к же, как раньше, но они предпочли остаться свободными и доблестно сражались за свою свободу и свою жизнь. Они могли выдать Птице Гундольфа и самого Мантикору и получить награду, но они этого не сделали — больше того, скорее всего, они об этом даже не задумались. И сражались эти люди не как напуганные крестьяне, а как воины, причем и мужчины, и женщины, и даже младшие из подростков, почти что дети.
— Мы должны суметь их защитить, — негромко сказал он сам себе. — Иначе мы навсегда останемся в собственных глазах трусами и никчемными предателями.
Бросив меч в ножны, Талеанис обернулся в сторону, где за холмом виднелась темная громада замка Сайлери. И застыл, сжав в руке символ Дианари, который носил с тех самых пор, когда тот спас ему рассудок.
Справившись с шоком и нахлынувшим за ним отчаянием, полуэльф бросился к лестнице и в считанные секунды оказался на земле.
— Всадники на холме! К оружию! К оружию! — кричал он на бегу.
Навстречу Мантикоре выбежал Гундольф.
— Что случилось?
— Всадники. Чуть больше полусотни. Но это не тот сброд, что мы раскидали вчера. Я думаю, это те наемники, которых сюда привез Змей — как он думал, в помощь отцу.
Рыцарь выругался.
— У нас почти нет шансов… — пробормотал он. — Только если…
— Если что?
— Талеанис, готовь людей к бою. Я попробую кое-что сделать — если получится, то мы, возможно, переживем этот вечер, — в глазах Грифона разгоралась мрачная решимость. — Бери на себя командование.
— Есть! Ловушки восстановлены?
— Да, но я полагаю, что эти так просто в них не попадутся.
— Но вдруг…
— Все возможно. Собирай людей! — И Гундольф опрометью бросился на вышку. Талеанис посмотрел ему вслед — его не оставляло ощущение, что возможно, он видит рыцаря в последний раз, а ведь за эти дни, что им пришлось вдвоем руководить обороной города, они успели стать если и не друзьями, то очень хорошими приятелями…
Стряхнув с себя секундное оцепенение, полуэльф бросился бегом по улице, созывая людей.
Все были готовы к этому. И буквально через пять минут вооруженные кто луком, кто топором, кто мечом, жители города собрались у ворот. Они были готовы как можно дороже продать свои жизни — несмотря на то, что знали — их семьям, как и им самим, это уже ничего не принесет. Но столь сильна была ненависть к проклятому лорду Птице, что жители города были готовы убивать, умирая.
Это был их последний бой. И они были к нему готовы.
— Что ж, я бесконечно благодарен вам за то, что согласились разделить со мной трапезу и скрасили мое время, — дружелюбно улыбаясь, заговорил Птица.
Дверь распахнулась, и в залу вошли несколько человек, тащивших закованного в цепи Змея. Арна вслушалась в него и в ужасе попыталась обернуться — но тут же поняла, что не может пошевелиться. Судя по сдавленному хрипу со стороны орка, с ним произошло то же самое.
Все то время, пока Танаа и Грим приводили себя в порядок, а потом ели и разговаривали с Птицей, несколько опытных палачей истязали молодого графа. На Эстисе в буквальном смысле не было живого места — кожа истерзана ударами плетей и ожогами от раскаленных прутов, все тело покрывали багровые кровоподтеки от ударов, один глаз заплыл так, что не видел ничего, остатки одежды насквозь пропитаны кровью…
А лорд тем временем продолжал говорить, и говорил он такое, что у Арны волосы на голове зашевелились от ужаса.
— Я очень рад, что вы приняли верное решение и готовы и дальше со мной сотрудничать. Поверьте, я умею быть благодарным. Кроме того, как видите, я сдержал свое обещание — сейчас последний из графов Сайлери умрет, и после того, как я закончу свои дела здесь, этот замок и все земли графства перейдут в ваше безраздельное пользование. Неркис, выведи графа на середину залы! Я хочу, чтобы мои дорогие друзья видели, что я не собираюсь их обманывать. Он ведь подписал завещание в пользу миледи Арны?
— Разумеется, мой лорд, — скалясь, подтвердил помощник.
— Вот и прекрасно. Убейте его!
Ставшее таким чужим и враждебным тело Арны довольно улыбнулось — а Танаа беззвучно кричала от ужаса. Сейчас Птица на самом деле впустил ее в свое сознание — не давая возможности ни на что повлиять, но зато позволяя увидеть, что именно произошло и что он задумал. Он снимал блок за блоком в ее памяти, и девушка словно бы видела себя и все свои последние действия против лорда со стороны.
Защитники города выстроились перед воротами. Мантикора раздавал последние указания — точно так же, как это делал Гундольф вчера. Он повторял врезавшиеся в память фразы, произносил какие-то слова, но думал лишь о том, что эти люди вымотаны, многие ранены, многие вчера потеряли близких — да, они будут сражаться до конца… до неминуемого конца. Но, возможно, стоило и правда убедить их сдаться Птице? Тогда они остались бы живы, а когда-нибудь потом, возможно, получили бы шанс на освобождение…
Шаблонные, повторенные тысячи раз слова замерли на языке. Талеанис обвел жителей долгим взглядом, помолчал несколько секунд…
— Я не знаю, что задумал Гундольф — но он сказал, что у нас будет шанс. И я сильно сомневаюсь, что говоря «у нас» он подразумевал и себя тоже. Он благородный человек и настоящий воин. Он умрет, чтобы дать нам шанс. Против нас — прекрасно обученные наемники, а не тот сброд, с которым пришлось иметь дело вчера. Эти люди знают свое дело, и их не остановят стрелы, которых у нас почти не осталось, и ловушки, о которых они предупреждены. Но Гундольф сказал, что у нас будет шанс. А этот человек не врет никогда. И при всем своем благородстве, он не настолько идиот, чтобы погибать за просто так. Если он сказал, что шанс есть — наш святейший долг этот шанс использовать. Мы сможем победить, и мы сможем пережить свою победу. Мы оба для вас — чужаки, незнакомцы. Но вчера мы вместе проливали кровь, а потом вместе хоронили убитых. И сегодня мы вместе будем убивать, умирать и побеждать!
Полуэльф почти выкрикнул последние слова и резко вдохнул, пораженный произнесенной им речью. Он никогда не думал, что будет способен на что-то подобное…
А люди, мрачно слушавшие его вначале, сейчас подняли головы. На их лицах замерла решимость драться до конца, а в глазах загорелась потухшая было надежда.
Мантикора быстро разбил всех на отряды и вместе с лучниками поднялся на стену.
Очень медленно и осторожно двигаясь по менталу вверх, вдоль зеленой нити, Танаа обдумывала последние детали своего плана. Риск, конечно, был, и немалый — но оно того стоило. Иначе у них просто не было шансов.
Покои Птицы. Лорд зло смотрит на скорчившуюся у его ног светловолосую девушку, дрожащую от ужаса и ненависти одновременно. Сам Птица в ярости, он зол, как давно не был зол — он так предвкушал это наслаждение обладанием нетронутым телом, так жаждал крика и страха в глазах, и сладостной тесноты девственного тела, и этих роскошных волос, намотанных на его кулак — но какой-то придурок, так не вовремя вышедший из-под контроля, все испортил! А ведь девчонка до сих пор лежала на полу, совсем рядом, только руку протяни — и она опять полностью его, до тех пор, пока не станет не нужна, пока не наскучит — тогда можно будет отдать ее наемникам, верных псов надо поощрять костью на их вкус.
Но сексуальное желание уже отступило, оставив после себя только жестокую ярость изощренного садиста — сейчас Птица лишил бы ее девственности разве что острым кинжалом и еще несколько часов наслаждался бы воплями ужаса — безо всякой похоти. Но эта девочка была слишком красива, чтобы поступить с ней так сразу, не насладившись сперва ее телом. И потому он решил, что не тронет ее. Справляться со своими желаниями тоже иногда надо.
Он позвал Неркиса, приказал ему увести девчонку, а сам рухнул на постель, пытаясь заставить себя уснуть. Но сон, как назло, не шел. Глубоко вдохнув, лорд задержал дыхание и медленно выдохнул, искусственно погружая себя в состояние, близкое к забытью.
Почувствовав, что сейчас щиты лорда ослабли, Арна поняла, что вот он — ее шанс. Очень осторожно она приблизилась и, восстановив в памяти то, что ей показал Раанист, скользнула в сознание лорда, обходя защиту и не вызывая у Птицы никакой тревоги — лишь ощущение безопасности и безмятежности.
В глубине его мыслей до сих пор извивалась на полу светловолосая жертва. Он хотел ее, хотел так, что ни о чем другом не мог бы думать, если бы не железная воля и почти абсолютный самоконтроль, позволившие загнать эту мысль в самую глубину сознания. Но там она все же была…
Танаа осторожно коснулась этой грязной, гадкой мыслишки, содрогаясь от омерзения, и медленно начала выводить ее обратно на основной, осознанный уровень, одновременно с тем заменяя образ жертвы с несчастной девушки на свой собственный. Ее корчило при мысли, что придется вытерпеть похотливые лапы Птицы на своем теле — но это был единственный шанс на то, чтобы спасти жизнь друзей и свою собственную. Сосредоточившись, Арна усиливала и усиливала желание лорда, рисуя перед ним картины собственного обнаженного тела, заставляя его представлять, как она будет биться под ним, как будет кричать…
А сам Птица тем временем с холодной усмешкой наблюдал за ее действиями со стороны. Какая смешная и наивная девочка, — думал он. — Неужели и правда думает, что сумеет убить меня, воспользовавшись столь грубой уловкой? Разве наша первая встреча и злосчастный капитан тех наемников, оказавшийся слишком честным человеком и обладающий слишком сильной волей, чтобы долго находиться под моим контролем, не научили ее, что со мной нельзя играть по своим правилам? Что ж, я не против повторить урок… И посмотрим, что ты тогда скажешь!
Танаа вздрогнула, внезапно ощутив чье-то присутствие. Сосредоточилась, обшаривая ментал — лорд рассмеялся, задумав еще одну интересную шутку. И сбросил делающий его невидимым для ее ментального зрения покров.
— Что это ты тут делаешь? — с усмешкой поинтересовался он, в упор разглядывая образ Арны.
Та отшатнулась, не веря своим чувствам — как он смог ее заметить?