— Во-первых, не Саша, а Александр Александрович. А во-вторых, тебе пора домой. Папа, наверное, заждался, — съехидничал я. — Собирайся, поехали.
Кинув на стол деньги, я подхватил её руку и потащил из ресторана, не вдаваясь в долгие объяснения. Она, молодец, их и не требовала. Вместо этого весьма живо попыталась пнуть туфелькой одного из своих несостоявшихся поклонников. Чего я ей, правда, не позволил, хотя в душе поприветствовал это невинное желание. Выскочив на улицу, мы подбежали к машине. Отметив про себя, что уже где-то видел сегодня припаркованную рядом с моей «тойотой» новенькую «Волгу» вишнёвого цвета, я запустил двигатель и вырулил со стоянки. Отъехав немного, сбросил газ и, перестроившись в правый ряд, закурил. Что ни говори, а нервы у меня не железные, и потасовка в ресторане изрядно их вздёрнула. Впрочем, я люблю это ощущение небольшого мандража, когда всё уже позади и победа осталась за тобой.
— Как ты? — спросил я всё ещё бледную Наташку, сидевшую рядом с отрешённым видом.
— Нормально, — кивнула она в ответ. — Что они от тебя хотели?
— Не знаю, — честно признался я. — Чем-то, видимо, не понравился.
— Я очень испугалась. За тебя, — сочла она нужным уточнить.
— Спасибо.
Что я ещё мог ей ответить? Как ни странно, но маленькая зеленоглазая русалка с копной русых волос, к которой я привык относиться, как к девчонке, заявила вдруг о себе сегодня как о взрослой женщине, и мне ещё предстояло переварить это неожиданное превращение.
Мы приехали. Сначала я проводил её до подъезда, но потом передумал и поднялся вместе с ней до дверей квартиры. Один уже доходился по ночным подъездам, хватит, решил я, вспомнив Костю. Дверь распахнулась. За ней оказался Владимир Борисович. С газетой в руках и очками на носу он выглядел почти безобидно.
Наташа проскользнула мимо него в квартиру, и мы остались наедине.
— Махницкий… Ты заходи как-нибудь, не стесняйся.
— Спасибо, — коротко поблагодарил я и пошёл вниз.
Богданов несколько опоздал со своим приглашением. Ровно на два года. И вообще, может у меня быть чувство собственного достоинства или нет?
Глава 3ТРУДНОЕ ЭТО ДЕЛО — ЛЮДЕЙ ЛЕЧИТЬ
Утром я проснулся рано, ещё до звонка будильника. Покосившись на него, я увидел, что в запасе есть лишние полчаса. Я повозился на кровати, устраиваясь, и закурил, стряхивая пепел в стоящую на прикроватном столике пепельницу.
Итак, что же всё-таки мы имеем по итогам двух последних дней. Во-первых, избитого Костю, валяющегося теперь на больничной койке под опекой рыжеволосой феи из эротической сказки. Во-вторых, парочку агрессивно настроенных посетителей «Пусана», появившуюся вслед за нами и явно имеющую цель обеспечить в моём лице соседа по палате для Кости.
С чего бы это вдруг? Ну, и, в-третьих, неожиданно разоткровенничавшуюся вчера Наташку, отношения с которой грозили теперь перерасти в очередную проблему, совершенно лишнюю в моей и без того не безоблачной жизни.
Интересно, сколько ей всё-таки лет? Я попробовал подсчитать, но потом разозлился на себя и бросил это занятие. Какое мне, в конце концов, дело? Достанется же кому-то подарок, хмыкнул я. Ещё за эти два дня я нажил себе врага в лице Оли, точнее, её нового кавалера, Вадика Сопли. Уж не его ли это происки заставили меня вчера понервничать в ресторане? А что, вполне возможно. Разобраться самому с наглым обидчиком, каковым я предстал перед ним, Вадику вряд ли хватит духу, не из того теста слеплен. Гораздо проще и удобнее для такого заплатить знакомым ребятам и попросить примерно наказать меня.
Смертельно захотелось чаю. Я выбрался из-под одеяла, потянулся, привычно ругнул себя за то, что опять забросил делать по утрам зарядку, потом махнул рукой и отправился на кухню. Накладывая в вазочку вишнёвое варенье, я вдруг вспомнил, где видел раньше новенькую «Волгу», стоявшую рядом на парковке у «Пусана». На Костиной даче. Я тогда ещё посочувствовал явно заблудившемуся водителю. Хотя утверждать не берусь, мало ли таких «Волг» по городу бегает.
Кухня медленно, но верно заполнялась табачным дымом. Я распахнул окно, и свежий ветерок тут же принялся играть шторами.
Ну и, конечно, нельзя сбрасывать со счетов фотографию с загадочной почкой, невесть откуда взявшейся в потерпевшей аварию машине. Но Хохлов прав, не стоит лезть в это дело. Хохлов… А ведь, пожалуй, я кроме него, никому не говорил, откуда взялся снимок и кто его сделал. Ладно, всё это чепуха. Я решительно встал, сполоснул кружку и, глянув на часы, побежал под душ.
Когда я вышел из ванной, отфыркиваясь и растираясь полотенцем, то уже знал, к кому надо обратиться за разъяснениями в этой запутанной ситуации. А пока надо торопиться на работу, чтобы не пришлось выслушивать очередные нравоучения шефа. Да, а что всё-таки Бакутин делает в виварии? С этой мыслью я захлопнул двери и помчался по лестнице, распугивая облюбовавших подъезд кошек.
На дорогах уже наступил утренний «час пик». Опаздывая, я метался из ряда в ряд, ругая неуступчивых водителей, устраивая слалом на трассе и оставляя позади себя возмущённые вскрики гудков. Как бы то ни было, но в половине девятого мне удалось добраться до дверей отделения. Быстро взбежав по ступенькам, я кивнул на ходу дежурной медсестре, рванул на себя двери ординаторской и тут же выскочил обратно, сопровождаемый женским визгом. Чёрт, так и знал. Опять кто-то из сотрудниц приволок на работу новую тряпку, и теперь они с Еленой Анатольевной обсуждают все её достоинства и недостатки, выставив мужчин курить в коридор.
Куда же подевались Хохлов с Павлом Валентиновичем? Могли бы и предупредить. Но, судя по доносившемуся из коридорной ниши смеху, я пал жертвой хорошо обдуманного заговора. Наташа сильно ошиблась вчера, назвав меня добрым. Я злой, очень злой, особенно когда становлюсь по утрам объектом нелепых розыгрышей.
Я решительно направился к Хохлову.
— Александр Михайлович, вам сколько лет?
— В апреле сорок стукнуло. Ты ведь был на юбилее, забыл разве? А как Леночку потом до дома провожал, помнишь хоть? — всё ещё не мог просмеяться Хохлов.
Вспоминать ошибки давно минувших дней не входило в мои планы.
— Не помню, — отрезал я. — И вообще, это к делу не относится. Хочу только сказать, что в вашем возрасте надо уже быть солиднее, пора прекратить глупые шутки.
— В каком таком возрасте? — опешил Хохлов. — Я ещё далеко не старик, верно, Павел Валентинович?
Михалыч очень не любит, когда ему напоминают, что он уже не мальчик. В этот момент дверь ординаторской приоткрылась, и оттуда появилась улыбающаяся Леночка, давая нам знать, что показ мод на сегодня завершён. Она, к моему великому сожалению, была уже совершенно одета.
— Зря вы, Саша, обижаетесь, — вмешался вечный миротворец Павел Валентинович. — Мы хотели вас остановить, но вы так спешили…
Что было, то было.
— Ладно, чего уж там, — проворчал, дав себе зарок больше никогда не врываться в кабинет без стука. — Пошли, что ли, на пятиминутку?
Утреннее совещание, как обычно, началось с того, что шеф оглядел нас, и произнёс:
— Все собрались? Тогда начнём. Сегодня операционный день. Поэтому предлагаю ещё раз обсудить больных, готовящихся к операции. Александр Александрович, вы готовы сегодня работать по новой методике, предлагаемой москвичами?
Я, в общем-то, был готов. Сегодня и впрямь предстоял непростой день, на мою долю придётся две операции, в обоих случаях надо работать не старым, проверенным методом, а по новому, менее травматичному для тканей, разработанному в Москве. Из врачей нашего отделения только я, будучи на курсах усовершенствования, участвовал в подобных операциях. Так что мне, как сказал Бакутин, и карты в руки.
Представление больных и обсуждение деталей продолжалось ещё полчаса. Затем мы отправились в операционную. Ещё в студенческие годы я усвоил для себя хорошую привычку: во время работы думать только о работе. Поэтому в операционной меня не отвлекают обычно ни зубоскальство неутомимого Хохлова, ни невнятное бормотание Павла Валентиновича. Но почему-то в этот раз, когда особенно требовалась полная сосредоточенность, в голове постоянно вертелись обрывки вчерашнего разговора с Наташей, Костино лицо в обрамлении белых бинтов и сиротливо багровеющая на сером асфальте почка.
Из-за этого работалось тяжело, к тому же вторая операция осложнилась кровотечением, я долго не мог поймать в ране фонтанирующий сосуд, потел, нервничал, и когда всё, наконец, было кончено, вздохнул с облегчением.
Оглянувшись вокруг, я увидел незаметно появившегося в операционной Бакутина. Он, оказывается, всё это время наблюдал за моими действиями, но вмешиваться не счёл нужным. Что ж, и на том спасибо.
Павел Валентинович тоже устал. Это было видно по его побледневшему лицу, покрытому крупными каплями пота. Судя по его сочувственному взгляду, я выглядел не лучше.
Мы вышли из операционной и принялись размываться.
— Тяжело сегодня пришлось, — произнёс я, испытывая дикое желание закурить.
Последнюю сигарету я выкурил больше четырёх часов назад. Появилась мысль бросить дурную привычку, но, не задержавшись в голове надолго, повертелась и снова куда-то упорхнула.
— Да, нелегко, — подтвердил он. — Что ж, техника операции до конца нами не отработана, методика свежая. Дальше будет лучше.
— Павел Валентинович, а виварий ещё функционирует?
— Нет, — ответил вместо него появившийся в дверях Бакутин. — Там вам нечего делать. Если хотите, можете походить к судебникам, поработать на трупном материале.
— Так и сделаю, — пообещал я, направляясь к выходу и чувствуя спиной тяжёлый взгляд шефа. В ординаторской я включил чайник, плюхнулся в кресло и наконец-то с наслаждением закурил. Почему Бакутин так резко реагирует на упоминание о виварии? Что за причины толкают его проводить там время поздними вечерами? И что, если Наташа попросту ошибается? Надо будет расспросить её ещё раз повнимательней. Заодно не мешало бы узнать, что за «скорая» вертится у вивария. Что-то слишком много в последнее время появилось вопросов, на которые я не могу найти ответ.