под русским флагом и явно вел разведку. Даже в этом случае царское правительство предпочло замять дело, судно и команду отпустили, протест составили в крайне вежливых тонах. А 13 октября наместник на Кавказе Воронцов-Дашков доложил царю: банды курдов стали нарушать границу, угонять скот, на сопредельной территории растет число войск. В Эрзеруме вдруг арестовали товары наших купцов, закидали камнями секретаря русского консульства. Николая II эти выходки возмутили, на докладе он оставил резолюцию для Сазонова: «Сделать резкое представление Турции».
Но иттихадистам было уже плевать на любые представления. Они сочли — пора. 21 октября Энвер-паша вступил в должность верховного главнокомандующего, получил права диктатора. Первый свой приказ он отдал адмиралу Сушону: «Турецкий флот должен добиться господства на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его без объявления войны, где бы вы его ни нашли». Оба, Энвер и Сушон, были сторонниками «сценария Порт-Артура». Напасть внезапно, первым же налетом подорвать силы Черноморского флота и сбросить его со счетов.
У России на Черном море имелось 7 старых линкоров. Два из них в море уже не выходили, были приклепаны на мертвом якоре — «Георгий Победоносец», где размещался штаб флота, и учебное судно «Синоп». В строю оставались «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Пантелеймон», «Ростислав» и «Три святителя». Кроме того, в составе флота было 2 крейсера, «Кагул» и «Память Меркурия», 26 эсминцев и миноносцев (из них 9 новых), 4 лодки (устаревших), 6 минных заградителей, 2 посыльных судна, несколько транспортов, канонерских лодок и тральщиков.
Полагали, что против Турции этого достаточно. У нее было 3 старых линкора — «Хайреддин Барбаросса», «Торгут-Рейс» и «Мессудие», 4 крейсера — «Меджидие», «Гамидие», «Пейк» и «Берк», 2 минных заградителя и 10 эсминцев. Но добавка в виде «Гебена» и «Бреслау» сразу изменила соотношение сил. На русских линкорах стояло по 4 двенадцатидюймовых орудия, а на одном лишь «Гебене» 10 одиннадцатидюймовых и 12 шестидюймовых. Если же учитывать большую скорострельность и дальнобойность его артиллерии, то получалось, что по огневой мощи он равен всем нашим линейным кораблям вместе взятым.
Германия реорганизовала командование союзным флотом, на турецкие линкоры назначили по два капитана, турка и немца, капитанами остальных кораблей стали немцы. Чтобы избежать утечки информации, Сушон вывел флот в море и лишь там 27 октября отдал боевой приказ. Корабли разбивались на отряды. На Одессу направлялись крейсер «Меджидие», минный заградитель «Самсун» и 2 эсминца. «Пейк» должен был рвануть важный кабель Севастополь — Варна. На Севастополь нацеливались «Гебен», минный заградитель «Нилуфер» и 2 эсминца, на Южный берег Крыма — «Гамидие» с эсминцами, на Керчь и Новороссийск — «Бреслау» и «Берк». Все отряды должны были выйти к своим целям 29 октября к 6.00 утра и нанести удары одновременно. Атаковать все важнейшие русские порты.
А наш флот уже три месяца пребывал в напряженном ожидании. Тревожные сигналы поступали изо дня в день, но ничего не случалось. Это притупило бдительность. Адмирал Эбергард держал линкоры в Севастополе, в едином кулаке — с одним или двумя из них «Гебен» справился бы. Дивизия эсминцев ушла в Евпаторию на учебные стрельбы. В Одессе находились канонерские лодки «Донец», «Кубанец» и минный заградитель «Бештау». В Очакове — заградитель «Дунай», в Батуме — заградитель «Духтау». А из Ставки приказали помочь — в Ялте отстал батальон 62-й дивизии, отправляемой на фронт, его нужно было побыстрее перевезти в Севастополь, к железной дороге. Следовало бы выделить транспорт, но его пока загрузят углем, подготовят. Чтобы ускорить дело, Эбергард послал минный заградитель «Прут», стоявший под парами.
28 октября линкоры выходили в море, но от купеческого судна поступило сообщение — в море видели «Гебен». Корабли получили команду вернуться на базу. Ведь положение оставалось непонятным, все еще требовалось не поддаваться на провокации. В море остались бригада тральщиков и дозорный дивизион миноносцев — «Лейтенант Пущин», «Живучий» и «Жаркий». А вечером пришла телеграмма от Янушкевича: «По полученным сведениям Турция решила объявить войну не позднее 24 часов». Эбергард послал приказы минной дивизии в Евпаторию, «Пруту» в Ялту — идти в Севастополь. Ночью доложили с наблюдательного пункта на мысе Сарыч: замечен прожектор большого судна. Подумали, что это возвращается «Прут». В 5.58 сообщили с мыса Лукулл: приближается корабль. А вскоре уточнили: «Вижу “Гебен” в 35 кабельтовых…»
И тотчас последовал залп пяти гигантских орудий, за ним следующие. Снаряды падали в бухту, рвались в городе. Один попал в Морской госпиталь, другой на Корабельную слободку, зажег домишки бедноты. Бригада тральщиков спешно уходила с моря под прикрытие берега. А из кораблей, находившихся в гавани, «Гебену» начал отвечать старый, доживающий свой век на приколе «Георгий Победоносец». Остальные растерялись, ждали приказа либо стояли так, что не могли стрелять. Вступили в бой и батареи береговой обороны. На батарею № 16 имени генерала Хрулева попал снаряд, вывел из строя орудие, вспыхнул пожар в пороховых погребах. Штабс-капитан Миронович увлек за собой солдат, бросился тушить пламя и чудом предотвратил катастрофу. Хотя другого вреда городу и порту «Гебен» причинить не смог. Русские снаряды ложились к нему все ближе, и он развернулся прочь.
Самым обидным оказалось то, что вражеский корабль безнаказанно прогулялся… по минным заграждениям. Они имели систему централизованного электрического включения, и их обесточили — ждали возвращения «Прута». Офицер, ведавший главным рубильником, оказался тупым педантом, без приказа не включал. А пока в суматохе спохватились, «Гебен» уже сошел с минных полей. На батарее Хрулева было 6 убитых и 12 раненых, в Морском госпитале погибло 2 и было ранено 8 человек.
Но и в море находились русские корабли — дозорный дивизион капитана I ранга Трубецкого из трех миноносцев, и из Ялты возвращался минный заградитель «Прут». По счастью, он не успел взять на борт злополучный батальон — а при подходе к Севастополю нарвался. Трубецкой попытался спасти его. Ринулся в атаку, фактически жертвуя собой. Три маленьких кораблика устаревшей конструкции, стреляя из малокалиберных пушчонок, устремились на гигантский крейсер. Но головной миноносец «Лейтенант Пущин» попал под шквал снарядов. Они пробили кубрик, рубку, сбили трубы, разворотили палубу. Горящий «Лейтенант Пущин» пустил торпеду издалека, без шансов попасть, и вышел из строя.
А весь вражеский отряд встретил «Прут», практически беззащитный. Сушон потребовал от него сдаться. Капитан 2-го ранга Быков отказался. Открыл огонь — по сути, чисто символический, на его корабле были только 47-мм и 37-мм пушечки. «Гебен» шарахнул с дальней дистанции, за пределами досягаемости русских снарядиков. Ничем не рискуя, как по мишени. «Прут» загорелся, а у него на борту было 750 мин. Быков приказал поднять флаг и открыть кингстоны, а команде спасаться. Немцы и турки разъярились. Продолжали расстреливать корабль. Разбило часть шлюпок, погибли 28 офицеров и матросов. Судовой священник, иеромонах Бугульминского монастыря о. Антоний (Смирнов) не захотел занимать место в шлюпке, уступил его раненым, а сам остался на тонущем корабле и благословлял моряков, подняв Евангелие. «Прут» пошел на дно.
Но в это время и к Севастополю из Евпатории подошла минная дивизия, повернула к месту боя. А стойкость и самоотверженность русских Сушон оценил. Обнаружив эсминцы, предпочел убраться полным ходом. Сопровождавшие «Гебен» турецкие миноносцы начали было хватать моряков, набившихся в лодки и плавающих в воде. Набрали 76 человек, но русские приближались, и турки кинулись вслед за «Гебеном». Подоспевшие к месту трагедии наши корабли спасли остальных, более 200 человек.
Вражеский флот наделал бед и в Одессе. Была потоплена канонерская лодка «Донец», повреждены канонерка «Кубанец», минный заградитель «Бештау», четыре гражданских парохода. Неприятельские снаряды попали в сахарный завод, трамвайную станцию, нефтяной резервуар. Береговая артиллерия в Одессе была слабой, но начала отвечать, было несколько попаданий в турецкие корабли, и они ушли. Крейсер «Гамидие» обстрелял Феодосию — абсолютно беззащитную и не имевшую никаких военных объектов. «Бреслау» и «Берк» потопили в Керченском проливе рыбачьи лодки и набросали мин, на них потом подорвались два парохода. А крейсера противника проследовали к Новороссийску и обстреляли его — сгорел хлебный амбар, сбило трубу цементного завода. При этом на берег в одиночку высадился турецкий офицер (видать, обкурившийся анаши) и потребовал сдать город. Его арестовали, а корабли убрались.
В общем, никакого «Порт-Артура» у Сушона не получилось. Его флот только набезобразничал, не сумев нанести русским никаких значимых потерь. Но это была уже не провокация, а военное нападение. И даже в такой ситуации турки пытались юлить. Великий визирь пожелал встретиться с российским послом Горсом, выражал «горькое сожаление» и сваливал вину на немцев — дескать, Османская империя здесь вообще ни при чем. Турецкий посол в Питере явился к Сазонову, заверял, что его правительство готово начать переговоры о компенсациях за ущерб, может пообещать, что больше не будет. Сазонов не отказывался от переговоров, но потребовал для начала удалить немцев из армии и флота. Иттихадистов это «почему-то» не устроило.
А турецкий посол в Париже представил министру иностранных дел Франции Делькассе вообще сногосшибательное заявление. Что их эскадра встретила «к северу от Босфора» русский отряд, в «огневом контакте» потопила минный заградитель и случайно «нанесла повреждения одному из русских портов», но Турция великодушно соглашалась… простить России ее агрессивные действия, «не считать инцидент поводом к войне» и даже вернуть пленных. Однако наша страна сочла «инцидент» уже войной, 31 октября царь подписал Манифест: «С полным спокойствием и упованием на помощь Божью примет Россия это новое против нее выступление старого утеснителя христианской веры и всех славянских народов».