Но либералы выбрали его в качестве удобного объекта для атак. Распускались сплетни про оргии, пьянки. (Распутин вообще не пил водки, иногда употреблял лишь виноградное вино.) Царь клевете не верил. Наезды на Григория Ефимовича он оценивал правильно — как подкоп под себя, попытки залить грязью его собственную личную жизнь. Каждый раз, когда вбрасывались серьезные обвинения против Распутина, Николай Александрович назначал проверки, и они неизменно вскрывали ложь.
Один из самых информированных людей в империи, начальник Охранного отделения генерал Глобачев свидетельствовал: «Влияние Распутина на императрицу объяснялось исключительно верой ее в Распутина как в молитвенника и охранителя драгоценного здоровья ее сына, наследника престола…» И даже ярый враг царя Милюков впоследствии признал: «Распутина у трона не было». Но это он признал позже, уже после революции. А во время войны либералы повернули атаки именно в то русло, будто Григорий Ефимович заправляет государственными делами! Сплетни с удовольствием подхватила германская пропаганда, дополняла их своими выдумками. Распутина объявляли демонической личностью, захватившей Николая II под свое влияние. В омерзительные фантазии впутывали честь царицы, царевен.
А уж революционные российские партии точно так же, как в японскую войну, признали ситуацию благоприятной для собственных целей и взялись откровенно подыгрывать врагу. Правда, вождь социал-демократии Плеханов занял оборонческую позицию, но после этого от него отвернулись и большевики, и радикальные меньшевики. Ленин созвал в Берне совещание, принявшее резолюцию: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск». Выдвигались лозунги превращения «империалистической» войны в гражданскую, «беспощадной борьбы с шовинизмом и патриотизмом», «за освобождение угнетенных великорусами народностей» и т. д. В Париже стали выходить газетенки Мартова «Голос», Троцкого «Наше слово» — в союзном государстве, но открытым текстом поливали нашу страну грязью и желали ей поражения.
А в России большевистская фракция Думы не только отказалась голосовать за военные кредиты, но и стала гнездом подрывной деятельности. В прокламациях, распространявшихся «народными избранниками», открытым текстом писалось: «Для России было бы выгоднее, если победит Германия». В ноябре 1914 г. фракцию арестовали. При обысках нашли наборы подложных паспортов, шифры, листовки. Во Франции людей, виновных в таких преступлениях, однозначно ждала смертная казнь. Но российский суд был очень мягкий, приговорил всего лишь к ссылке. Хотя возмущенно завопила вся Дума! Из-за такой мелочи, как работа в пользу противника, «самодержавие» нарушило депутатскую неприкосновенность!
Враг делал ставку и на сепаратистов. В Германии возникли «Лига вызволения Украины» под руководством пангерманиста Хайнце, особый «украинский» штаб, который возглавил регирунгс-президент Шверин. Разрабатывалась задача «создания независимого украинского государства», но «под германским верховенством». Через Румынию на Украину засылались эмиссары, агитационная литература. Активной союзницей немцев и австрийцев стала униатская церковь. В общем-то, даже слова «украинцы» в ходу еще не было. Жители Малороссии называли себя русскими. А если нужно было выделить место рождения, говорили «малороссы».
Но в лагеря военнопленных поехали агитаторы сепаратистов, их называли «мазепинцами». Внушали уроженцам Малороссии, что они принадлежат к совершенно другой нации и их интересы коренным образом отличаются от русских. А в Киеве проявил активность профессор-националист Грушевский. Принялся вербовать добровольцев в «Легион сичевых стрельцов», воевать в составе австрийской армии. Хотя сами же руководители «Лиги вызволения» признавали, что работали впустую, жители Малороссии на их пропаганду абсолютно не поддавались. Грушевского взяли. Наказали лишь ссылкой, даже не в Сибирь, а на Волгу, в Симбирск. И снова взорвалась вся «общественность». По ходатайствам Думы и либеральных профессоров ссыльного перевели… в Москву.
Куда более успешно, чем на Украине, агитаторы противника действовали в Финляндии. В составе Российской империи она имела собственную конституцию, законы, самоуправление. Но здесь были сильны сепаратистские настроения и симпатии к немцам. В августе 1914 г. Берлин пообещал финнам независимое государство, развернул среди них тайную вербовку добровольцев. Под Гамбургом для них был создан специальный лагерь, готовили десантные части для «освобождения» родины. Об этом стало известно российским правоохранительным органам, сообщалось финским властям. Но в их «внутренние» дела русские не имели права вмешиваться, в Финляндии была своя полиция, и все сигналы спускались на тормозах.
«Еврейский вопрос» в германском руководстве считали «третьим по значению после украинского и польского». Был создан «Комитет освобождения евреев России» во главе с професором Оппенхаймером. Верховное командование германской и австрийской армий выпустило совместное обращение, призывавшее евреев к борьбе против русских и обещавшее «равные гражданские права для всех, свободное отправление религиозных обрядов, свободный выбор места жительства на территории, которую оккупируют в будущем Центральные державы».
Развернулся и обычный шпионаж. В феврале 1915 г. много шума наделало «дело Мясоедова». Впрочем, сам он был лишь пешкой. Жандармский полковник, еще до войны служил на границе, был завербован немцами, но засветился. Доказать его вину не удалось, он вышел в отставку, выгодно женился на дочери владельца «Северо-западной судовой компании» в Либаве. Эта фирма тоже была тесно связана с немцами. В войну полковника призвали, он служил в тыловых частях 10-й армии. Вражеская разведка через жену и ее родных снова передала ему задание — достать схему позиций 10-го корпуса. За это обещали 30 тыс. руб. (что любопытно, за вычетом 10 % посреднику, родственники Мясоедова были почтенными коммерсантами и без комиссионных не работали).
В это время наша контрразведка напала на след широкой агентурной сети. Операцией руководили начальник контрразведки генштаба М. Д. Бонч-Бруевич и ас сыскного дела полковник Батюшин, были привлечены лучшие сотрудники — Орлов, Матвеев, Жижин, Мантейфель и др. Шпионские структуры вскрыли, от одних тянулись нити к другим. Одновременные обыски и аресты прошли в 80 городах. Мясоедова взяли с поличным в Ковно (Каунасе), когда он передавал заказанные материалы агенту Фрайбергу. Было возбуждено несколько уголовных дел. По одному из них, которое касалось резидентуры в Либаве, суд приговорил к смертной казни Мясоедова, его жену Клару, Фрайберга, барона Грутурса, Фрайнарта, Фалька, Ригерта и Микулиса. Верховный Главнокомандующий пятерым утвердил приговор, Фрайнарту и Грутурсу заменил каторгой, а Кларе Мясоедовой — пожизненной ссылкой. Но «общественность» как раз и обратила внимание только на одно это дело. По причине… национальности осужденных. О шпионаже как бы и забылось, возмущались — «в России евреев вешают»!
У контрразведки хватало и других хлопот. В результате успешных операций были арестованы завербованный еще до войны ротмистр Бенсен, двойные агенты Сентокоралли, Затойский и Михель, австрийская шпионка Леонтина Карпюк. Успел сбежать с секретными документами штабс-капитан Янсен, комендант штаба корпуса. Но такие направления шпионажа были лишь «цветочками». Куда большую опасность представляли вполне легальные коммерческие предприятия Германии. В одной Москве было свыше 500 немецких фирм! К началу войны некоторые из них переоформились на фиктивных российских владельцев. В других руководители-немцы выехали за границу, оставив вместо себя доверенных лиц.
С немцами были прочно связаны или контролировались ими Внешнеторговый банк, Сибирский, Петроградский международный, Дисконтный, Азовско-Донской банки, несколько крупнейших страховых компаний, резиновая компания «Треугольник», обувная фабрика «Скороход», транспортные компании «Герхардт и Хай», «Книп и Вернер», филиал американской компании «Зингер». Ну а русские электротехнические фирмы даже сохранили названия тех, чьими дочерними предприятиями они являлись, — «Сименс и Хальске», «Сименс Шукерт», АЕГ. Обо всем этом контрразведка знала. Но ничего не могла поделать в рамках существующего законодательства!
Русские управляющие выезжали в нейтральные страны, встречались с германскими шефами, получали указания. Контролировал эту сеть крупный германский банкир и один из руководителей разведки Макс Варбург. Причем два его брата были американскими банкирами (Пол Варбург — вице-президентом Федеральной резервной системы). Еще один брат, Фриц Варбург, устроился в Швеции. А родственниками Варбургов были российские банкиры Гинзбурги, Бродские. Мощным узлом темных международных сделок стал шведский «Ниа-банк» Олафа Ашберга, тоже связанный с немцами.
Причем силы и структуры, казалось бы, разнородные, переплетались между собой. Видный большевик Красин стал директором филиала германской фирмы «Симменс-Шуккерт» в России и членом правления «Ниа-банка». В это правление вошел и подручный Ленина и Парвуса Ганецкий. Хотя владелец банка Олаф Ашберг выступал доверенным лицом российского министра финансов Барка, вел от его лица переговоры с иностранцами о займах. Тесные отношения у него были и с хозяином крупнейших военных заводов и «Русско-Азиатского банка» Путиловым. А партнером Ашберга и Путилова, совладельцем «Русско-Азиатского банка» был солидный коммерсант и масон Абрам Животовский, родной дядя Троцкого. Из двух братьев Менжинских один был большевиком, второй членом правления Московского Соединенного банка. А думские либералы, стелившиеся перед Англией и Францией и поднимавшие бури против Распутина, с какой-то стати горой защищали германских шпионов и революционеров.
Глава 27.Осовец и Августов
В начале 1915 г. русские армии располагались следующим образом: 6-я прикрывала Петроград и Балтийское побережье, 10-я находилась в Восточной Пруссии. В Польше, по рекам Нарев, Бзура, Равка и Нида с севера на юг стояли 1-я, 2-я, 5-я, 4-я, 9-я, по реке Дунаец — 3-я. В Галиции вдоль Карпатского хребта занимала позиции 8-я, а 11-я осаждала Перемышль. На Румынской границе и Черноморском побережье растянулась 7-я, а в Закавказье — Кавказская.