скр, тут же подхваченных ветром. Темнота упала на город, утверждая ночь в её правах.
Глава 4БАТОН ГОРЯЧЕГО КОПЧЕНИЯ
После утреннего совещания Бакутин попросил меня задержаться. Я присел в конце полированного стола, пережидая, пока все покинут кабинет и гадая о причинах, заставивших шефа задержать меня. Он поёрзал в кресле и доброжелательно улыбнулся.
— Ну что, Александр Александрович, вошли уже в рабочий ритм после отпуска?
— Вошёл, — осторожно подтвердил я.
— Вот и славно, — непонятно чему обрадовался Борис Альбертович. — А у меня для вас приятное известие.
Жизнь нечасто балует меня приятными сюрпризами, поэтому я насторожился.
— Какое же, если не секрет?
— Разве от вас могут быть секреты. Вы ведь, если не ошибаюсь, спите и видите себя великим сыщиком. Или я не прав? — прищурился он.
Так, речь, видимо, опять идёт об этой злополучной фотографии. Чуяло моё сердце, что стану объектом насмешек.
— Спать, предположим, сплю, — ответил я. — Но вот чужой славы мне не надо. У меня своих забот по горло.
— И то верно, — согласился шеф. — Ну что ж, могу вас обрадовать, Александр Александрович. Через неделю готовьтесь отправиться в Санкт-Петербург, на курсы повышения квалификации. Завидую вам, честное слово. Сам люблю этот город, да и вы, должно быть, не против погулять по улицам своей студенческой молодости?
Я был против. Нет, в любое другое время, без сомнения, я бы уже благодарил шефа за неожиданный подарок в виде возможности отдохнуть на курсах, пожить в своё удовольствие и вновь ощутить себя молодым и беззаботным. Но только не сейчас. Когда я сказал, что у меня забот по горло, это не было дежурной отговоркой.
Во-первых, мне надо было встретиться с Батоном и узнать, какие такие вопросы появились ко мне у
Гнома. Если уехать сейчас, бросив всё, как есть, мои новоиспечённые знакомые могут решить, что я испугался. Это ещё больше укрепит их в уверенности по части моей мифической вины перед ними, и, вернувшись, я рискую нарваться уже не на любителей порезвиться в холле ресторана, а на гораздо более серьёзные неприятности.
Во-вторых, меня беспокоил Костя. Он легко может наломать дров в моё отсутствие. А друзья детства, на мой взгляд, существуют не для того, чтобы бросать их в трудную минуту.
Ну, и в-третьих, хоть я не хотел признаваться в этом даже самому себе, где-то в глубине души еще теплилась надежда ухватить информацию о происхождении загадочного контейнера, разбившегося при аварии. А потом, потянув за кончик, размотать этот странный клубок непонятностей, самой судьбой в лице Кости подброшенный на моём пути. Почему бы и нет, в конце концов?
— Видите ли, Борис Альбертович, — начал я. — Поездка в Питер и возможность побывать на курсах являются, несомненно, большой удачей для меня. Но дело в том, что именно сейчас я поехать не могу. Вот если бы через месяц-другой…
— Что же за причины мешают вам повысить свой профессиональный уровень? — подняв брови, официальным тоном спросил Бакутин.
Раз уж дело дошло до официоза, ходить надо было только с козырных карт.
— Семейные обстоятельства, — бросил я одну из них.
— Какие? — настойчиво продолжал допытываться шеф, талантливо изображая из себя дядюшку Мюллера на допросе.
— Разнообразные, — уклончиво ответил я, ощутив себя Штирлицем, припёртым к стене.
— Объяснитесь, пожалуйста, — поджал губы шеф. — Если мне не изменяет память, жены и детей у вас в данный момент нет. Так?
— Так, — вынужден был признать я этот очевидный факт.
— Родители ваши уже несколько лет, как перебрались в Москву. Так?
— Так, — снова согласился я.
— С ними, надеюсь, всё в порядке?
— Да.
— Что же за семейные обстоятельства возникли у человека, не обременённого семьёй, родители которого, слава Богу, не доставляют повода для беспокойства? — Бакутин откинулся в кресле, скрестив руки на груди и пронизывая меня инквизиторским взглядом.
— Всё дело в том, Борис Альбертович, что я как раз подумываю, не обременить ли себя семьёй. В общем, сейчас наступил крайне сложный период в моей жизни, — я даже зажмурился, от души надеясь, что появившаяся на лице гримаса в полной мере даёт представление о душевных терзаниях, грызущих меня.
— Да? — опешил Бакутин.
— Да, — ответил я, честно глядя ему в глаза. Кому из нас не приходилось прибегать ко лжи для пользы дела?
— Гм. Кто же, так сказать, ваша избранница? — пришёл в себя, наконец, Бакутин.
— Не хотелось бы раньше времени распространяться на эту тему, — потупился я.
— Не ожидал, не ожидал. Ну что ж, должен признать ваши аргументы достаточно убедительными.
Личная жизнь есть личная жизнь. Послушайте, а речь, случайно, идёт не о Наташе Богдановой? — обрадовался своей догадливости шеф.
— С чего вы взяли? — вскинулся я.
— Коллектив у нас, скажем так, небольшой, все на виду. Мне сказали, что вы проводите вместе не только служебное время…
— Кто?! — пришла моя очередь побыть в шкуре Мюллера.
— Я уж и не вспомню. Но в любом случае, рад за вас. Она, правда, несколько моложе…
— Всего на семь лет! — возмутился я.
— Это мелочи, вы правы. Что ж, я вас больше не задерживаю.
Промычав что-то невразумительное, я пулей вылетел из кабинета. Этого мне ещё не хватало! Беспроигрышный, казалось бы, ход обернулся против меня. Я дал себе торжественную клятву никогда больше не лгать. Даже в интересах дела. Откуда же в отделении появились эти дурацкие слухи? Бред какой-то, решил и, повернувшись на месте, чуть не столкнулся с подошедшей медсестрой.
— Хохлов просит вас срочно пройти в оперблок! — сказала она.
Я отправился на тревожный зов приятеля. Дела в операционной обстояли неважно. У Павла Валентиновича, ассистировавшего Хохлову, вновь прихватило сердце. Слишком тяжело, видимо, даются ему оставшиеся до пенсии дни. Сейчас он отдыхал, присев у окна, отчего бледность его сосредоточенно-углубленного лица ещё больше бросалась в глаза.
— Саша, помойся быстро, встанешь к столу, — бросил мне Хохлов.
Я быстро побежал мыться и переодеваться, на ходу пытаясь узнать, что за больной лежит под наркозом. Оказывается, пока мы с Бакутиным разговаривали, в больницу поступил пациент с ножевым ранением. Внутреннее кровотечение могло закончиться смертью в любой момент. Парня порезали в двух шагах от больницы.
— Что за жизнь пошла, — посетовала операционная медсестра, обряжая меня в стерильное бельё. — Уже белым днём людей режут.
Я кивнул и отправился на помощь нетерпеливо поджидающему меня Хохлову. В операционной мы обычно понимаем друг друга с полуслова, поэтому работать начали сразу сосредоточенно и напряжённо, не отвлекаясь на разговоры. Однако отойти от стола нам удалось лишь часа через три. К тому времени рядом появился Бакутин, иногда подсказывая или одобряя наши действия. Его комментарии, правда, я стал воспринимать, лишь когда дело дошло до наложения швов.
— Неплохо, неплохо, — резюмировал он и пошёл к выходу.
Мы с Хохловым переглянулись и потянулись друг за другом размываться.
— Устал? — спросил меня Михалыч.
— Не очень.
— А я что-то утомился, — пожаловался он. — Вот так старость и подкрадывается. Просто однажды приходит усталость после работы, которую раньше выполнял играючи.
Я не стал разубеждать загрустившего Хохлова. Боязнь старости является его пунктиком. Сам я к старости отношусь философски.
— О чём вы Бакутиным разговаривали после совещания? — Спросил Хохлов.
— Если твоя внезапно нагрянувшая старость включает в себя ещё и неумеренное любопытство, то с тобой действительно надо что-то делать, — пошутил я.
— Не хочешь, не говори, — обиделся он.
— Никакого секрета здесь нет, — уже серьёзно ответил я. — Предлагал учёбу в Питере.
— А ты?
— Отказался.
— Почему?
— Есть обстоятельства, — уклонился я от ответа. — Может, ты хочешь съездить?
— Я? Нет. Точнее, хочу, но не могу, — путано объяснил Михалыч. — В общем, тоже есть обстоятельства.
— Понятно. — Знаю я его обстоятельства. Опять какая-нибудь хохотушка из реанимации.
— Так как продвигается твоё расследование? — спросил он, выходя вместе со мной в коридор и закуривая.
— С чего ты взял, что продвигается? — вопросом на вопрос ответил я, тоже доставая сигарету.
— Вчера ты сказал, что есть результаты.
— Мне надо всё ещё обдумать, — важно ответил я, и пошёл в ординаторскую.
Наташа, идущая мне навстречу, улыбалась так, словно я немедленно должен был водрузить на её голову корону победительницы в конкурсе красоты. Я невольно оглянулся по сторонам. Конечно, если мы будем друг другу так улыбаться, слухи не только по отделению поползут. Не то чтобы я сильно их боялся, но… Надо с этим что-то делать, решил я. Поэтому довольно холодно кивнул ей в ответ и прошёл мимо.
Дойдя до оконной ниши, я остановился и, сам того и не желая, обернулся. Лучезарная Наташкина улыбка увядала на глазах.
Она недоумённо оглядела меня, потом фыркнула, как рассерженная кошка, и пошла дальше, легко и грациозно неся своё красивое тело. Обиделась, устало подумал я. Кто знает, может оно и к лучшему. Тем более что я как-то незаметно, исподволь, почувствовал, что меня тянет побыть в её обществе. Ничего хорошего из всего этого не выйдет, конечно. Поэтому лучше хоть и с опозданием, но наступить на горло чувствам. Лучше для нас обоих. Проходил я уже в жизни такую арифметику, знаю, что говорю.
Я вышел на улицу и обомлел. Ещё вчера природа грозно предупреждала о приближении зимы, а сегодня вновь раздобрилась, щедро лаская солнечными лучами. Идя по территории больницы в одном халате, я даже не замёрз.
Путь мой лежал в виварий, давно меня интересующий. Несколько смущало, правда, отсутствие ключей от входной двери, но такие мелочи не могли остановить меня. Просить ключи у Бакутина я не рискнул. Вообще, раньше виварием заведовал, как и положено, настоящий ветеринар, который следил за здоровьем зверинца. Но потом виварий прикрыли, ветврач уволился, и помещение стоит бесхозным. По крайней мере, на первый взгляд.