Куда там, пошел уже полный развал. И теперь-то стала находить благодатную почву большевистская агитация — штык в землю и по домам. Такая война и впрямь выглядела глупой и непонятной. Зачем же рисковать, в окопах сидеть? Но обязательства, взятые перед Россией при царе, союзники благополучно спускали на тормозах — а обязательства, взятые Россией, не забывали. В том числе и предпринять наступление. Брусилов и командующие фронтами умоляли, что с разложившейся армией этого делать нельзя. В обороне она еще держится, а тем самым оттягивает на себя значительные силы врага, помогает союзникам. Если же нарушить хлипкое равновесие, будет беда.
Да и вообще после провала плана Нивеля русское наступление потеряло всякий смысл. Нет, западные державы требовали выполнять обязательства. Давили Бьюкенен, Палеолог, в Петроград специально прикатил французский министр Тома. Подключились и американцы. Хотя, казалось бы, их-то каким боком касалось русское наступление? Вильсон направил в Россию миссию своего личного представителя Элиху Рута. Он напомнил Временному правительству об обещанном кредите в 325 млн долл. и поставил вопрос ребром — деньги будут выделяться в зависимости от наступательных операций. (Кстати, в итоге так и не дали, манили, как осла, клочком сена на веревочке перед мордой.) Но было принято решение — наступать.
Западный и Северный фронты должны были нанести вспомогательные удары. Хотя главнокомандующий Западного Деникин уже заведомо знал: его войска в атаку не пойдут. Придумал единственную хитрость, специально допустил в газетах утечку информации о наступлении. Пусть враг узнает, не снимает стоявших против него соединений на главное направление. Вся операция ограничилась артподготовкой. Нередко солдатские комитеты даже запрещали соседним батареям стрелять, чтобы не навлечь ответный огонь. На Северном фронте было то же самое. Артподготовка, и лишь отдельные подразделения пробовали атаковать.
На Юго-Западном главный удар предписывался 7-й и 11-й армиям, а 8-й — вспомогательный. Но 8-я сохранила остатки брусиловских и калединских традиций, армией командовал Корнилов, решительный и умелый начальник, его любили и офицеры, и солдаты. В его распоряжении было 1300 полевых орудий, тяжелая артиллерия особого назначения. Вот тут-то и выяснилось, насколько победоносным должен был стать удар, подготовленный Николаем II и Алексеевым. Двухдневная, хорошо продуманная артподготовка смела и ошеломила врага. 8-я армия неудержимой атакой прорвала фронт, за 5 дней углубилась на 30 км, взяла Галич и Калуш, захватила 37 тыс. пленных и вышла на подступы ко Львову. Воодушевившись ее успехами, перешли в наступление 7-я и 11-я армии.
Австро-Венгрия в ужасе взывала к Германии, считала войну уже проигранной. Однако на других участках было спокойно, и немцы перебросили оттуда войска. 16 июля отработали германские деньги большевики. Взорвали тыл, устроили в Петрограде вооруженный путч. А 19 июля враг нанес контрудар. Нацелил его против самой разложившейся, 11-й армии. Она побежала, бросая оружие. Вслед за ней побежала 7-я. Но и 8-я держалась лишь на прошлой инерции, а сейчас заразилась паникой. Массы солдат смяли собственные тылы и резервы, превратились в неуправляемые толпы дезертиров, потекли по Украине, грабили население.
Катастрофа и большевистский мятеж все же встряхнули правительство. Корнилов был поставлен во главе фронта, а потом Верховным Главнокомандующим. Он добился восстановления смертной казни на фронте, закрытия большевистских газет, создавал отряды добровольцев, выставлял их заслонами. Они останавливали бегущих, мародеров расстреливали на месте. Только такими мерами кое-как удалось выправить ситуацию и воссоздать рубежи обороны. Помог и Румынский фронт. Там русские армии находились в чужой стране, далеко от Петрограда, и еще сохранили боеспособность. Командовал ими Щербачев. По плану, он начал наступление 20 июля. Его войска успешно прорвали фронт на Фокшанском направлении. Немцы и австрийцы снова задергались, принялись перекидывать сюда дивизии, направленные против Корнилова. Но Румынский фронт должен был действовать вместе с Юго-Западным, из-за бедствия у соседей его наступление было остановлено.
В июле началось и сражение в Ираке. Турки понимали, насколько опасен для них прорыв русских и англичан, собрали под Мосулом осколки разбитых армий и создали новую, под командованием Фалькенгайна, ее назвали «Илдирим» («Молния»). Корпуса Баратова и Чернозубова начали наступление на Мосул и Керкук с востока. С юга, от Багдада, должны были ударить британцы, они пообещали взять на себя и снабжение наших войск. Но они не выступили. Стояли на месте и ждали, пока неприятеля измочалят русские. Или неприятель измочалит русских, чтобы не мешали англичанам в здешних краях хозяйничать.
А Фалькенгайн повернул все силы против Баратова и Чернозубова, завязались жестокие встречные бои. Стояла страшная жара, до 60 градусов. В России углублялся хаос, подвоз грузов из тылов прекратился. Наши воины остались без боеприпасов, еды, фуража. В Османской империи население голодало, достать что-либо было невозможно. А англичане, вопреки договоренностям, отказались выделять снабжение. Баратов доложил о создавшемся положении главнокомандующему Кавказским фронтом Пржевальскому, он сообщил в Ставку. Корнилов приказал отложить операцию до октября. Британцы возмущались, протестовали, но русские корпуса были отведены в тыловые районы для отдыха. А без них союзникам оказалось наступать несподручно.
Глава 67.Пасхендале, Капоретто, Моонзунд
Со вступлением в войну Америки «сердечного согласия» среди держав Антанты отнюдь не прибавилось. Наоборот, добавились новые интриги. Теперь США, Англия и Франция вроде бы дружно заправляли в альянсе, распоряжались «младшими», в том числе Россией. Но в июле 1917 г. американцы и англичане заключили тайное соглашение — готовились урезать претензии Франции, Италии и Японии. Хотя при этом США вели и собственную игру, исподтишка подкапывались под интересы англичан.
Политику в отношении России тоже представляли по-разному. Большинство западных дипломатов, разведчиков, даже из тех, кто сам организовывал революцию, считали, что ее цель достигнута. Наша страна сбита с роли лидера, ослаблена, ее правители послушны зарубежным советникам. Дальше нужно восстановить порядок, чтобы русская армия помогла одолеть врага… Но в высших кругах «мировой закулисы» видели другую цель. Россия должна пасть окончательно — и выйти из войны. Да, война продлится дольше, чем могло быть. Погибнут еще сотни тысяч французов, англичан, американцев. Но и приз обещал быть очень крупным. Россия не просто лишится плодов победы и попадет в зависимость от иностранцев. Ее саму можно будет пустить в раздел вместе с побежденными! В январе 1917 г. «серый кардинал» американского президента Вильсона Хаус представил ему докладную записку: «…Остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной Российской империи на континенте будет четыре России. Одна — Сибирь, а остальные — поделенная европейская часть страны…» А один из директоров ФРС США и доверенное лицо президента Томсон в меморандуме британскому премьеру Ллойду Джорджу пояснил: «Россия вскоре стала бы величайшим военным трофеем, который когда-либо знал мир».
После провала летнего наступления и большевистского мятежа председатель Временного правительства Львов ушел в отставку, передал свой пост и поручил сформировать новый кабинет Керенскому, игравшему в «бонапарта» и произносившему воинственные речи. С юридической точки зрения это было полным абсурдом. Заговорщики, угнездившиеся у власти, распоряжались правительством, как своей собственностью. В узком кругу решали, кому уйти и каких еще проходимцев ввести в правительство. Но такой «демократии» Запад, понятно, не замечал.
А у русских патриотов все надежды связались с Корниловым. На фронте осталось очень немного боеспособных соединений, в основном казачьих. Корнилов начал формировать из добровольцев ударные батальоны. Они должны были стать каркасом, обеспечить хотя бы целостность разваливающегося фронта. Записывались лучшие офицеры и солдаты, они верили, что их долг — погибнуть за Отечество, называли себя «батальонами смерти» и носили особые нашивки с черепом и костями. Героиня Мария Бочкарева дослужилась до чина поручика, создала и возглавила женский ударный батальон. Дисциплина у нее была железная.
Батальон прибыл на Западный фронт и двух девушек не досчитались на построении, офицеры пригласили их попить чаю у себя в блиндаже. Бочкарева разбирала их перед строем, хотела выгнать. Обе на коленях умоляли командиршу и сослуживиц простить вину, оставить в батальоне. Простили, но объяснили, что жертвовать собой за Родину — великая честь. Не всякий достоин ее. Полагали, что пример женщин должен подействовать на мужчин. Пристыдить их, разбудить честь и доблесть. Батальон храбро пошел в атаку, десятки девушек пали под немецкими пулями, сама Бочкарева была тяжело ранена. Но на разболтавшихся солдат не подействовало. Шкурная агитация оказывалась сильнее, девичий подвиг вызывал разве что насмешки и грязные шутки.
Да и о каком патриотизме могла идти речь, если правительство Керенского уже шло на расчленение страны. Признало на Украине «законной» властью самозваную Центральную Раду, согласилось на независимость Польши, предоставило полную волю местным властям Финляндии, заигрывало с кавказскими, прибалтийскими сепаратистами. Стали создаваться «национальные» части — украинские, польские, латышские, эстонские, грузинские, армянские. Некоторые из них дрались неплохо, но они отстаивали только «свою» землю, а не Россию. А политическое руководство тех же сепаратистов вовсю наводили контакты с немцами, австрийцами.
Корнилов предложил план спасения страны. Двинуть надежные части на Петроград, разогнать большевиков, разоружить разложившийся гарнизон. Распространить на тыловые районы законы военного времени, реорганизовать армию, твердой рукой довести страну до победы и Учредительного собрания. Его поддержали англичане и французы, Клемансо писал о Советах, что это «банда мошенников, оплачиваемых тайными службами Германии, банда германских евреев с более или менее ощутимой русской прослойкой, повторяющая то, что ей было сказано в Берлине».