Большая часть плейстоцена – это солнце и холод. Климат окончательно испортился и стал болтаться в огромном диапазоне от более-менее современных межледниковых значений до критически ледниковых. Конечно, дело ещё и в том, что мы просто намного лучше знаем климатическую гребёнку недавних времён, в действительности же подобные колебания происходили всю историю планеты.
Самое ужасное достижение начала плейстоцена – выраженная сезонность климата. Обострились сухой и влажный сезоны. Раньше кущи цвели более-менее постоянно, теперь же началась эпоха непостоянства. Она истребила большинство крупных копытных, которые в сухой сезон, когда травка вянет и жухнет, не умели пробежать километров сто туда, где луга по-прежнему зеленеют. На такие подвиги оказались способны только самые одарённые – зебры, антилопы гну и газели. Все малоподвижные коротконогие – слоны, носороги, бегемоты, свиньи, жирафы, гигантские антилопы и буйволы – начали вымирать.
Ещё хуже стало с середины плейстоцена, около 800 тысяч лет назад, когда случилось первое великое похолодание. В последующем они случались раз примерно в пятьдесят или сто тысяч лет – как повезёт: мощные пики оледенений последовали 750, 720, 630, 590, 550, 430, 390, 250, 220, 140, 70 и 20 тыс. л. н., а ведь были ещё и промежуточные. Правда, между оледенениями, что логично, случались межледниковья, и раза четыре температура поднималась даже заметно выше современной, но общий баланс был в пользу холода. Минимальные температуры много раз падали на 5 °C ниже современных. И ведь это не значит, что зимой везде было в среднем морознее всего на 5 °C, это значит, что в Африке климат был примерно таким же, как сейчас, а в северных широтах – лето тоже примерно как ныне, а зимы – такие, что по скованным вечной мерзлотой берегам Средиземного моря бегали северные олени и песцы.
С другой стороны, во время оледенения вода уходит в ледники и вечную мерзлоту, влажность воздуха резко падает, небо вечно ясное, безоблачное, солнышка более чем достаточно, а мерзлота летом чуток подтаивает, так что в почве воды хватает. Деревья не выдерживают холодов, так что местности открытые, ничто не бросает тень на землю. Для трав обилие солнца сверху и воды у корней – идеальное сочетание, приледниковые степи за короткое лето зарастают густейшей травой. Сухой зимой трава, во-первых, не гниёт, а сохнет самостойными стогами, а во-вторых, нет глубокого снега, так что зверям легко достать это сено. Поэтому не странно, что в перигляциальных степях процветала богатейшая мамонтовая фауна. Огромное число тропических зверей – слоны, носороги, лошади, антилопы, быки, гиены, львы – удивительно быстро освоили севера и в среднем плейстоцене стали морозостойкими и шерстистыми. Вот жирафы так не смогли, так как им не хватало деревьев с листьями; люди тоже долго не могли, так как им не хватало тёплой шерсти, а в итоге освоили холодные края только с помощью культуры.
Собственно, не странно, что именно на рубежи оледенений и потеплений приходятся самые главные смены фаун и, в их составе, вариантов людей. Удивительнее, что жирафы всё это время оставались практически неизменными: видно, в тропиках климат менялся минимально, а приобретённые специализации не давали возможности эволюционного манёвра; другими словами, им уже было и так хорошо.
Хищники начала плиоцена резко сократились в числе. Из саблезубых Африки какое-то время ещё держались Dinofelis piveteaui и Megantereon whitei, в Евразии и Северной Америке их аналоги прожили гораздо дольше. Некоторые специалисты считают, что вымирание саблезубых было связано с деятельностью людей. Современные бушмены, хадза и масаи периодически отнимают у львов их добычу, причём просто крича и размахивая руками. Кошкам это, конечно, не нравится, но получить копьё или отравленную стрелу в морду они не хотят, шипят и уползают в кусты. Но охота – очень трудозатратное дело. Если шугануть саблезубого раз, второй, третий, то на четвёртый он выдохнется и может просто помереть с голоду. Возможно, так и было; в пользу этого говорит география и хронология исчезновения больших хищников – строго по мере расселения людей по ойкумене: раньше всего в Африке, потом в Европе, сильно позже в северной Сибири и позже всего – чуть ли не в голоцене – в Америке. Только вот способности самых ранних людей вызывают сомнения. Хабилисы и даже питекантропы с их чопперами и рубилами – это всё же не масаи со стальными копьями. Вероятнее, причинно-следственная связь работала прямо в обратном направлении, по крайней мере на ранних этапах: исчезновение хищников открывало дорогу людям. Кости хабилисов ещё регулярно несут на себе следы зубов леопардов и гиен.
Кстати, гиен тоже стало резко меньше, из былого обилия некоторое время сохранялись только гигантские короткомордые Pachycrocuta brevirostris, а затем – лишь современные пятнистые Crocuta crocuta, полосатые Hyaena hyaena и бурые Parahyaena brunnea. Ещё, конечно, есть муравьиный волк Proteles cristatus, но это позор семейства: его основная пища – личинки жуков-мертвоедов, коих он жуёт своими крайне редуцированными зубёшками; надо же до такого докатиться!
В среднем плейстоцене, когда люди покинули Африку, они встретились с новыми мощными евразийскими противниками – волками, для начала гиеновидными Canis (Xenocyon) lycaonoides и мосбахскими Canis mosbachensis, затем красными Cuon alpinus и C. javanicus, а после – и серыми Canis lupus. Волки – это полный экологический аналог человека, только активен ночью и больше нюхает, чем смотрит. Очень хорошо, что волки раньше времени не попали в Африку, а то наша эволюция закончилась бы, не начавшись. Теперь же мы вышли с прародины во всеоружии и полном великолепии, так что уже не псы гоняли нас, а мы делали из них шубы (период-то ледниковый, надо греться).
Конкуренты начала плейстоцена были крайне суровы, но после быстро сдулись. Самыми ужасными существами, с которыми не хотел бы пересечься ни один ранний человек, были гигантские гелады The ropithecus o swaldi. Они росли не по дням, а по тысячам лет: если более ранний подвид Th. o. oswaldi имел массу 36–42 кг, то чуть более поздний Th. o. leakeyi – 85–100 кг! Такое чудовище и в одиночку могло задрать кого угодно, а жили они, как все гелады, группами. Единственная радость – гелады были не хищными, а травоядными; в их эволюционной линии мегадонтия нарастала ещё быстрее, чем размеры тела. Но радость несколько сомнительная, если учесть, что и поздние австралопитеки, и ранние люди питались ровно теми же корешками и семенами. А саванна сохла и чахла…
Гелады же долгое время чувствовали себя отлично и даже расселились до Испании (где в Куэва Виктория найдены бесспорный зуб и спорная фаланга пальца, вокруг которой учёные уже много лет ведут баталии: она принадлежала не то геладе, не то человеку, по всем возможным показателям попадая в границы изменчивости тех и других). Гигантские гелады терроризировали наших предков вплоть до времени 250 тысяч лет назад, но тут уж очередные изменения климата и копья двуногих окончательно их доконали. Ныне в Африке сохранился один вид – Th. gelada, спасающийся от людей в эфиопском высокогорье.
От гелад не сильно отставали дьявольские южноафриканские павианы Gorgopithecus major и Dinopithecus ingens – высотой в холке 1,5 м, весом 77 кг и с длиной черепа 30 см; если что, это больше волка! Да и украшен череп был от души: рельефный, с брутальным надбровным валиком, мощными сагиттальным и выйным гребнями, массивными скуловыми дугами и крокодильими челюстями.
В среднем плейстоцене расклад сил резко поменялся. Люди оказались настолько круты, что стали главными конкурентами друг другу. Ситуация обострялась и потому, что на планете к этому времени уже опять появилось несколько видов людей – и все они занимали место под солнцем.
Последние лесные люди и жирафы
Несмотря на вымирание, несколько архаичных видов людей ещё держались там и сям в Африке. В Эфиопии Australopithecus garhi 2,5 млн л. н. даже начал использовать какие-то орудия, по крайней мере на большеберцовой кости и на нижней челюсти антилопы бубала из местонахождения Боури сохранились явственные надрезки. Особенно показательно, что зарубки нанесены именно на внутренней стороне нижней челюсти, то есть древний мясник отрезал язык; следы от зубов леопардов и гиен выглядят совершенно иначе. Правда, самих орудий в Боури пока не выявлено, но, во-первых, может, их просто не распознали, а во-вторых, на недалеко расположенном местонахождении Гона как раз найдены древнейшие каменные чопперы. И, конечно, мы точно не знаем, кто кромсал антилоп. Все гоминидные останки принадлежат австралопитекам специфического вида, которые, судя по специализациям зубов, не были нашими предками, но, в принципе, ничто не мешало жить тут же и более продвинутому виду людей.
Ещё через полмиллиона лет – 2 млн л. н. – в Южной Африке жил самый поздний грацильный австралопитек – Australopithecus sediba. Он был и самым странным: маленький примитивный мозг – 420 см3 – сочетался с очень маленькими прогрессивными зубами, чрезвычайно длинные руки – с вполне человеческими тазом и ногами, человеческие длиннотные пропорции пальцев кисти – с их же чрезмерным изгибом. Пока седибы известны лишь в виде двух скелетов, но находки из Милнер Холл (2,18 млн л. н.) связуют их с более древними Australopithecus africanus, а из более поздних брекчий Стеркфонтейна и Сварткранса (1,5–1,8 млн л. н., описаны как Telanthropus capensis, или Homo gautengensis) – с ещё более загадочным Homo naledi. Похоже, люди в Южной Африке эволюционировали своим собственным путём, на котором зубы и пальцы рук менялись быстрее мозгов и ног. Что вызывало такое своеобразие – непонятно. Удивительно, но при приближении к современности в строении кисти и трабекулярном строении верха бедренной кости у южноафриканских австралопитеков нарастали признаки древолазания. Получается, что даже при усиливавшейся аридизации кто-то лез обратно на ветви! Зачем, почему? Данных для обоснованных рассуждений пока не хватает, остаётся гадать.