некое общее звено между островками негативной энтропии, клетками мозга эмбриона, совершающих путешествие «домой», к конечному пункту назначения, сахаром в крови, который учится по пути мыслить, и всем прочим. Так сказать, интеллект в действии. Каким-то сверхъестественным образом молекулы «знают», что они делают, где бы они ни находились: в наследственном химическом бульоне, из которого возникает ДНК, или в химическом составе клеток вашего мозга, когда вы читаете это предложение.
Это подразумевает совершенно новый радикальный взгляд на то, откуда начинается ум и где он обитает. Родоначальник квантовой физики Макс Планк не сомневался, что ум в конце концов станет подобен слону в посудной лавке, то есть станет проблемой столь большой и очевидной, что ее трудно будет не заметить. Впрочем, Планк достоин того, чтобы процитировать его полностью:
”Я рассматриваю материю как производное от сознания. Сознание невозможно обойти стороной. О чем бы мы ни говорили, что бы ни считали существующим, всё постулирует первичность сознания.
Если ум всюду, то мы сделали огромный шаг к слиянию естественного и сверхъестественного. Когда человек вроде Мари Байи выбирается объектом исцеления, то это прежде всего выбор и работа разума, сколь бы ни были скрытны его мотивы, и как только выбор сделан, молекулы в ее теле начинают действовать, как предписано, являя миру естественное чудо. Целительная система, от которой все мы зависим, когда порежем палец или подхватим насморк, оборачивается сверхъестественным чудом. Но ни то, ни другое не поддается объяснению. Поэтому в теории не существует никакой разумной причины, почему разум, который заставляет иммунные клетки спешить в тот участок тела, куда вторглись чужеродные бактерии, не может еще более поспешить, чтобы излечить вроде бы неизлечимую болезнь.
Другими словами, существует некая скользящая шкала реакции тела на болезни, на которой присутствуют две крайние отметки. Позвольте мне обрисовать эти крайности, не забывая при этом, что ни одна фаза не может быть объяснена с медицинской точки зрения, хотя одна крайность воспринимается как естественная, а другая – как чудесная, то есть сверхъестественная.
Спектр выздоровления
Один пациент заболевает и выздоравливает в ожидаемый срок, без осложнений.
Другой пациент подхватывает ту же болезнь и выздоравливает гораздо быстрей или гораздо медленней, чем обычно.
Один пациент заболевает опасной для жизни болезнью и умирает.
Другой пациент заболевает опасной для жизни болезнью и выздоравливает, пройдя обычный медицинский курс лечения.
Третий пациент заболевает опасной для жизни болезнью и выздоравливает без всякого лечения.
Очень редко, но случается, что пациент заболевает опасной для жизни болезнью и выздоравливает непонятно каким образом, ибо выздоровление происходит так быстро, что не вписывается в медицинскую модель.
Этот широкий спектр выздоровлений не укладывается ни в какую систему предсказаний. Он столь же причудлив, как мысли, настроения и другие психические состояния. Такое впечатление, что разные тела сами «решают», как именно отреагировать на одно и то же физическое состояние.
Одна из повседневных загадок, которую до сих пор не может объяснить медицина, – контроль над паразитами. Каждую минуту мы с вами вдыхаем миллионы микробов, вирусов, аллергенов и токсичных субстанций. Подавляющее их большинство живет внутри нас совершенно безвредно. Наше тело контролирует их, не позволяя причинять нам вред. Но когда СПИД разрушает иммунную систему, этот контроль ослабевает или совсем утрачивается, болезнь вторгается в наш организм и вносит беспорядок в автоиммунную систему, проявляясь, скажем, в виде ревматического артрита. Система защиты организма, вместо того чтобы защищать, меняет свою позицию на обратную. Даже такое безобидное состояние как сенная лихорадка, указывает на то, что контроль безопасности утерян. Во всех этих случаях «поломка» организма – это прежде всего «поломка» разума. Таким образом получается, что ум объемлет весь организм, наполняет каждую клетку и незримо плывет в потоке крови.
Ключ ко всему – сознание
Для нас не секрет, почему ум, вмешивающийся в дела материи, сбивает с толку и даже выводит из себя обычных врачей, воспитанных в академической среде и мнящих себя учеными докторами. Ум правит субъективным миром, которому ученые не доверяют, тогда как материя для них – это всегда основа «реального» знания. Пациенты-сердечники, например, чисто субъективно испытывают боль, или давление, или стеснение в области груди, тогда как материальная ангиограмма прямо сообщает врачу, что происходит с сердцем больного.
Субъективным ощущениям не доверяют из-за того, что они, дескать, ненадежны, переменчивы, индивидуальны, непостоянны и часто обусловлены предвзятым отношением. Но это недоверие странным образом напоминает предубеждение, ибо все эти качества демонстрирует и тело. Тело тоже ненадежно, переменчиво и крайне индивидуально. Это оно принимает решение заболеть недугом, появление которого не поддается объяснению. У медиков нет ни малейшего представления о том, почему у человека, который никогда не был аллергиком, вдруг появляется аллергия на что-то. Когда тело сталкивается с одиночным вирусом, например вирусом гриппа, вступает в силу непредсказуемость. (Медики знают, что при прямом контакте с носителем нового типа вируса гриппа человек заражается только раз в восьми случаях. Почему это происходит, объяснить никто не может.)
Я уверен, что Планк и Паули были тысячу раз правы, когда подозревали, что сознание – это нечто большее, чем принято считать, и что ум и материя нерасторжимо связаны между собой. Среди физиков они были не единственными, кто так считал. Ум – это некий ключ к познанию высшей природы реальности. Как только вы признаете это или даже допустите возможность подобного, сразу же увеличится и возможность проявления в вашей жизни чудесных событий, ибо все не-чудесное изрядно утрясется. Естественное и сверхъестественное обуславливаются одними и теми же свойствами сознания. Просто в обычной жизни ярлык «сверхъестественное» мы навешиваем на те вещи или явления, с которыми мы еще не освоились и к которым не привыкли. В действительности природа, чтобы создать галактику, обращается к тому же источнику, к которому обращаемся мы, чтобы вообразить розу. Поле сознания объемлет и то, и другое.
Что необходимо для того, чтобы что-то произошло
● Разум.
● Намерение.
● Внимание.
● Мост, связующий ум и материю.
● Наблюдатель.
● Связь между событиями «внутри» и событиями «снаружи».
Все, что поименовано в этом списке, уже встроено в наше сознание. Как сознательные существа, мы пользуемся этими реалиями каждый день, почти или совершенно не подозревая о том, что мы делаем. Если вам нужно решить математическую задачу, вы выбираете из списка только один аспект – разум – и фокусируетесь на задаче. Если ваш ум рыскает и уходит от выполнения задачи, вы привлекаете еще один аспект – намерение, – чтобы с его помощью побороть свою рассеянность. Так что вам не нужно куда-то идти или к кому-то обращаться, кроме самих себя. Вы обладаете всем необходимым, чтобы сотворить жизнь, полную чудес, и прожить ее мирно, разумно и целесообразно. Самое существенное то, что реальность – соучастник строительства нашей жизни, а мы – соучастники творения этой реальности. Ничто не реально вне нашего сопереживания этой реальности, а сопереживание – это сознательный творческий акт.
Поначалу это кажется странным. Как я могу участвовать в творении реальности, когда я просто смотрю ночью на звезды? Да, этот акт выглядит пассивным и не имеющим ничего общего с творением реальности. Но, по сути, рассматривание звезд – да и вообще чего угодно – требует наличия каждого из ингредиентов, обозначенных в списке.
Разум.
Я знаю, на что я смотрю, и могу думать об этом. Микробы и растения существуют под одними и теми же звездами, но (предположительно) не способны думать о них.
Намерение.
Я намеренно фокусируюсь на звездах. Я рассматриваю их, в частности, как нечто, отличное от фотографии, которая схватывает все объекты без разбора, не выделяя какой-то один.
Внимание.
Я сознательно фокусируюсь на уме. Если я направляю внимание на что-либо другое – на то, как иду домой в темноте, слушаю музыяку на моем iPod’е, думаю, кто это идет за мной, и т. д. – звезды больше не привлекают моего внимания.
Мост, связующий ум и материю.
Восприятие невозможно без процессов обработки, происходящих в мозге. Как фотоны света, который излучают звезды, в уме превращаются в зрительный образ, до сих пор не объяснено. Однако нельзя отрицать того факта, что я воспринимаю звезды, поэтому есть что-то, некий мост, связующий чисто ментальное и физическое.
Наблюдатель.
Без меня, наблюдателя, не может быть доказательства того, что звезды существуют. Вот почему Гейзенберг заявил, что сознание – то, чего наука не может обойти стороной. Мы знаем только то, что находимся в этом мире и обозреваем его. Что случится, когда никто не будет его обозревать, – это тайна.
Связь между событиями «внутри» и событиями «снаружи».
Квантовая теория как часть так называемого «эффекта наблюдателя» настаивает на том, что наблюдение – не пассивный акт. Оно вызывает коллапс волн, после чего они превращаются в частицы. Нечто невидимое, всеобъемлющее и подчиняющееся законам вероятности превращается в нечто частное, физическое и определенное. Согласно одной интерпретации, «эффект наблюдателя» – это небольшая ошибка в математических вычислениях, на которых покоится квантовая механика. А согласно другой интерпретации, «эффект наблюдателя» срабатывает в реальном мире. И в том, и в другом случае события «внутри» связаны с событиями «снаружи».
Похоже, я делаю то же самое, в чем только что обвинял науку: разрезаю реальность на куски. А ведь в будничном мире все эти ингредиенты сливаются и действуют вместе. Чтобы принимать в чем-то участие, например разглядывать звезды или образ Девы Марии на стене церкви, – вы апеллируете к одним и тем же аспектам сознания. Все они должны быть на месте. Ни одним из них нельзя пренебречь. Но что еще более важно, так это то, что наука до сих пор не понимает эти аспекты сознания. Значит ли это, что все чудеса существуют только в уме? Именно так. И будничный мир тоже существует в уме? Именно так. Если бы наука, повернувшись к сознанию спиной, пробыла бы в таком положении еще пару сотен лет, она вряд ли была бы в состоянии сказать, что сознание может, а чего не может. А те грубые манипуляции наукой, коим предаются Докинз и компания, заслуживают доверия в еще меньшей степени.
Ни Планк, ни Паули так и не разрешили ту мистерию, на которую сами же натолкнулись. У них не было на это ни времени, ни острой необходимости. Зато в истории науки квантовая физика отлилась в самую точную и математически изощренную модель. Она добилась таких точных результатов, что ее пророческие силы и возможности сегодня поистине ошеломляют. Видный британский физик Роджер Пенроуз замечает по этому поводу, что теория гравитации Ньютона описывает движения планет и лун в Солнечной системе с точностью порядка один к десяти миллионам, а общая теория относительности Эйнштейна, которая усовершенствовала ньютоновскую теорию, оказывается на порядок точнее и доводит это соотношение до двух к тем же десяти миллионам.
Такая призрачно-зыбкая – даже для опытных физиков – область, как кварки и бозоны, подчиняется математическим законам и может быть вполне предсказуема благодаря тем же законам. Реальность – и это невозможно отрицать – ведет науку по очень продуктивному пути. Но удалить из этого уравнения сознание было бы равнозначно тому, чтобы удалить метафизику из поваренных книг. Вряд ли кому нужна метафизика, чтобы отмерить нужное количество муки и масла для изготовления торта, однако готовность следовать за реальностью, куда бы она ни вела, может вызвать у науки изрядный дискомфорт, особенно когда наступит срок ниспровергнуть некоторые заботливо взращиваемые критерии. Это время уже не за горами, оно неизбежно, и только по одной причине: реальность всегда сложнее, чем модель, с помощью которой мы пытаемся ее объяснить.
Каждое событие, каждое переживание, данное нам, ментальное или физическое, – это чудо, ибо у нас нет возможности объяснить их с научной точки зрения. Мы предполагаем, что именно фотоны ответственны за восприятие нами формы и цвета, хотя сами фотоны ни формы, ни цвета не имеют. Мы предполагаем, что именно вибрации воздуха порождают звук, хотя сами вибрации вне нашего мозга совершенно беззвучны. Мы изучаем расположение рецепторов на языке и в носу, которые, предположительно, наделяют нас вкусом и обонянием, хотя при соприкосновении вещества с рецепторами имеют место только химические реакции, но никак не ощущения. (Каковы на вкус кислород и водород, когда они связываются в молекулу воды? Без участия того, кто это ощущает, вопрос оказывается лишенным смысла.)
Материализм, пытаясь одержать победу над духовным мировоззрением, обременяет нас объяснениями, которые, чтобы их принять, требуют столько же веры, сколько и сами чудеса. Только вера питает ту идею, что ионы натрия и калия, минуя внешние мембраны нейронов и вызывая электрохимические реакции, которые распространяются по миллионам нервных сетей, порождают ощущения, образы, чувства и мысли. Это всего лишь предположения, не имеющие каких бы то ни было доказательств. Химические вещества – это только названия, которые мы навешиваем на загадку. Сканы мозга – это снимки деятельности, ничего не говорящие нам о реальных чувствах и переживаниях, как снимки клавиш фортепиано ничего не говорят нам об ощущениях и наслаждении, вызываемых музыкой. Только сознание делает возможным любое переживание; поэтому Бог как первоисточник сознания существует вне области данных.
Та же дорога, которая ведет к чудесам, ведет и к Богу. Но мы эту дорогу еще не прошли. Мы только наметили цель. А роль веры заключается в том, чтобы расширить диапазон возможностей. Я не прошу вас начать верить в чудеса; еще меньше я склонен свидетельствовать в пользу чудес, признанных церковью. Сверхъестественное могло бы избежать насмешек скептиков; все, что для этого требовалось, – ровное игровое поле. Природа вмещает любое мыслимое событие. Следующий шаг состоит в том, чтобы претворить высшие возможности, столь долго лелеемые в человеческом сердце, в реальность.