Мало кто знает, что так называемое православное исповедание веры на всех соборах принималось вовсе не так единодушно и гладко, как о том поется в «неделю православия». Ведь дело доходило до рукоприкладства и прямых побоищ, а воз и ныне там. До сих пор единая апостольская и соборная церковь пребывает в том же положении раскола, что и 1500 лет назад. Одни ереси и расколы прекращались, другие возникали. И сейчас есть церкви православная восточная и православная же западная… Разница только в том, что к слову «православная» одни добавляют слово «кафолическая», а другие — «католическая», по-разному произнося одно и то же греческое слово. Есть церковь абиссинская, армянская и ряд других. Каждая из них считает истинно православной только себя и представляет в подтверждение этого свои «неоспоримые» доказательства. Каждая по-своему толкует о святой троице. Спорят, какие во Христе естества, как они сосуществуют; кем считать деву Марию — матерью богочеловека или только человека; исходит ли дух святый только от бога-отца или и от сына; было ли сияние во время «преображения» вещественным и телесным или только кажущимся и т. д. и т. п.
Все эти вопросы считаются краеугольными для «спасения», для веры, а большинство из массы верующих и не подозревает, что по ним нет единства мнений у самих «отцов церкви». Значительная часть верующих к ним вполне равнодушна.
— Не все ли равно, как меня спасает мой бог, ему лучше это знать, — рассуждают они.
К этому подходяща и специальная молитва в православной церкви, хотя ее православие отвергается православными же богословами. «Спаси меня, господи, как знаешь», — говорится в ней, а по-славянски: «И ими же веси судьбами, спаси мя…».
До сих пор спорят в церковном мире об ангелах. Когда они сотворены? До шестидневного сотворения мира или в какой-нибудь из дней творения? Какова их природа: телесная или духовная? В священном писании об этом почти ничего нет, что и ведет к разноголосице.
О крещении младенцев. По учению Христа и апостолов, спастись через крещение может только сознательно верующий человек, то есть взрослый. Младенец — существо несознательное. Зачем же его крестить? Ведь в этом случае «таинство» превращается в нелепый обряд.
Молитвы об усопших. По учению церкви, с чем человек умер, с тем и предстанет на страшном суде. Следовательно, какой смысл просить бога облегчить участь умершего, если ее невозможно изменить? Однако «отцы церкви» толкуют и так, и этак, православные поминают усопших, а лютеране — нет.
В одном из руководств по церковному уставу, предназначенном для духовных академий, прямо сказано, что молодым, еще не окрепшим духом веры юношам в семинариях нельзя без вреда для их веры открывать полностью разногласия по основным догматам православной религии. Только в академиях, где воспитываются будущие архиереи, разрешается изучать эти разногласия.
Вот каковы основные догматы нашей веры, которые будто бы сам бог внушил пророкам! Как же их проповедовать народу, когда и высшие церковные иерархи имеют о них противоречивые мнения!
Это было второй пощечиной по моим религиозным представлениям.
Далее. Я раньше не задумывался даже над вопросом о спасительности чтения священного писания для верующих, о языке богослужений. Казалось бы, такой вопрос — неуместная шутка, анекдот. Однако я узнал, что он, этот вопрос, неоднократно обсуждался среди столпов церкви и частично не решен и до сих пор. Многие отцы церкви считают, что священное писание, то есть слово божие во всем его объеме, как оно содержится в библии, рядовому человеку читать вредно, если им не руководит просвещенный наставник. Так же вредно, как, допустим, ребенку вредно по недосмотру съесть сразу целый горшок каши. Он объестся. Так и свет библии якобы может ослепить неподготовленного серенького человека, если он прочитает ее самостоятельно.
Я вспомнил, что в России долго не издавали библию на русском языке. В конце концов разрешили сделать перевод. Но дело с изданием все-таки тянулось десятки лет. То приступали к печатанию, то запрещали и приостанавливали. А каков «русский» язык, на который переведена библия! Ведь он насквозь пронизан древними славянизмами и грецизмами. Разве таким языком писали А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов и другие классики русской литературы?
Церковно-славянский язык, на котором ведется богослужение в церкви, непонятен даже многим самим священникам. А замена его родным русским языком до сих пор не разрешена. Почему? — встал передо мной вопрос. Исчезнет, говорят, красота, благолепие богослужения. Странное для истинно верующих людей объяснение. Кому нужна непонятная красота? Да и вообще, нужна ли в молитве другая красота, кроме веры?
Правильный ответ на вопрос о языке библии и богослужения лежит в иной плоскости. Во-первых, если любой священник будет знать в совершенстве библию, может произойти раскол церкви. А второе — и главное — в том, что в библии и богослужебных книгах описано много таких историй, которые даже на церковно-славянском языке звучат, мягко выражаясь, нескромно. Если их изложить по-русски, будет ясна и понятна вся их непристойность, неприличие.
Так, библия повествует, что у жителей Содома и Гоморры было в обычае то, что называется содомом или «содомским несказуемым грехом» (мужеложство). В рассказе об Онане говорится, что по закону Моисея, в случае смерти мужа, вдова становилась женой брата умершего, но дети от этого нового сожительства не считались детьми второго мужа, а детьми умершего. И вот Онан, «не желая дать свое семя брату своему, изливал семя на землю». Отсюда произошло слово «онанизм». В библии описывается, как сын Иакова Рувим и сын Давида Авессалом осквернили ложе наложниц отцов своих. Таких историй в библии много. Причем изложены они цинично, подробно, вещи названы своими именами. Ясно, что это не чтение для невинных детей. Если перевести это на понятный родной язык, то не всякая мать рискнет привести свою дочь в церковь почитать или послушать такое «богослужение».
Читая на родном языке священное писание, многие из верующих поняли бы, что в нем нет ничего священного, ничего от духа святого. Они увидели бы в библии массу непристойностей, порнографии, нелепостей и противоречий.
Уяснение всего этого было третьим этапом в расшатывании моего мировоззрения, вынесенного с таким задором из стен духовной семинарии. И как ни странно, это расшатывание происходило в результате знакомства не с антирелигиозной литературой, а с литературой архицерковной, ультраправославной.
Если же к тому добавить церковную историю хотя бы одной Константинопольской церкви под турецким владычеством или историю Кипрской церкви под владычеством крестоносцев, турок и англичан, то после этого вера в святость единой, соборной и апостольской церкви меркнет еще больше. Если ознакомиться с историей папства и реформации, с историей русской церкви, то вера и совсем погаснет.
О церковных руководителях и молящейся массе
Теперь следует сказать об образе жизни деятелей церкви. Насколько эта жизнь соответствует тем представлениям о пастырской деятельности, которые сложились у меня к окончанию семинарии?
Для этого необходимо посмотреть жизнь священника дома и в самом храме божьем.
К чести ряда священнослужителей, которых я знавал, о их частной домашней жизни можно сказать только хорошее. Не отрицают они старые, дозволенные священнику утехи жизни, не чураются и новых, современных культурных развлечений. Радио и телевизоры есть у большинства. Но по-прежнему считается за грех ходить в театры и кино, так как около 1600 лет тому назад «отцы церкви» запретили священнослужителям посещать зрелища, как соблазн. Они не могли тогда предвидеть, что эти зрелища можно будет видеть, не выходя из дома, через телевизор. Поэтому духовенство пользуется таким упущением.
Кстати, не будь этого культурного развлечения, чем бы стали заполнять свой досуг священники, занятые в церкви только 4–5 часов в день, а дьяконы — эти же пять часов через неделю? Безделье и скука многих из них доводили до пьянства, распутства, чревоугодия.
Все это правдиво описывается в фельетонах и анекдотах.
Жизнь в храме происходит либо на виду у всех, либо в алтаре, за закрытыми дверями. Между той и другой — та же разница, которая есть в жизни актера. На сцене, на виду у публики и именно для нее актер живет не своей жизнью, а жизнью действующего лица. Вне сцены, за кулисами, он становится самим собой. На сцене — он Иван Грозный, а за кулисами — совсем не грозный царь, а приятный Федор Иванович Шаляпин. Но актер имеет то преимущество, что и на сцене, и за кулисами он никого не обманывает. Другое дело у священника в храме.
Священник тоже, когда стоит на виду у всех, ведет себя как подобает служителю божию, которого он по крайней мере в этот момент изображает. Но вот все уходят в алтарь, и, вздохнувши с облегчением, разоблачаются, — кроме священника, у которого служба еще не кончена, расходятся по углам и… занимаются чем угодно, только не молитвой. Иногда бывает довольно весело. Но всегда избегают шума: народ услышит и осудит.
Здесь и начинается коренная разница в жизни актера и священника. Там — никто никого не обманывает, а здесь, за кулисами алтарей, — обманывают доверчивых людей и того бога, в которого они будто бы верят и о котором говорят другим, что его невозможно обмануть, что он все видит.
Весь смысл жизни священника в служении другим, в полном отказе от личного земного счастья. Так говорят законы церкви. А как в самом деле?
Если не моя очередь служить, то меня и не просите. Доходит до курьезов. Будучи настоятелем собора, я, тогда еще ревностный служитель, спросил одного неочередного священника, почему он не ходит в храм к началу службы.
— А чего мне там делать? — ответил он.
Мы, священники, часто спорим и даже ссоримся из-за того, кому в это воскресенье крестить детей. Каждый стремится выполнить более легкие требы.