Иван Гусаров
Почему я порвал с религией
Перепечатано из газеты «Волжская коммуна»
До 1 февраля 1960 года я был священником Петропавловской церкви в городе Куйбышеве. С этой даты отказался от своего сана и решил полностью порвать с религией. Мотивы этого поступка так изложены мной в заявлении в епархию:
«Последние успехи точных наук и знаний окончательно убедили меня в несостоятельности библейского религиозного мировоззрения.
Если все-таки и оставалась соломинка, за которую я цеплялся, как утопающий, — это надежда на то, что раз в вопросах космологии люди науки все еще спорят, то, мол, ничего достоверного и в науке нет, — то после запуска земного тела на Луну и после фотографий невидимой с земли стороны Луны эта соломинка пошла ко дну.
А так как всю свою жизнь я упорно искал правды и смысла жизни и никогда не поступал в этом искании вопреки своей совести и разуму, то, признав неправду религиозного мировоззрения, я считаю, что я не вправе учить ему других, и с этого дня прекращаю свою религиозную деятельность».
Кажется, все здесь изложено достаточно ясно, безоговорочно и бесповоротно. Однако церковная администрация уже на следующий день стала принимать меры к возвращению меня в лоно церкви, к «обращению и исправлению». Началась «обработка», предъявляются требования явиться в епархиальное управление для объяснений.
Затем ко мне на квартиру началось паломничество верующих. Высказываются предположения, будто я болен. Похоже, администрация церкви неполно или неправильно изложила перед верующими причины моего ухода из церкви.
Поэтому я решил обратиться в редакцию с просьбой опубликовать данное мое письмо, чтобы ответить на интересующие верующих вопросы. Думаю, что с ним полезно ознакомиться и иным неверующим, так как они могут попасть под влияние религии. Хочется предостеречь их от такой тяжелой и опасной ошибки.
Мне уже 64 года, жизнь подходит к концу. В таком возрасте человеку особенно трудно менять свои убеждения. Тем не менее, я твердо решил оставить религиозную деятельность, так как убедился в полной несостоятельности религии и ее ненужности.
ПЕРВЫЕ ТРЕЩИНЫ В МОИХ РЕЛИГИОЗНЫХ УБЕЖДЕНИЯХ
Чтобы яснее понять, почему я оставил церковь и порвал с религией, необходимо сначала рассказать, как и почему я стал религиозным деятелем.
С детского возраста я вел жизнь убежденного христианина. На все вопросы отвечал по катехизису Филарета, который знал наизусть. Так получилось потому, что родился я в семье набожных родителей. Отец был учителем церковно-приходской школы. Жили бедно, на жалование около трех-пяти рублей в месяц. Когда нас, детей, стало двое, отец перешел в духовное звание, став псаломщиком. Это — последняя спица в церковной колеснице, но с обеспеченным куском хлеба и с возможностью осуществления мечты «вывести детей в люди». С этого времени мы, дети, глубоко и накрепко вросли в церковь.
Три года я учился в церковно-приходской школе, пять лет — в духовном училище и шесть лет — в Казанской духовной семинарии. В 1916 году, в возрасте 21 года, получил духовное образование и стал псаломщиком в сельской церкви под Казанью.
Следует сказать, что в мое время не было уже той системы воспитания розгами, которая процветала в бурсе, описанной известным писателем Н. Г. Помяловским. Нас учили и воспитывали по-новому, с тонко рассчитанной лаской и подкупающей предупредительностью. Тем самым хотели вернее добиться главной цели: потихоньку-полегоньку, но верно и прочно привить в детское и юношеское сознание «небесные истины священного, богооткровенного писания», православную веру. Поэтому к концу ученья в семинарии мы представляли собой достаточно надежно вышколенные «кадры», вполне готовые к церковной деятельности.
Знали ли мы что-нибудь о научном мировоззрении, о дарвинизме, о материализме вообще и марксизме в частности? По существу — нет. Не знали потому, что обязаны были «изучать» и «изучали» их в кавычках. Изучали, чтобы бороться с этими учениями. Для этого существовала особая дисциплина «Обличительное богословие» и как часть его — «Обличение социализма».
Это значит, что подлинное учение социализма преподносилось нам «вверх ногами» и трактовалось как орудие антихриста, как учение ложное, вредное и т. д.
Не буду описывать своей гражданской жизни и деятельности за годы Советской власти. Скажу лишь, что в течение всех этих лет я никогда не колебался в вере, был стойким и непримиримым в защите религии. Первые сомнения наступили позднее, в конце сороковых годов.
В 1947 году я стал священником в селе Волчанка, Колдыбанского района. Затем перешел в Кинель-Черкассы. В дела церкви уходил с головой и был в полной уверенности, что совершаю свое истинное назначение, оправдываю смысл жизни.
Но вскоре случилось так, что мое незыблемое до сих пор убеждение в чистоте и непорочности церкви получило первую жестокую пощечину. В сердце епархии, в Покровском соборе города Куйбышева, за беспорядки отстранили от должности настоятеля — правую руку архиерея.
Причиной смещения явились злоупотребления церковными материальными и денежными средствами. Например, в 1948 году церковного вина было израсходовано 514 литров на сумму 44 770 рублей. «Изумительное количество», — говорилось об этом в одном из епархиальных документов. При громадных доходах собора, кажется, до полутора-двух миллионов рублей в год, храм переживал денежные затруднения, текущий счет был пуст. Все доходы расхищались. До патриарха дошла жалоба, что настоятель «разложил совет храма».
Действительно, хаос был невообразимый. При отсутствии надлежаще поставленного контроля, без первичных приходных документов, бесспорно и достоверно фиксирующих вскрытие и подсчет доходов в церковных кружках и тарелках, без контроля за продажей свечей возникало множество каналов, по которым средства утекали из собора, безнаказанно утаивались и присваивались служителями культа и обслуживающим персоналом.
Вообще говоря, приход денег — самая темная сторона церковного хозяйства.
Ведь никаких внешних документов, подтверждающих правильность записей о поступлениях в кассу, в церкви нет. Верующие кладут приношения либо в тарелку, либо в кружку. В таких случаях по закону требуется внутренний документ — акт о вскрытии и подсчете содержимого кружки или тарелки. Причем, он должен составляться не одним, а несколькими лицами, не менее двух, а в миллионных оборотах — не менее трех. Этот порядок в соборе, как и во многих других церквах, нарушался. Отсюда — все последствия.
Уже сам факт таких серьезных злоупотреблений, связанных с кражей десятков и сотен тысяч рублей, совершенных в самом сердце епархии, причем не без участия высокопоставленных лиц духовного звания, нанес глубокую рану религиозным чувствам сельского священника, питавшего высочайшее уважение к тем, кто стоит на более высоких ступенях церковной иерархии. Но еще более странные события развернулись дальше. Меня вызвали в епархию и вопреки всяким традициям предложили стать настоятелем собора.
— Я ведь всего-навсего сельский «батюшка», — взмолился я.
— Это и хорошо. Значит, у вас поповских привычек меньше, — объяснил архиерей.
Строгость церковного устава не допускает ослушания, особенно архиерею. И я стал в епархии вторым по должности лицом после епископов Куйбышевского и Сызранского. Вскоре, кроме того, был назначен еще благочинным.
Я горячо принялся за дело. Покуда оно касалось упорядочения учета собственно церковных средств, то, хотя и со скрипом, порядок был установлен. Но как только настала очередь предать гласности и упорядочить доходы самих членов соборного причта, то тут нашла коса на камень. Доходы причта были объявлены «табу», то есть неприкосновенными. Недвусмысленно мне дали понять, что если я буду продолжать в том же стиле, то сверну себе шею. Человек я, надо сказать, настойчивый, и когда уверен в своей правоте, то ни перед чем не отступаю и доделываю все до конца. Выполнил и тут свою задачу; перевел всех священнослужителей на твердые оклады. И при этом доходы служителей культа остались солидными. У настоятеля, например, месячный оклад определился в 8000 рублей, у священника — 7000–8000, у дьякона — 6000–7000. Все же они не смирились с этой «реформой». Выполнили свою угрозу. Архиерей предложил мне уйти с поста настоятеля собора «по собственному желанию».
Вновь я стал рядовым священником. О крушении карьеры не жалел, напротив, был рад, что у меня появился досуг для размышлений и самообразования. Ведь рядовой священник занят 4–5 часов в день. Были и средства для обеспечения жизни. Я собрал незаурядную библиотеку, в том числе по вопросам веры и неверия.
Случайно у меня оказалось несколько разрозненных книжек «Православной богословской энциклопедии». Велико было мое удивление, когда оказалось, что эта энциклопедия на многие, даже основные вопросы веры дает далеко не те и не такие категорические ответы, какие я вынес из семинарии. Оказалось, что многое даже в догматических вопросах стало догматом или осталось правилом на будущее не потому, что доказана его правильность, а лишь потому, что за это голосовало большинство на каком-нибудь соборе, либо потому, что постепенно остывал интерес к предмету спора, а время все перемололо и получилось то, что называется «церковным обычаем».
Вообще по многим вопросам «отцы церкви», оказывается, не пришли к единомыслию и до сего дня.
Но церковь, как я уразумел, стыдливо замалчивает это прискорбное для нее обстоятельство. И не только перед верующей массой, но даже перед рядовыми священниками.
Взять вопрос о троице. Ведь мало кто из верующих знает историю ересей по поводу лиц «святой троицы». Распри тянулись столетиями. Одни и те же «отцы церкви» были то в одном лагере, то в противном, то «раскаивались», то опять принимались за старое.