Помочь союзникам пытались бельгийцы. Их армия предпринимала вылазки из Антверпена, но германский 3-й резервный корпус загонял ее обратно. А Англия 27 августа высадила 3 батальона морской пехоты в Остенде. Предполагалось, что сюда отойдет 30-тысячный гарнизон крепости Намюр, можно будет создать фланговую группировку, которая отвлечет на себя часть немцев. Но те, кто вырвался из Намюра, разбредались в разные стороны. В Остенде собралось всего 6 тыс. бельгийцев, совершенно деморализованных и мечтающих только об эвакуации. Через 3 дня десант вывезли назад в Англию.
Однако в эти критические дни уже сказывалось влияние русского фронта. Вместо того чтобы наращивать ударную группировку, сотни эшелонов с германскими соединениями потянулись на восток. Хотя французы этого еще не почувствовали. Их 5-я армия под личным руководством Жоффра нанесла контрудар у Сен-Кантена. Не тут-то было! 2-я германская знала о приготовлениях и ждала атаки. Опрокинула шквальным огнем и сама ринулась вперед. Французы побежали, на мостах через Уазу целые полки давились в пробках. Командиры метались в хаосе, стараясь остановить их, и все же повернули на немцев. Генерал д`Эспере повел корпус в атаку с оркестром, под музыку. Французов исхлестало пулями и снарядами, но врага они отбросили и погнали.
Рядом находился британский корпус Хейга, он готов был помочь, противник неосторожно повернулся к нему открытым флангом. Но Френч запретил ему ввязываться в бой, велел отступать дальше. А в это же время 4-я и 3-я немецкие армии проломили французскую оборону на Маасе. Получилось, что под Сен-Кантеном контратакующие войска побеждали, продвигались на север, а справа и слева от них неприятель маршировал на юг. Чтобы не влезть в мешок, 5-й армии Ларензака тоже было приказано отступать.
А 6-я армия Монури так и не успела подготовиться к контрнаступлению. Она представляла собой «сборную солянку» из надерганных отовсюду дивизий и бригад, на нее вышли 2 корпуса из войск фон Клюка и смели ее первым же натиском. Она даже не смогла оказать серьезного сопротивления, разбитые части покатились к Парижу. Французский фронт стал распадаться. Немцы казались неудержимыми. За неделю в их руки попало 70 городов и территория, где проживало 1/6 населения Франции. Армия фон Клюка, вступив в Шантильи, оказалась в 40 км от Парижа, а ее кавалерийские разъезды — в 30 км.
Напуганные известиями о германских зверствах, дороги запрудили массы беженцев. Вперемежку с гражданскими толпами, бесконечными обозами, шагали воинские части. Многие уже и сами не знали, куда они идут. Солдаты по 5 дней не видели горячей пищи, множились панические слухи. Банды дезертиров грабили деревни. Англичане бросили фронт. Френч жаждал лишь одного — поскорее убраться домой. Распорядился держаться «на значительном расстоянии от противника» и выбросить из обозов «все боеприпасы и другие предметы, не являющиеся абсолютно необходимыми». Его приказы усилили переполох. Из фургонов летели на дорогу ящики со снарядами и патронами, солдаты грузились сами, чтобы удирать быстрее.
Переполошившийся военный министр Франции Мильеран упросил британского коллегу Китченера о совместном совещании и с большим трудом добился решения, чтобы англичане хотя бы отступали не на запад, к ближайшим портам, а к Парижу, вместе с французами. Штаб Жоффра тоже несколько раз перебазировался. Но верховный главнокомандующий наводил порядок жесточайшими мерами. Выставлялись патрули. Дезертиров, мародеров, паникеров расстреливали на месте без всякого суда. Под горячую руку гибли и невиновные, просто поддавшиеся страху. Современники вспоминали, что вдоль дорог валялись трупы солдат с запиской на груди — «предатель». Один командир роты собственноручно застрелил двух командиров взводов за «пораженчество». А Жоффр за «утрату боевого духа» поснимал с должностей 2 командармов, командиров 10 корпусов и 39 дивизий. Заменял их теми, кого считал решительными. И его железная воля, суровейшие расправы в самом деле смогли уберечь войска от разложения.
Хотя немцы считали, что противник уже окончательно разгромлен. Безудержно гнали вперед, чтобы выдержать график «блицкрига». Но сам план Шлиффена начинал давать сбои. Ударная группировка была ослаблена. 2,5 корпуса направили в Россию, 2 осталось в Бельгии против Антверпена и для поддержания порядка, 1 осаждал Мобеж, несколько соединений — крепость Живе. Да и в боях германцы несли серьезные потери. Изначальная плотность боевых порядков снизилась вдвое. Между армиями возникали разрывы. А резервов не было, приходилось маневрировать одними и теми же частями, гоняя их туда-сюда. Войска проходили по 30–40 км в день, были страшно измучены. То, что хорошо получалось на карте и на маневрах, в реальных условиях оказывалось на пределе человеческих возможностей.
Французы при отступлении портили железные дороги, телефонные и телеграфные линии. Быстро протянуть телефонную связь на дальние расстояния было невозможно, радиостанции были еще ненадежными. Армии теряли контакты между собой. Ставка в течение 1–2 суток не имела сведений о той или иной армии. Повозки застревали в пробках у взорванных мостов, а несколько десятков автомашин, с которыми немцы начали войну, сломались еще в Бельгии. Отстала тяжелая артиллерия, начались перебои с боеприпасами, некоторые части для облегчения бросали лопаты и кирки — зачем их тащить, если французы уже не боеспособны?
Отстали обозы, кухни, солдаты шли голодными. Дать им время найти и приготовить еду было нельзя: сорвется жесткий график. Единственной пищей становились сырая капуста или свекла, добытые у дороги. Набивали живот сорванными фруктами, страдали поносом. Лошадей выпускали пастись на ближайшие поля. А усталость и голод снижали скорость. Время отнимали и обходы, задержки. Его наверстывали за счет отдыха. На ночлег колонны укладывали прямо вдоль дорог — по команде «подъем» сразу шагать дальше. На привалах люди падали и вырубались на голой земле. Бывало, что и на марше шли с закрытыми глазами, а чтобы не заснуть, пели песни. 2-я и 3-я армии двигались через Шампань, солдаты разбивали винные погреба и напивались. Офицеры им не мешали, только этим поддерживались силы. Взбадривали себя и кличем «Nach Paris!» Еще чуть-чуть, и французская столица будет наша…
1-я армия фон Клюка, раздавив слабую 6-ю французскую армию, вырвалась далеко вперед. А 2-я фон Бюлова отстала, отражая контрудар у Сен-Кантена, просила соседа помочь. 30 августа в Компьене войска Клюка нашли груды имущества, шинелей, боеприпасов, брошенных англичанами. Это еще раз доказывало: противник бежит сломя голову. Поэтому Клюку пришла идея изменить план. Не совершать дальнейший марш на юг, не обходить Париж, зачем топать лишние 100 км? Повернуть на восток перед Парижем, выйти во фланг и тыл французским армиям, которые противостоят Бюлову и Хаузену. Окружить их и уничтожить. Правда, при этом оставались за линией окружения 6-я армия и англичане, но их уже не брали в расчет. Мольтке одобрил предложение Клюка. Оно позволяло сузить фронт, ликвидировать опасные разрывы между армиями. 1-я германская армия начала разворот влево.
Эпицентр боевых действий смещался в бассейн Сены и ее притоков. Ниже Парижа в эту реку впадает с правой стороны Уаза. Ее притоком является Эна, она образует естественный рубеж на дальних подступах к французской столице. А чуть выше Парижа в Сену впадает Марна. Она течет между Эной и Парижем, получается как бы промежуточный рубеж. Войска Клюка, перейдя Уазу, двинулись к Марне — вдогонку за англичанами, отступавшими на восток.
А Жоффр уже готов был пожертвовать Парижем. Он полагал, что с военной точки зрения это всего лишь «географическое понятие» и не стоит разбрасывать войска на оборону. 1 сентября издал приказ армиям об отходе за Сену. Немцы рано или поздно должны выдохнуться, растянут силы, а французы передохнут за широкой рекой, придут в себя и через недельку перейдут в новое наступление. Ну а правительство Франции дошло до того, что слало в Россию вообще фантастические просьбы — срочно прислать через Архангельск аж 4 корпуса.
Информация об этом просочилась в народ, по Франции и Англии поползли слухи, будто уже приехали 500 тыс. казаков. Находилось множество людей, которые «сами их видели». Дескать, они стояли на перроне на такой-то станции и сбивали снег с сапог (в августе). Но верили! А подробности насчет снега казались еще более убедительными. Один британский офицер, «лично видевший» казаков, описывал, что они одеты в «длинные ярко расшитые шинели и большие меховые шапки, с луками и стрелами вместо винтовок». Но на самом-то деле «казаков» не было, а германские самолеты начали бомбежки Парижа — всего по 2–3 бомбы в день, чтобы вызвать панику. Горожане хлынули на юг. Тайно, среди ночи, уехало и правительство. В русском и британском посольствах жгли документы. Многие политики и общественники взывали, что надо объявить Париж «открытым городом», спасти культурные и архитектурные ценности. Попросту говоря, сдать без боя.
Но генерал Галлиени готовился драться. Возводились баррикады, рылись траншеи, «волчьи ямы» с кольями против кавалерии, сносились здания, закрывающие сектора обстрела. Был реквизирован транспорт, на случай осады завозили скот — его пасли в Булонском лесу. На строительство укреплений Галлиени мобилизовал всех жителей пригородов, «даже самых старых и немощных». Нет, когда речь шла о защите государства, «свободная» Франция не церемонилась со своими гражданами. Было объявлено осадное положение, и парижская полиция произвела капитальную «чистку» тюрем и города. Бандитов, воров и прочих преступников выгребали из камер, вывозили в Венсенский лес и расстреливали. Всех без разбора — и осужденных на разные сроки, и только что пойманных.
У Галлиени наконец-то появились войска — к нему отступила растрепанная 6-я армия, прибыли морская бригада, дивизия зуавов (африканских стрелков). Но генерал понимал, что этого слишком мало. В возможность остановить немцев на Сене он не верил. Предсказывал, что армии, набрав инерцию отступления, не сумеют закрепиться на водном рубеже, будут легко сбиты и покатятся дальше. Он готовился не выстоять, а с честью погибнуть, и был убежден, что погибнет. Мосты и прочие важные объекты в Париже готовились к взрыву — ставилась задача, если враг ворвется в столицу, он должен «найти лишь пустоту».