– Совершенно верно, – Шатов застонал, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее, – бить не будете?
– За кого вы меня принимаете? – удивление на лице Михаила было глубоким и искренним, переходящим в негодование, – только беседа, живая искренняя беседа. Для затравки предложу вам выпить… Или попить. Закурить?
– Нет, спасибо, я уже прикурил. В подвале.
– А, в подвале… – протянул Михаил, – понятно. Тогда просто приступим к беседе. Зачем вы вообще приехали в клинику?
– Не поверите, – устало улыбнулся Шатов, – задать пару вопросов.
– Не может быть, – изумился Михаил.
– Вас, кстати, как фамилия? – спросил Шатов.
– В статью вставить хотите?
– Нет, просто интересно.
– А фамилия у меня Хорунжий. Михаил Хорунжий.
Шатов прикрыл глаза, вспоминая:
– Не помню такую фамилию.
– Я и не стремлюсь к известности, – улыбнулся Хорунжий.
– Ну да, понятно, при вашем роде деятельности… – понимающе кивнул Шатов.
– А какой у меня род деятельности, по-вашему? – приподнял правую бровь Хорунжий.
Шатов пошевелил пальцами в воздухе:
– Нечто вроде тутошнего подвала…
– Стыдно, господин журналист, стыдно, – возмутился немного картинно Хорунжий, – такие скоропалительные выводы для такого серьезного журналиста… Вы же серьезный журналист?
– Ну…
– Не нужно скромности, вы серьезный журналист серьезной газеты… – Хорунжий сделал паузу, – насколько это вообще возможно в нашем любимом городе.
– Слабенький комплимент.
– А мы не для комплиментов сюда собрались. Мы сюда собрались… – без стука распахнулась дверь, и Хорунжий замолчал, оглянувшись.
Начальник службы безопасности, стараясь не встречаться с Шатовым взглядом, наклонился к Хорунжему и что-то тихо сказал.
Надо полагать, о бумажном драконе, прикинул Шатов. Вон как Хорунжий косяк бросил. Кстати, неожиданно симпатичный мужик этот Хорунжий. Ситуация к особой любви не располагает, но в Хорунжем есть что-то надежное. Уверенное.
– Да-а… – протянул Хорунжий, рассматривая Шатова, – эдак вы даже меня удивите…
– И вы начнете меня бить, – предположил Шатов.
– Зачем? Помните бессмертное произведение «Хождение по мукам»? Там командарм Сорокин произнес блестящую фразу: «Если они виновны, то будут расстреляны, но без всяких буржуазных издевательств».
– Мы перешли к угрозам?
– Мы перешли к очень болезненным и важным вопросам…
– И что будет, если я на них не отвечу? – у Шатова неприятно засосало под ложечкой.
– Ответите, господин Шатов, если мы возьмемся, как следует, то ответите на все вопросы очень точно и подробно. Могу поспорить.
Сказано это было очень просто, без нажима и игры интонациями, но у Шатова болезненно сжалось что-то внутри. Этот не врет, этот говорит правду, и ему самому правда неприятна. Совсем не приятна. Но он свое обещание выполнит.
– А какой мне смысл вам все рассказывать добровольно? – голос не дрожал, руки покоились на коленях и тоже не дрожали – молодец Шатов, держишься.
Ты и перед Ильичем держался достойно, пока не сломался.
– А смысл есть и очень большой. Глубинный смысл. Отвечая добровольно, вы можете ответить только на те вопросы, которые я вам задам. В противном случае вы расскажете все.
– Пальцы в дверь? Иглы под ноготь? Или теперь мы можем побаловать клиента и химией?
– Вам лучше не знать, чем именно мы можем вас побаловать. Вы уж извините, но я приехал сюда с несколько другой задачей, теперь же все немного усложнилось. Можно, я позвоню?
– А если я не позволю? – поинтересовался Шатов, проклиная в уме свою болтливость и идиотские наскоки.
– Слушайте, Шатов, вы мне дадите возможность хоть немного побыть интеллигентным человеком? Пусть мои вопросы риторические, но ведь можно было на них ответить вежливо: «Не возражаю», или «Ради бога»? – Хорунжий достал из кармана пиджака телефона и набрал номер.
– Ради бога я вам скажу, когда вы меня бить начнете, – буркнул Шатов и замолчал, когда Хорунжий поднял указательный палец.
– Саша? Это Хорунжий. Тебе нужно подъехать. Да. Интересно. Через сколько ты можешь быть? Лады, мы подождем. Пока! – Хорунжий спрятал телефон.
– Что значит – подождем? А если у меня нету времени здесь сидеть? Если я сейчас вот встану и просто пойду к выходу? – в голосе Шатова прозвучало вызова и уверенности немного меньше, чем он этого хотел.
Хорунжий развел руками:
– В этом случае я не смогу помешать вашей попытке, точно также, как не смогу помешать попытке охраны вас не выпустить.
– А приказать меня пропустить вы не можете?
– Извините. Вы несколько не правильно представляете себе мой статус. Я не могу приказывать, я могу только консультировать. А все остальные могут моих консультаций придерживаться или не придерживаться. А потом отвечать за последствия, возникшие в результате недоверия к моему мнению…
– А ваше мнение сейчас за то, чтобы меня отсюда не выпускать?
– Совершенно верно, – одобрил Хорунжий, – мое мнение сейчас за то, чтобы мы немного пообщались. Вы не против?
– Ага, откажусь, а потом придется отвечать. Ладно уж, давайте общаться, – Шатов подпер щеку кулаком и изобразил на лице полнейшее внимание.
Но как болело все тело! И совершенно невозможно было понять, болят новые побои или это беспокоят старые раны.
Как бы ни улыбался этот Хорунжий, как бы ни строил из себя рубаху-парня, он тоже из категории хищников. И хоть он явно не на самом верху иерархии, но уверенности и самостоятельности в нем хоть отбавляй.
– Начнем с простого. Так сказать, вводная часть, – Хорунжий соединил кисти рук кончиками пальцев, соорудив нечто вроде шара.
Руки на Шатова произвели должное впечатление массивными запястьями и набитыми суставами.
– Итак, вы прибыли в славную клинику имени Гиппократа и начали задавать вопросы. Тем самым нарушив два правила этой клиники. Сюда не приходят посторонние, и здесь не задают вопросов о пациентах. Тем более – о мертвых пациентах. Здесь – нейтральная территория. В клинике даже приостанавливается действие законов. Тот, кто успел сюда попасть, может спокойно рассчитывать на безопасное лечение. Безопасное, – Хорунжий подчеркнул последнее слово интонацией.
– И за все время существования клиники никто не посмел?
– Дважды. Или, если быть совсем точным, трижды.
– Это как?
Хорунжий усмехнулся:
– Один человек успел начудить здесь дважды за очень короткое время, прежде чем…
– Прежде чем?
– Прежде чем потерял возможность чудить, – Хорунжий скрестил руки на груди, – но все это я вам рассказываю в качестве вступительной части. Так, чтобы вы понимали, отчего вас так нервно приняли.
– Я бы даже сказал взволнованно, – поморщился Шатов.
– Итак, теперь ваша часть рассказа. Я внимательно слушаю.
Шатов задумался. Всего говорить смысла не было. Но, чем удовлетворится собеседник, также предсказать было трудно.
– Мне стало известно, – осторожно начал Шатов, – что со смертью Константина Башкирова не все так просто…
– Стоп, – поднял руку Хорунжий, – я вас очень прошу, не усложняйте работу мне и себе. Точнее и полнее, пожалуйста.
– Мне сказали… вернее… стало известно, что… нет, возникло предположение, что Башкиров, попавший сюда на излечение, не умер от естественных причин, а был убит.
– Именно убит?
– Да. И что возле его трупа был найден вырезанный из бумаги силуэт дракона.
– Что вы говорите? Как интересно! Дракон? – Хорунжий превратился в живое воплощение заинтересованности. – И кто же вам такое сказал?
Шатов тяжело вздохнул. Так он и предполагал. Любое слово по поводу его розысков неизбежно повлечет за собой только новые вопросы. Ответы на которые в свою очередь повлекут новые вопросы и так до… И так до тех пор, пока не вывалится наружу все то, что сам Шатов хотел бы пока припрятать.
– Мне этого никто не сказал. Я это сам предположил.
– Так, давайте немного успокоимся и попытаемся быть логичными, – предложил Хорунжий.
– Давайте.
– Вы сказали, будто сами предположили, что Башкиров был убит. И не просто убит, а еще каким-то хитрым образом в присутствии бумажного дракона? Так?
– Что-то в этом роде…
– Мне всегда казалось, что предположения можно высказывать, базируясь на каких-нибудь сведения. Или вам придется говорить немного яснее, или заявить, что вы ясновидящий. Выбирайте.
Легко ему говорить, подумал Шатов, у него не висит на шее такой груз. Тут чуть не так повернешься – и шея с легким треском переломится. Как сухая ветка. Но если ему не сказать… Шатов вспомнил подвал, начальника местной службы безопасности и подумал, что в случае отказа от сотрудничества, шея также легко может сломаться. Тресь.
– Тут такое дело, – Шатов откашлялся, – мне в руки попал список людей, о смертях которых было высказано предположение, что…
Черт, подумал Шатов, что я несу? Нужно пресекать этот словесный понос и переходить на нормальный человеческий язык.
– Да вы не волнуйтесь, – посоветовал Хорунжий.
– Короче, восемь человек за последние два месяца умерли странно. Один из них – Башкиров. Возле минимум четверых из них был обнаружен тот самый дракон. Я позволил себе предположить, что и у остальных мог быть такой дракон…
– Ага, становится немного понятнее, – кивнул Хорунжий, – вы говорите – восемь?
– Да. Причем официально убиты только трое из них. Двое погибли в результате несчастных случаев, двое – самоубийцы, и один, Башкиров, от естественных причин.
– От естественных… Ну, да, что может быть естественнее, – Хорунжий внимательно рассматривал Шатова, словно пытаясь разглядеть что-то на его лице. – Вы давно этим делом занялись?
– По Башкирову?
– Нет, по бумажному дракону.
– Три дня как…
– И за это время у вас еще не было особых проблем? – теперь на лице Хорунжего проступило удивление и некоторое недоверие. – Или вы пришли по первому адресу?
– Не издевайтесь, пожалуйста, в клинику всякий нормальный человек придет в последнюю очередь.