м не скажу, как его зовут. Нет, нет, не скажу. Он ждет их… раз, два, три, четыре…
— Уходи отсюда! Хватит подглядывать! — закричат Бланделл. — И не дай Бог, я тебя еще раз здесь увижу!
— А кто здесь подглядывает? Скажите, что вы тут делаете, и я скажу, что знаю. Есть еще номер Девять, и это веревка, чтобы повесить ею? Да, мистер? Всего девять, а восемь уже там. Пик знает, Пик может рассказать. Но не расскажет. Нет, нет! Кто-то может подслушать. — Лицо Пика вдруг изменилось. Теперь он казался обыкновенным человеком, — Хорошего дня, сэр, — сказал он, — хорошего дня, мистер. Мне надо идти кормить свиней. Это работа Пика. Да, правильно. Свиней надо кормить. Доброго дня, сэр.
Сказав это, Пик быстро отошел от колодца и повернул в сторону фермы.
— Теперь он всем расскажет про веревку! — воскликнул Бланделл. — Его мать повесилась в коровнике, когда он был ребенком. И он тогда обнаружил ее. Тогда-то Пик и повредился рассудком. Это случилось примерно лет тридцать назад. Что ж… теперь его не остановить… Ладно, делать нечего. Пожалуй, тогда я заберу все наши находки и отвезу их в участок. А потом поеду к Вилли Тодею. Он как раз должен быть дома.
— О, уже четверть первого, — сказал Уимзи, — придется извиняться перед миссис Венейблс за опоздание на ланч.
— Понимаете, миссис Тодей, — вежливо сказал старший инспектор, — если кто-то и может помочь в этом деле, так это — вы.
Мэри Тодей кивнула и ответила:
— Конечно, я с удовольствием помогла бы вам, мистер Бланделл. Но как я могу это сделать? Всю ночь после похорон бедняжки леди Торпс я была с Вилли. Он тогда ужасно себя чувствовал, и я ни на минуту не могла отойти от него. У Вилли была тяжелая форма пневмонии, признаться, мы боялись, что он не выкарабкается. Слава Богу, все обошлось. Я никогда не забуду тот день и ту ночь. Я сидела здесь, у кровати мужа, и слушала поминальный звон Тейлора Паула… И у меня появлялись ужасные мысли о том, что этой же ночью колокол мог бы звонить и по Вилли.
— Ну, хватит, хватит, — прервал ее Вилли Тодей, — все же обошлось. Все позади. Хватит уже говорить об этом.
— Конечно, как вам будет угодно, — сказал старший инспектор. — Я только хотел бы сказать, что понимаю, как вам было тяжело. И, слава богу, что вы поправились. Я знаю, что такое пневмония, не понаслышке — в тысяча девятьсот двадцать втором году она унесла жизнь моей тещи. Ухаживать за такими больными очень сложно.
— Да, — согласилась Мэри Тодей. — А в ту ночь ему было особенно плохо. Он бредил — ему казалось, что это новогодний перезвон и он обязательно должен идти в церковь и принять в нем участие. Я еле-еле удерживала его в постели и все пыталась объяснить, что Новый год уже прошел и это вовсе не праздничный перезвон. Да, мне тогда было очень тяжело. Никто не помогал мне — приходилось справляться самой. Раньше Джеймс помогал мне, но тем утром он уехал. Он работает на корабле, и пора было отправляться в плавание. Джеймс и так прожил у нас довольно долго… дольше он уже не мог.
— Он, кажется, помощник капитана на торговом судне? — спросил Бланделл. — Где он сейчас? Вы слышали что-нибудь о нем с тех пор?
— На прошлой неделе мы получили от него открытку из Гонконга. Но написал он немного — только то, что с ним все в порядке, и передал привет детям. Из этого рейса он больше ничего не присылал. Должно быть, он очень занят, потому что раньше он всегда писал нам письма.
— Может быть, у них недостаток в рабочей силе и всем приходится больше работать, — добавил Вилли. — Да и вообще сейчас не самые лучшие времена для людей, занимающихся этим делом. Так что приходится много работать, чтобы заработать хоть что-то.
— Ясно. А когда, вы думаете, он вернется?
— Вот этого я не знаю, — ответил Вилли. Бланделлу не понравился его пренебрежительный тон. — Его корабль не делает регулярных рейсов. Они плавают из порта в порт в поисках работы. Так что, сколько будет длиться их рейс — неизвестно.
— Понятно. А как называется корабль?
— «Ханна Браун». Корабль принадлежит компании «Лэмпсон энд Блейк», — ответила Мэри. — Джеймс говорил, что ему очень нравится эта работа. И начальство им тоже вполне довольно. А если что-то вдруг, не дай Бог, конечно, случится с капитаном корабля, то он займет его место, правда, Вилли?
— По крайней мере, он так говорил, — ответил с некоторой небрежностью Вилли. — Только, по-моему, не стоит ни на что рассчитывать.
Контраст между энтузиазмом жены и пассивностью мужа прямо-таки бросался в глаза, не заметить этого было просто невозможно. И, конечно, Бланделл сделал по этому поводу определенные выводы:
«Раз Вилли так говорит о Джиме, значит, между ними мог быть какой-то конфликт, — подумал он. — Скорее всего, так и было. Но это, в сущности, неважно и не имеет отношения к делу. Лучше сменить тему разговора».
— Хорошо. А не могли бы вы ответить на такой вопрос: в ту ночь вы не заметили ничего странного в храме? Может быть, там горел свет, или что-то еще в этом роде?
— Я не отходила от кровати мужа в ту ночь, даже в окно не выглядывала, — ответила миссис Тодей и взволнованно взглянула на мужа. — Понимаете, ему было так плохо, он бредил, и если бы я отошла хоть на минуту… он тут же попытался бы встать…
— Да вы прекратите или нет! Хватит уже! Сколько можно! Все, все прошло, и все забыто. Зачем вспоминать? Мистер Бланделл, вы приходили за тем, чтобы спросить, что мы знаем. Вот вам ответ — жена ничего не видела и не знает о преступлении, которое произошло той ночью. А что касается меня, то я был тяжело болен и не мог встать с постели. Что вы еще хотите услышать?
— Не стоит ругаться, — спокойно ответил Бланделл, — простите, что мои вопросы так взволновали вас. Я больше вас не задержу. Жаль, что вы не смогли мне помочь. Признаться, меня это очень расстроило, но, что ж, ничего не поделаешь… такая уж у меня работа. Я пойду, благодарю вас за чай. Теперь можете позвать детей. Кстати, а где ваш попугай? — спросил мистер Бланделл, пытаясь немного разрядить обстановку.
— Мы перенесли его в другую комнату, — сказал Тодей. — Тут он слишком громко кричал и не давал нам нормально поговорить.
— Понятно. Но хочу заметить, ваш попугай хорошо разговаривает, это большая редкость, — сказал Бланделл, пожелал хорошего вечера и ушел.
Двух малышек Тодей на время разговора об убийстве отправили гулять в сад, и, уходя, Бланделл встретился с ними.
— Здравствуй, Роззи, — сказал он, — здравствуй, Эвви! Как дела в школе?
Девочки быстро ответили, что все хорошо, и, услышав голос миссис Тодей, которая звала их идти пить чай, побежали в дом.
Мистер Эштон был фермером, который вел свое хозяйство, как говорится, по старинке и не признавал никаких новых методов.
С первого взгляда было невозможно определить, сколько ему лет — то ли пятьдесят, то ли шестьдесят, а может, и все семьдесят. Он практически не выдавал своих эмоций и держался так, будто только что проглотил кочергу. Казалось, он даже двигаться старался как можно меньше. Однако, посмотрев на руки фермера и увидев воспаленные суставы, Уимзи сделал вывод, что, скорее всего, манеры Эштона можно объяснить тяжелой формой артрита, а не строгостью характера. Хотя говорил Эштон тоже с большой неохотой и только по крайней необходимости. Жена Эштона была намного моложе него. Подвижная, веселая, разговорчивая — она была полной противоположностью мужу.
Супруги очень тепло приняли Уимзи и угостили его стаканом домашнего вина.
— Мало кто сейчас умеет делать такое вино, — сказала миссис Эштон. — Это вино приготовлено по рецепту моей мамы. По-моему, домашнее вино не сравнишь с тем, что продают в магазинах.
— Хм! — в знак согласия сказал Эштон.
— Я абсолютно согласен с вами, миссис Эштон, сказал Уимзи. — Ваше вино просто превосходно.
Уимзи сказал еще пару фраз о достоинствах вина, а затем сказал, что приехал поблагодарить за помощь с машиной в январе прошлого года.
— Хм! — прохрипел мистер Эштон. — Рад помочь.
— Я знаю, что вы очень отзывчивый человек, — продолжал лорд Питер, — я уже много слышал о ваших добрых делах. Одно то, что вы привезли беднягу Вильяма Тодея из Волбича, когда он был болен, чего стоит. Мне о вас много рассказывали.
— Хм! Хорошо, что тогда мы увидели его и заметили, что бедняге плохо. Хм! На дворе была слишком плохая погода для больного человека. Хм! Грипп — опасная штука.
— Грипп крайне опасен, — сказала миссис Эштон. — Я помню, когда мы увидели его на улице, я сказала: «Посмотри, как он ужасно выглядит. Бедняга Вилли! Он же не доберется сам до дома». Мы нашли его примерно в миле от города. Его машина стояла на обочине, а сам он был практически без сознания. Слава Богу, что он сумел вовремя остановиться, иначе мог бы не справиться с управлением и разбиться. Слава Богу, слава Богу, что все обошлось! Так вот, сначала он никак не хотел выходить из своей машины. Я ему сказала, чтобы он за нее не волновался, что по дороге мы заедем к Тернеру и попросим пригнать ее в деревню. Кстати, у Вилли тогда были с собой деньги. Видимо, он вез их куда-то. Он бредил, и ему почему-то казалось, что деньги надо пересчитать. Конечно, он все рассыпал, и я минут пять собирала купюры. Потом я уложила деньги ему в карман и попыталась успокоить беднягу. Наконец, мы кое-как уговорили его выйти из своей машины и пересесть в нашу.
— Хм!
— Я никак не могу понять, зачем он в такую погоду и в таком состоянии решил куда-то ехать, — продолжала свой рассказ миссис Эштон. — В тот день даже не было ярмарки. Мы сами ни за что не поехали бы в город, если бы мистеру Эштону не надо было срочно встретиться с адвокатом по поводу вопроса об аренде. Вилли знал, что мы поедем в город, и если у него были там какие-то срочные дела, то вместо того, чтобы, будучи больным, куда-то ехать, он вполне мог попросить нас помочь, и мы бы, конечно, все сделали. Даже если ему надо было отвезти деньги в банк, он мог просто написать доверенность, и все. Но, знаете, Вилли всегда был очень скрытным, особенно в отношении своих дел. Хотя, по-моему, это неправильно, ведь если есть возможность во