— Вроде бы, — кивнул он в ответ.
Он явно скучал на дежурстве и ему хотелось поболтать.
— Заведующий ваш уж с час, как здесь. А вы что-то припозднились. Или в гостях где были? — привлёк его внимание мой наряд.
Я кивнул. Открывшаяся дверь лифта избавила меня от необходимости продолжать разговор.
Итак, Бакутин тоже в больнице. Ну, его-то появление вполне объяснимо, если действительно поступил тяжёлый больной, требующий присутствия шефа. В отделении стояла тишина, лишь где-то чуть слышно работал телевизор.
Я покрутил головой, пытаясь выяснить источник звука, и направился к сестринской. Дверь была слегка приоткрыта и в проёме пробивался голубоватый луч света. Постучав, я вошёл.
Наташа сидела на диване, поджав под себя ноги, и держа в руках вязание. Спицы тускло отражали блики экрана.
— Привет. Не помешаю? — на всякий случай спросил я.
Наташка покачала головой и сделала приглашающий жест. На шее у неё красовался шарфик, прикрывающий, видимо, компресс.
— Как горло? Есть улучшения? Слушай, ты где умудрилась простудиться? Ведь на улице ещё не холодно, — забросал я её вопросами.
Она пожала плечами и улыбнулась, сменив дневной гнев на милость.
— Говорил ведь тебе одеваться теплее — продолжал я, вспомнив, в каком виде она выскочила ко мне на улицу. — Возись теперь с тобой.
Наташа удивлённо подняла брови и прохрипела:
— Я не прошу со мной возиться. Вам, наверное, итак недосуг в связи с предстоящим бракосочетанием.
— Каким ещё бракосочетанием?! — взвился я. — Вы что, все сговорились сегодня?
Не сдержавшись, я говорил громче, чем следовало, и моя собеседница приложила пальчик к губам.
— Послушай, Наташа. Во-первых, я не собираюсь вносить изменения в свою холостую жизнь. Ни сейчас, ни в ближайшем будущем. И прекрати, пожалуйста, глупо улыбаться. Во-вторых, мы с тобой, вроде бы, перешли на «ты», хоть и без особого одобрения с моей стороны. Так что лучше продолжай в том же духе, а то у меня складывается впечатление, что на меня за что-то дуешься.
— За что-то? — Наташа оживилась. — А пройти мимо, даже не поздоровавшись, это что, по-вашему, не повод для обид?
— Ну, знаешь, — ответил я. — Ты девушка молодая, многого ещё не понимаешь. По отделению пошли, со слов Бориса Альбертовича, слухи, касающиеся нас с тобой, и я решил позаботиться о твоей репутации.
— Таким образом? — Наташа сделала большие глаза.
— Ладно, извини, — заёрзал я на диване.
— И всё? — глаза стали ещё больше.
Я внимательно посмотрел на неё и, будто сдаваясь, поднял верх руки.
— Мир?
— Посмотрим, — ответила она.
— Наташа, ты ничего необычного сегодня вечером не видела? — сменил я тему разговора.
— Что ты имеешь в виду?
Стук в дверь прервал нас. На пороге появился Бакутин, одетый в пальто. Оглядев нас, он покачал головой и произнёс:
— Идиллия. Наташа, я поехал. Проследите, чтобы дверь в отделение была закрыта в ночное время. А то ведь сейчас случаи разные бывают, не дай бог что.
— Обязательно, Борис Альбертович, — встала она, отложив вязание.
— Надеюсь, присутствие Александра Александровича станет для вас лучшим лекарством, — поддел на прощание Бакутин и ушёл, громко стуча каблуками ботинок по полу коридора.
— Вот видишь, — сказал я. — А ты ещё обижаешься. По-моему, все только и делают, что судачат о нас.
— Тебе это неприятно? — в упор спросила Наташа.
— Нет, — пожал плечами я.
— Мне — тоже, — она присела рядом.
— Что там за тяжёлый больной появился? — спросил я.
— Не знаю. А с чего ты вообще взял, что у нас тяжёлый больной?
— Охранник внизу сказал. Точнее, про больного он уверен не был, но сказал, что Бакутина вызвали именно по этому поводу.
— Никто его не вызывал. Сам приехал. Я же говорила тебе, что он любит иной раз приезжать по ночам. Особенно, когда Хохлов дежурит.
— Что, он и сегодня работал в виварии?
— Мне сегодня не до того было, чтоб за ним наблюдать. Сначала с больными провозилась до одиннадцати, пока все процедуры переделала. А потом у меня самой температура поднялась, — пожаловалась она.
Лицо у неё и в самом деле раскраснелось, а глаза лихорадочно поблёскивали.
— В постель бы тебе, — посочувствовал я.
— Да я не против, — лукаво усмехнулась Наташка, косясь на меня.
— О, Господи! — возмутился я, уловив намёк.
— А вы о чём, Александр Александрович, подумали? — невинно взглянула она сквозь пушистые ресницы.
Опущенные уголки её губ чуть вздрагивали. Наверное, ей нравится дразнить меня, решил я, пообещав себе при случае отплатить тем же.
— Неважно, — проворчал я. — Так, значит, всё на сегодняшнем дежурстве как обычно, включая приезд Бакутина. Странно это.
— Почему? — удивилась она.
— Долго объяснять, — махнул я рукой, и повернулся в сторону вновь заскрипевшей двери.
— Привет, — кивнул мне Хохлов, входя в комнату. — Невесту караулишь? — Я сжал зубы. — Извините, если помешал вам приятно проводить время.
— Шёл бы ты отсюда, Александр Михайлович, — закашлявшись, посоветовал я.
— Сейчас, — невозмутимо ответил он. — Наташа, мне нужен чистый халат.
— А с этим что? — удивилась она, вставая и оглядывая Хохлова.
— Вот, — он повернулся спиной, и я увидел большое грязно-серое пятно.
— Где-то прислонились, — посочувствовала Наташа.
— Вроде того, — ответил он.
Я сидел, разглядывая пятно. Помимо него, на халате отсутствовали две пуговицы, вырванные с мясом. Приблизительно так должна выглядеть, в моём представлении, одежда человека, получившего сильный удар в живот и приземлившегося после этого на пол…
Заметив мой интерес, Хохлов подошёл ближе.
— Упал? — поинтересовался я, указав на халат.
— Да, понимаешь, скользко на улице.
— Вроде бы гололёда нет, — не отставал я.
— В грязи поскользнулся. Бывает, знаешь ли. — ответил он и вышел из комнаты.
Может, не захотел продолжать разговор о неприятном происшествии, а может… Кстати, я обратил внимание на его брюки. Поскользнись он в грязи, они обязательно забрызгались бы. Ничего подобного я не увидел. Нескладно получается, подумалось мне. Уж не он ли так испугал меня в виварии?
Но представить добродушного Хохлова, готового без предупреждения пустить в ход оружие, я, как ни пытался, не смог. Да и откуда у него взяться пистолету? Скорее всего, он действительно просто оступился в луже и неловко упал, торопясь в ночи из корпуса в корпус. А я теперь сижу и тешу свою манию преследования, примеряя личину злодея на всех знакомых. Так можно чёрт-те до чего додуматься.
Но кто-то же в виварии был… И шутить он отнюдь не собирался. Я повернулся к Наташе.
— Ладно, лечись. Мне пора домой, время позднее. Да и тебе надо хоть немного отдохнуть.
— Я не устала, — упрямо возразила она. — Вот только знобит немного.
— Выпей аспирина, — посоветовал я.
— А как же слова Бориса Альбертовича, что ты должен стать для меня лучшим лекарством? — прищурилась она.
Я наклонился и поцеловал её в губы. Упругие и чуть солоноватые на вкус, они пахли свежестью.
— Полегчало? — спросил я, переводя дыхание.
— Да, — прошептала она, затихнув.
— Ещё?
— Да…
Пришлось повторить. Потом Наташа упёрлась мне в грудь и сказала:
— Глупая я, только о себе думаю. Ты ведь заразиться можешь. Езжай лучше, а завтра увидимся, ладно?
— Договорились, — я встал, всё ещё возбуждённый прикосновением молодого дразнящего тела.
Мы попрощались, и я спустился по лестнице, кивнув охраннику в холле. Звёздное небо поражало воображение своей безграничностью. В такие ночи, подумалось мне, люди и пишут стихи, окрылённые лаской красивых женщин. Я, однако, в поэты никак не гожусь. Во-первых, с подбором рифм у меня напряжённо, а во-вторых, мой сугубо материалистический разум уже давно требовал отправляться спать.
Я запустил двигатель и выехал на ночной проспект. Движения на улице почти не было, и я прокатился с ветерком. Огни ночных витрин проносились мимо, сливаясь в яркую светящуюся полосу.
Поставив машину на стоянку, я двинулся в сторону дома. Идти, в общем-то, было недалеко, но я по привычке спрямил путь, свернув с тротуара на тропинку, ведущую прямиком к подъезду. Луна, ущербным шаром повисшая в высоте, освещала дорогу, иногда скрываясь за тёмными силуэтами облаков. Я шёл быстро, слегка озябнув в своём пижонском наряде, приводя в порядок мысли и чувства. После отпускные будни не только не превратились в серую слякоть унылого чередования дня и ночи, но грозили перерасти в настоящий фейерверк событий, ворвавшийся неожиданно в мою жизнь и разбрызгивающий яркие искры во все стороны, грозя обжечь.
Итак, что мы имеем. Во-первых, друга детства Костю, обратившегося за помощью в нелепой истории, единственным доказательством реальности которой служит клочок цветного картона, всё ещё валяющийся у меня в кармане. Подозревать, что он сам всё придумал и инсценировал фотомонтаж, только чтобы разыграть меня, глупо. Значит, придётся принять на веру и утреннюю аварию, и погибших в ней людей, неизвестно откуда и куда перевозивших свой удивительный груз. Впрочем, насчёт куда — здесь Костя внёс ясность. Речь шла о московском рейсе, единственном совпадающем по времени с происшествием на дороге. А вот откуда… В этом вопросе ещё предстоит разобраться. Не за это ли невинное желание поплатился Костя, жестоко избитый в собственном подъезде? Так или иначе, Кузю надо было вывести из игры, и его противник добился своего, заодно приказав перевернуть вверх дном загородную дачу в поисках каких-то документов.
Здесь я, если верить Батону, и попал впервые в поле зрения пресловутого Гнома. Значит, вторым пунктом у нас идёт Лёва Гном, босс преступной группировки. И хоть ведёт он себя по отношению к другим криминальным лидерам города скромно, есть у него надёжная палочка-выручалочка, не позволяющая не то что наехать на Лёву — пальцем его тронуть. Горенец довольно скупо посвятил меня в нюансы, касающиеся невидимой невооружённым взглядом крыши Гнома, упомянув лишь, что здесь вполне возможен московский след и что у него с москвичами есть какое-то дело, приносящее более чем приличные барыши Восточной группировке.