Стул? Нет, он лучше сядет на пол. Так безопаснее, так он не упадет со стула. Как там было – Шалтай-Болтай сидел на стене…
Каким-то дальним участком мозга, еще не утратившим способности мыслить, Шатов понимал, что нужно удержаться на краю бездны. Нужно удержать ускользающее сознание и нужно, обязательно нужно, убедить эту девушку не вызывать «скорую помощь».
Он схватил ее за руку:
– Пожалуйста.
– Что? – девушка попыталась высвободить руку.
– Не нужно никого вызывать. Я вас очень прошу. Пожалуйста… Я вас очень прошу. Это действительно вопрос жизни и смерти… У меня не тиф… И не… Это нервы. Это просто нервы… Я вчера и сегодня здорово испугался… Это нервы… Такое бывает… Мне просто нужно принять таблетки. Много таблеток. Сбить температуру. Не нужно «скорой»… Пожалуйста…
Девушка высвободила руку.
Шатов почувствовал, что проваливается, что не смог удержаться, что…
– Пожалуйста, не нужно «скорой»…
– Хорошо, – откуда-то издалека ответил ее голос, – хорошо.
…Равнина. От горизонта до горизонта. Плоская равнина. Ровная плоскость. Безграничная. Ограниченная только горизонтом.
И в центре – Шатов. Как центр круга. Бесконечно малая точка. Где-то там, над головой – небо. Шатов не видит его. Шатов чувствует его тяжесть на своих плечах. На всем теле.
Оно очень тяжелое, это небо. Оно так тяжело навалилось на Шатова, что вдавило его ноги в землю. По колено.
Нет. Все не так. Это просто болото. Вся равнина – это болото. Он увяз по колено в этом болоте. И не может сделать ни шагу.
А ему нужно идти. Ему жизненно важно идти к… К чему? К кому? Ему просто нужно идти, иначе болото затянет. По колено, по пояс, по горло…
Потом он сам станет частью болота. Болото будет внутри его. Болото будет снаружи. Они станут частью друг друга. Шатов и болото.
Нужно идти. Пойдем. Кто говорит Шатову, что нужно идти. Чей-то незнакомый голос. И в голосе этом просьба и отчаяние.
Пойдем, миленький. Пойдем, хороший. Пожалуйста.
И Шатов делает первый шаг. С треском, с хлюпаньем, недовольным вздохом подается болото, отпускает ногу. И тут же снова хватает ее, как только Шатов снова ставит ногу. Чавк.
Следующий шаг. И снова – чавк. И снова. Каждый шаг похож на предыдущий. Каждый мучителен. Очень медленный, натужный шаг, который должен приблизить Шатова к цели, но Шатов не знает, какая у него цель. Он просто идет.
Его просто кто-то ведет. Кто-то поддерживает Шатова и со слезами в голосе просит не упасть, просит идти. Еще немного. Еще чуть-чуть. Совсем немного.
– Хорошо, хорошо, – отвечает Шатов. Или только думает, что отвечает?
Он будет идти по этому болоту. Плохо, что оно бесконечно, но он будет идти.
Он понимает, что болото может его проглотить в любой момент, но если остановиться, то оно проглотит его наверняка. Идти…
Шатов никогда не был раньше на этой равнине. Он никогда не брел вот так по бескрайнему болоту… Шатов вообще не любит болот… Никогда не ходил по болоту…
Только сейчас…
Миленький, еще немного. Еще немного. Хороший.
Он вчера был на болоте. Вчера болото стало его соучастником. Он сделал ему подарок. Подарок…
Шатов вчера бросил в болото пистолет. Кусок металла, спасший Шатову жизнь.
Болото… Бескрайняя равнина внезапно вздрогнула, края ее судорожно сжались, комкая горизонт. Опора под ногами внезапно просела, словно уходящий вниз лифт. Сердце метнулось к горлу. Болото проваливалось, а края его, шершавые от клочьев горизонта, взлетали над головой Шатова. Это не края болота, это лес. Деревья, кругом вставшие по краям маленького болота в лесу.
Это вчерашнее болото. На краю его стоит машина, и возле машины – двое. Арсений Ильич и он, Шатов. Странно как-то это все выглядит со стороны… Отсюда, со стороны болота.
Одна фигурка возле машины вдруг исчезает. Остается только Арсений Ильич. А где же я, удивляется Шатов. Он хочет спросить у Арсения Ильича, куда подевался Шатов, но вдруг холодная жижа наполняет рот. Шатов механически делает глоток.
Он же в болоте. И вода уже подступила к самым губам.
Болото больше не хочет поддерживать Шатова, оно медленно проглатывает его. Очень, очень медленно. Шатов поднимает голову и видит в небе отражение болотного круга, и себя, маленькую точку посреди круга.
– Руку давай!
Что? Кто-то требует его руку…
– Давай руку!
Это Арсений Ильич. Он стоит на краю болота и протягивает руку Шатову:
– Хватайся. Я помогу.
Шатов медленно высвобождает руку из болотной жижи и тянется к руке Арсения Ильича. Медленно. Слишком медленно. Он может просто не успеть дотянуться до этой руки.
Черная, испачканная грязью рука Шатова и рука Арсения Ильича… Она тоже испачкана, тоже кажется черной. Но на самом деле она красна. Она в крови. Шатов в последний момент отдергивает свою руку. Он не хочет пачкаться еще и в крови. Достаточно грязи. Достаточно.
Шатов теряет равновесие, запрокидывается назад и болото смыкается над ним. Шатов захлебывается, бьет руками, рвется вверх, туда, где остался воздух и свет. Где осталась протянутой окровавленная рука… Поздно. Шатов пытается закричать…
…На часах семь часов. Утра? Вечера? Часы висят на стене. Круглые настенные часы.
Шатов огляделся.
Небольшая комната, в углу телевизор. На стене, ниже часов, несколько полок. Книги, ваза с цветами. Несколько фигурок, но Шатов не может рассмотреть, каких именно. Окно зашторено.
Под полками – два кресла и журнальный столик. Торшер. Гардероб возле стены. Темно-коричневый, трехстворчатый. На шкафу – куклы. И огромный плюшевый медведь.
Диван.
На диване – Шатов. Ноги укрыты клетчатым пледом, в головах – подушка.
Эту комнату Шатов видит первый раз в жизни.
Но не больница, пришла в голову мысль. Точно – не больница. Девушка из аптеки не вызвала «скорую». Молодец. Но где он сейчас?
Шатов попытался встать и с изумлением убедился, что тело ему подчиняется, что, несмотря на легкую слабость, ноги его держат.
Рука подчинилась приказу и коснулась его лица. Мокрое. Пот. Потом покрыто все его тело. Он мокрый, словно только что вышел из-под дождя… Или вылез из болота, подсказала вдруг память, и Шатов вздрогнул, вспоминая свой бред.
Это был бред. Ему просто привиделось то болото, и взрывающийся черной бахромой край горизонта ему тоже привиделись в кошмаре. И окровавленная рука…
– Вам не нужно вставать.
– Что? – Шатов обернулся на голос.
– Вам не нужно вставать. Вам может быть плохо, – сказала девушка, стоящая на пороге.
– Мне уже хорошо. Я могу двигаться. Правда. Вот, смотрите, – Шатов сделал шаг, еще один. Остановился возле полок и присмотрелся к фигуркам. Маленькие стеклянные зверушки. – На них страшно смотреть.
– Почему? – девушка подошла и остановилась возле Шатова. – Они не могут обидеть.
– Они очень хрупкие. Они могут сломаться даже от тяжелого взгляда.
– На них нельзя смотреть тяжело. Они милые, – девушка протянула руку к фигуркам, коснулась одной из них самыми кончиками пальцев.
– Милые, – согласился Шатов. – Как я сюда попал?
– С трудом, – ответила девушка.
– Это ваш дом?
– Это моя квартира. Вы не хотели, чтобы я вызывала «скорую помощь», пришлось привезти вас сюда, – девушка обернулась к Шатову, – вызвала такси, закрыла аптеку… Водитель помог дотащить вас сюда. Извините, пришлось сказать, что вы мой муж и у вас тепловой удар.
– Муж, – протянул Шатов. – Это вы меня извините. Можно, я вернусь на диван?
– Конечно, – девушка попыталась поддержать Шатова, но тот легко отстранился.
– Все нормально. Просто мне нужно немного прийти в себя. Еще несколько часов назад я вас не знал, а сейчас – муж. Это очень серьезное изменение в личной жизни. Это нужно обдумать. Кстати, – Шатов сел на диван, – а как зовут мою жену.
– Лилия.
– Очень красивое имя.
– Мне не нравится, – Лилия села в одно из кресел, – отец выбирал, решил назвать болотным цветком.
Шатов вздрогнул:
– Мне оно тоже не нравится. Уже. У нас проблема.
– Какая?
– Как же мы теперь будем вас называть?
– Не знаю, – улыбнулась девушка.
– У меня есть идея, – очень серьезно сказал Шатов, – хорошая идея. Давайте я буду называть вас Витой.
– В честь старой любви?
– В честь жизни. Вита – жизнь, а вы спасли мне именно жизнь.
– Вита… – нараспев произнесла девушка. И прислушалась, словно надеясь услышать отзвук имени. – Хорошо, пусть Вита.
– А меня зовут…
– Вас зовут Евгением Шатовым, – сказала Вита.
– Вы смотрели мои документы?
– Нет, просто время от времени, пока мы вас тащили сюда, вы повторяли, что вас зовут Евгений Шатов. Было такое впечатление, что кто-то в этом сомневается.
– Нет, просто я иногда забываю, как меня зовут. Однажды даже примерещилось, что меня зовут Лучиано Паваротти…
– И что?
– Спел пару итальянских арий, но завистники назвали мое настоящее имя.
– Правда?
– Правда. И я снова лишился и слуха, и голоса.
– Какой ужас, Евгений Шатов… – улыбнулась Вита.
– Можно вопрос, Вита?
– Меня называли симпатичной, если вы снова об этом.
– Вам…
– Мне врали, я знаю. На самом деле я красивая. Невероятно красивая. Мне это тоже уже говорили. Сегодня.
– Вам снова соврали. Вы – прекрасны. Вы самая прекрасная девушка, с которой я встречался.
– В этом-то все дело, – грустно улыбнулась Вита, – встречаться – еще не значит жениться. Или хотя бы влюбиться.
– Вы изумительно прекрасны, – сказал Шатов, – но, если честно, я хотел спросить не об этом. Я всего лишь хотел спросить который час. Вернее, это утро или вечер?
– Вечер. Девятнадцать ноль семь. Это что-нибудь значит?
– Ничего. Это ровным счетом ничего не значит. Это значит только, что я провел несколько часов в чужом доме и даже толком не поблагодарил.
– Делай добро и бросай его в воду, – спокойно сказала Вита.
– Это из мультика…
– Да, есть такой старый армянский мультик. И, кстати, о воде – вы не хотите принять душ? У меня – газовая колонка.