Она добралась до местной школы, где находился штаб ячейки Сопротивления седьмого округа. На улице были расставлены столы. Молодой человек, не старше двадцати лет, вооруженный автоматом, охранял вход. Еще один стоял на страже с винтовкой. После быстрого досмотра Сюзанне разрешили войти в здание. Она оказалась в помещении, которое, по всей видимости, было учебным классом. В углу лежала куча мусора вперемешку с волосами. В глубине, в полумраке и клубах сигаретного дыма, она увидела десяток мужчин, вооруженных винтовками, автоматами и револьверами. Расположившись вокруг большого стола, уставленного бутылками из-под вина и открытыми консервными банками, они что-то громко обсуждали. Не считая тех, кто приходил арестовывать ее мужа, это было все Сопротивление, которое ей до сих пор довелось увидеть.
— Что вам нужно? — спросил мужчина, из-за пояса которого торчала рукоятка пистолета.
— Я пришла за своим мужем, Бертраном д’Арамоном. Возможно, его привезли сюда вчера вечером, — тихо сказала она.
— Д’Арамон, д’Арамон… — Мужчина заглянул в блокнот на спирали, служивший регистрационной книгой. — Вот он, наш депутат-коллаборант… Радуйтесь, что вы сейчас не вместе с ним.
— Вы заблуждаетесь насчет него, он помог мне, когда…
— Замолчите, — резко прервал ее мужчина, вскинув руку так, что Сюзанна сделала шаг назад. — Замолчите и сядьте!
— Я приду позже, не нужно…
— Это приказ, садитесь! — крикнул он, жестом приказывая часовому, стоявшему на страже, задержать ее.
У нее выхватили сумочку.
— Дайте сюда. Она вам не понадобится.
Ей велели занять место на скамье у стены рядом с другими заключенными. Она молча села. День был жаркий. Из пяти человек на этой скамье было двое мужчин — один с окровавленным, распухшим от побоев лицом, второй грязный, с недельной бородой. Были и женщины. Одна пожилая, в фартуке, другая молодая — судя по всему, девушка из публичного дома. Сюзанна почувствовала себя загнанной в ловушку. Она, которая всегда выпутывалась из самых безвыходных ситуаций, злилась на себя за то, что по своей воле, не распознав опасности, сдалась этим мужчинам. Думала о Бертране — возможно, его пытают в одном из кабинетов наверху. Шли долгие минуты и часы. В горле у Сюзанны пересохло. Солнце уже садилось, когда в комнату вошла женщина под стражей. Кокетливо подстриженная, она была одета в летнее платье, такое свежее, словно только что из химчистки. Ее сразу же отправили наверх. Через час она вышла оттуда, обритая, в помятом и испачканном, как после драки, платье. На макушке у нее была оставлена небольшая прядь волос, свисающая вниз, как у китайских мандаринов. От этого зрелища у Сюзанны кровь застыла в жилах. Когда женщину, похожую на проститутку, увели, она запаниковала. Ее, по всей видимости, тоже ожидало подобное бесчинство, а возможно, и нечто похуже. По щекам покатились слезы гнева, которые она поспешно смахнула. Она спаслась от немцев, избежала депортации, а теперь оказалась во власти этой слепой, безжалостной ярости. Ее кровь начала закипать. Эти люди хуже нацистов. Мерзкие, заурядные, невоспитанные типы, настоящие террористы в лохмотьях. И они еще посмели надеть повязки в цветах триколора! Это их следовало бросить в тюрьму, всех до одного!
Прошел час. Все было тихо. Никто не выходил и не входил. Сюзанна немного пришла в себя и теперь пыталась свыкнуться с мыслью, что ей предстоит провести здесь ночь. Ей хотелось пить. Она не могла перестать думать о том, какую ошибку совершили они с мужем. Как неразумно они поступили, оставшись дома. Им ведь советовали укрыться. От этих раздумий ее отвлек оклик тюремщика. В оцепенении она поднялась со стула и с опаской подошла к столу, служившему регистрационной стойкой. Даже не взглянув на нее, человек, ответственный за ее арест, протянул сумку.
— Идите домой, вашего мужа здесь нет, — сказал он.
Сюзанна ничего не ответила. Просто забрала свои вещи и ушла. Значит, она свободна. На улице было уже темно. Она шла под светом уличных фонарей. На тротуар падала тень ее усталого, изможденного тела. Неожиданно она остановилась и открыла сумку, чтобы убедиться, что ничего не пропало. Все было на месте. Ее печальный взгляд упал на удостоверение личности с надписью красными буквами «ЕВРЕЙКА». Неужели именно этот штамп спас ее от осуждения? Может, и так. Как знать? Она снова отправилась в путь, хотя идти ей было некуда. Вдалеке заиграл оркестр. Отрывистая мелодия аккордеона заглушала раскаты смеха.
Часть VТе, кто остался
Зима в замке Зигмаринген длилась долго. В марте 1945 года, когда война подходила к концу, до обитателей дворца долетели раскаты Эльзасской битвы. 5 апреля Петен узнал, что его собираются судить во Франции. Он попросил Гитлера отпустить его домой. Гитлер отказался и, ввиду наступления союзных армий, приказал отвезти маршала на восток. К тому времени в Германии уже окончательно осознали поражение, рушился национал-социалистический режим. Воспользовавшись царящей неразберихой, маршал отправился в Швейцарию, где федеральное правительство встретило его как друга. В течение сорока восьми часов его приветствовали и осыпали почестями. Ему были оказаны все знаки внимания, которые полагались главе государства, прибывшему с официальным визитом.
25 апреля 1945 года супруги Петен на автомобиле пересекли франко-швейцарскую границу, чтобы сдаться в плен. В Париж их должны были доставить поездом под охраной. В Понтарлье, где состав делал остановку, на перронах вокзала собрались люди, узнавшие о приезде маршала. Ликующие крики швейцарцев сменились воплями ненависти: «Смерть Петену!» Люди барабанили и плевали в окна их купе. Анни испуганно обратилась к своим стражам: «Нас собираются казнить?» Наконец с большим трудом порядок был восстановлен, и ночью они снова отправились в путь. На следующее утро Петены сошли с поезда в Иньи, примерно в двадцати километрах от Парижа, и были доставлены в форт Монруж. Там они пробыли в заключении почти три месяца.
Париж, июнь 1945 года. Облаченная в строгий темный костюм и шляпу, Мария-Луиза прошла мимо универмага «Бон Марше», затем обогнула площадь Бусико, усаженную платанами. На перекрестке Севр-Бабилон она остановилась и посмотрела вверх. Перед ней стоял отель «Лютеция», с которого сняли нацистские знаки. Его волнообразный фасад в стиле модерн, с балконами и карнизами, украшали гипсовые изображения ангелов и шпалер с виноградными гроздьями. Этот грандиозный отель резко контрастировал с аскетичным зданием, расположенным чуть поодаль по бульвару. За высокими стенами тюрьмы Шерш-Миди наряду с немецкими военными преступниками содержались коллаборанты и контрабандисты. Мария-Луиза с теплотой подумала о жене маршала, которую обвинили в сговоре с врагом и держали в заточении в Монруже вместе с супругом. От этих мыслей ее отвлек громкий звук. Это свистел полицейский, регулирующий движение на перекрестке. Перейдя дорогу, она подошла к «Лютеции». Этот роскошный отель на Левом берегу, в котором на протяжении почти четырех лет располагались разведывательные и контрразведывательные службы немецкого Генерального штаба, теперь был превращен в центр приема репатриантов. Неделей раньше газеты сообщили о прибытии депортированных из лагерей Освенцим-Биркенау, Нордхаузен-Дора и Бухенвальд.
Почти полтора года Мария-Луиза не получала никаких известий о своей сестре. Ни одного письма, ничего, что могло бы ее успокоить. Ничего, кроме последней записки, которую прислала Люси. Неровным почерком на рваном клочке бумаги она написала: «Я в поезде, идущем на восток, не волнуйтесь». Письмо было отправлено из города Шалон-на-Марне. Вероятно, кто-то нашел эту записку на рельсах и потрудился ее отослать. Затем след Люси терялся, но с каждым объявлением о возвращении депортированных женщин Мария-Луиза продолжала надеяться на счастливый конец. Учитывая возраст и слабое здоровье сестры, возможно, ее направили в менее суровый трудовой лагерь, предназначенный для французских граждан, или в центр с медицинским сопровождением.
Однако в последние несколько недель в душу Марии-Луизы мало-помалу закрадывалось страшное сомнение. В газетах появлялись рассказы выживших, которым удалось спастись из ада. В них описывались совершенно невыносимые сцены. Дети, которых набивали в мешки, словно овощи, и бросали в огонь, женщины и старики, сжигаемые заживо сотнями тысяч. Ее потрясли эти истории, но она не смогла до конца осознать весь их ужас. Затем, когда появились первые фоторепортажи, она была ошеломлена жестокостью изображений, подтверждавших те невероятные рассказы, которые она слышала ранее.
У входа в отель собралась группа людей, в основном женщины. Одни держали в руках маленькие фотографии, другие прижимали к груди большие стеклянные рамки, оберегая изображения своих близких. Мария-Луиза присоединилась к ним. Прошло около двадцати минут. К отелю подъехал автобус. Еще до того, как из него вышли первые пассажиры, множество семей столпились у входа, держа в руках фотографии и выкрикивая имена и фамилии. Радостные возгласы семьи, воссоединившейся с любимым человеком, смешались с криками тех, кто все еще отчаянно ждал возвращения своих близких.
— Посмотрите, вы его видели? Может быть, вы с ним встречались, он был еще крепким… выглядел молодо для своего возраста. Откуда вы приехали? Где вы были? — слышалось со всех сторон. — Откуда вы приехали? Из Бухенвальда? Вы знаете мою сестру Эстер, взгляните, вот она!
Стоя чуть в стороне, Мария-Луиза потрясенно смотрела, как исхудалые фигуры делают первые, неуверенные шаги навстречу миру, полному шума и нетерпения. Среди истощенных лиц с коротко остриженными волосами трудно было отличить мужчин от женщин. Как узнать среди этих живых трупов с пустыми взглядами ребенка или близкого человека? Овладев собой, она подумала, что никогда еще не была так близка к тому, чтобы найти сестру. Ей хотелось верить в чудо. Возможно, она, как и эта семья, стоящая неподалеку, через несколько мгновений испытает огромную радость, заключив в объятия ту, на возвращение которой надеялась долгие м