Он посмотрел на девушку с упреком и одновременно с благодарностью: она поняла его лучше, чем он теперь сам себя понимал.
— У них все будет по-другому. В их музыке сохранится то, что есть на самом деле. Настоящее счастье. Им — можно.
По мосту они перебрались на другой берег. Каждый Варин шаг казался выверенным па то ли из танца, то ли из церемонии коронации. Узкие маленькие ступни в лодочках каждый раз шелково наступали на сердце Стемнина. Выговорив-выкричав давнюю горечь, он почувствовал себя выздоровевшим — стало легко, как после исчерпывающего плача.
Дорожка вела сквозь высокие шатры леса, прерывистый свет с трудом достигал отдельных листьев, оживляя их горящими зелеными лоскутками. Стемнин задавал вопрос за вопросом, Варя отвечала едва ли на половину из них. При этом чувствовалось, что ей хочется говорить и вопросы ее волнуют. Уклоняясь от ответа, она грациозно нагибалась к земле и прикасалась к какой-нибудь травинке или цветку. «Это смолевка, видишь, какие фонарики, как будто из рисовой бумаги». Ее знакомство с миром растений внушало еще большую нежность — словно она была с природой в большем родстве, чем другие люди.
— Как это получается, что москвичка и консерваторка так хорошо разбирается в травах?
— В пятом-шестом классе я мечтала стать селекционером. Выводить новые сорта цветов. Ну и бабушка… Бабушка у нас профессор по всякой зеленушке.
— Почему же пошла в скрипачки?
— Почему? Все тебе расскажи. Вот ты сам ответь: когда наш квартет должен вступать? Перед началом, в ЗАГСе, в ресторане?
Стемнин растерялся. Выходит, он совершенно не подготовился к разговору, по крайней мере, к официальной его части. Начал что-то мямлить про несколько вариантов на разные случаи.
— Эх ты, продюсер! — Она насмешливо взглянула на него. — Все с тобой ясно.
— Да и с тобой непасмурно. А кстати, что тебе ясно?
Она дотронулась до своих светлых волос, а потом провела пальцами по листьям какого-то облезлого высокого цветка. На верхушке оставался один-единственный помятый колокольчик цвета школьных чернил с густо-оранжевыми, горящими тычинками.
— Смотри, синюшка. Синюха голубая. Сентябрь, а она еще цветет. О чем только думает! Вон уже коробочек сколько, а она опять начинает заново.
— Такая, значит, у них программа. Предусмотрено оставаться молодой в любом возрасте.
— А еще первоцветы, которые из-под снега цветут. Как не боятся? Ведь и заморозки еще будут, и земля не прогрелась.
— Ну… Они как вы. Девчонки тоже вечно спешат в легкую одежду нарядиться, только пригреет. Точнее, только поманит теплом.
— Не все. Умные не спешат.
— Ты, наверное, очень умная.
— Нет, я — как подснежник… Бабушка, баба Лиза, мамина мама, говорит, что цветы и птицы попадут в царствие небесное не меняясь. Понимаешь? Они уже такие здесь, какими будут в раю. А люди изменятся все, даже те, кто попадет на небо.
— Кроме тех, кто вроде подснежников? — Стемнин решился поднять на нее глаза. Теперь, когда она впервые так разговорилась, он боялся ее спугнуть.
— А я вот тоже развожусь. Дурной пример заразителен.
Оторопев, он не мог вымолвить ни слова.
— Вообще-то, может, и не разведусь, пока не знаю. Все-таки у ребенка должен быть отец. Как ты считаешь?
Она продолжала наносить все те же шаги-стежки, но Стемнин почувствовал, что гордого холода, отделявшего от него чересчур красивую женщину, больше нет. Точно вместо тронной залы вдруг оказалась самая обычная комната в многоквартирном доме — с польской стенкой, искусственным ковром и настольными часами «Янтарь». Варя сообщила о возможном разводе, как бы определяя те трудности, с которыми предстоит столкнуться, если он захочет приблизиться к ней.
Вместе со слабым электрическим разрядом тревоги он почувствовал, что находится в полушаге от счастья. Непонятным оставалось только одно: стало ли счастье ближе?
15
«Слишком спокойный день. Вот как знала, что придется расплачиваться, весь день подозревала». Уже войдя в метро и проехав в обнимку с толпой шесть станций, Ксения Двигун, помощник и секретарь-референт Валентина Веденцова, обнаружила, что ее «Сони-Эрикссон» исчез. Скорее всего, она забыла его на работе. На столе в приемной, на подоконнике или на темечке кулера. А вдруг не забыла? А если ее маленького украли?
Как миллионы людей, застрявших между инертным атеизмом и необдуманным язычеством, Ксения верила в то, что счастье требует бесчисленных жертв. Сломался каблук — с судьбы причитается. Сбежал кофе, автомат зажевал купюру, потерялась нужная бумажка — все мелкие неурядицы были векселями удачи. Казалось бы, великолепный подход: принимать дурное за обещание и предвестие хорошего. Однако у милого суеверия была и другая сторона: Ксения боялась благополучия, счастливых совпадений, выигрышей, даже неожиданных удовольствий. Ведь за ними непременно следовала расплата.
Шатались от ветра тени, воронье гнездо — черная дыра на мертвом дереве, рваная брешь в ночную бездну. Всю обратную дорогу она молила неведомое божество по имени «Хоть бы» вернуть ей телефончик, подарок Вадима, в котором накопилось уже штук двадцать прикольных эсэмэсок. Вот Женька, думала она, сегодня плакалась, что на манжете белой блузки начеркала шариковой ручкой. Ну и хорошо. У нее зато удачный вечер, она ничего не забыла, и не надо возвращаться на «Почту», где, кроме охранника, теперь и нет никого: пустой темный особняк, эхо каблуков, ужас.
Охранника на месте не было. В дежурке по монитору медленно сползали строки, волнами оглаживая серые кадры двора, ворот, коридоров. Пустота и тишина в холле придавали поблескивающему в углу купидону какой-то другой, зловещий смысл.
В полутемном холле Ксения со страхом слушала звук своих шагов, в которых раздавались еще чьи-то, совсем близкие. Оглядывалась — никого. «Почта св. Валентина» была пуста.
Секретарша достала из сумочки ключ от приемной и вдруг увидела, что дверь приоткрыта. Странно, она же сама ее закрывала сорок минут назад. Ксения Двигун застыла перед дверью, пытаясь сообразить, как такое могло получиться, и тут услышала женский голос. Из приемной, точнее, из кабинета шефа. Неужели вернулся и Веденцов? Разумеется, а как еще кто-то мог оказаться в его кабинете? Не Янка же… Холодея, она осторожно открыла дверь и проскользнула в приемную на цыпочках. Золотистый «Сони-Эрикссон» лежал рядом с городским телефоном. «Ох, сейчас зазвонит!» — стараясь не касаться клавиш ногтями, Ксения отключила звук. Вопреки вещему предчувствию телефон не зазвонил, зато она услышала мужской голос и даже не сразу узнала Веденцова. Щель в кабинет светила вполсилы, изредка мигая тенями. Разглядеть находящихся в кабинете Ксения не могла, да и боялась подойти к двери вплотную, но и оторваться от еле слышного разговора была неспособна. С нагревающимся от волнения телефоном она закаменела и обратилась в слух.
— …ах, какой тонкий человек, ах, как всю меня понял! А выходит, понял меня кто-то другой за сто долларов — или за сколько? Он понял, а ты — в койку! Такое вот разделение труда.
— Ну зачем? Не надо так со мной, — трудно было поверить, что шеф способен разговаривать в таком покорном, виноватом гоне. — Ты все упрощаешь. Чувства были мои, просто я не смог бы сам так хорошо их выразить.
— Ну ты бы и выразил как смог!
— Я только хотел, чтобы ты получала от меня все самое лучшее, неужели непонятно?
— Да? Очень даже понятно. А если бы нашелся любовник получше, профессионал, ты бы тоже его вместо себя нанял? — Незнакомый голос звенел восторгом обиды.
— Если бы это была не ты… Если бы это был кто-то, к кому я относился бы попроще, я бы не разводил тут разговоров…
— Разумеется, кто бы сомневался!
— Но тебе я скажу: ведь вся эта «Почта» — ради… Ради одного человека. Твою ж мать, зачем я это говорю!
«Вот это да! Вот это шеф! Интересно, если сейчас они разбегутся, нас закроют?» — Сердце Ксении колотилось.
— Валя! Ты все-таки не понимаешь. Тебе и в голову не придет, как ты меня оскорбил и унизил. Но когда в другой раз, с другой девушкой… На будущее, словом, попробуй все делать сам. Деньги не все умеют, пойми ты. Кстати, кто этот человек, который писал за тебя? Мне просто интересно.
Щель в двери неожиданно раскалилась досветла: включили люстру? Тряская болотная влага выступила на ладонях секретарши. «Если сейчас он выйдет, то убьет меня в лучшем случае». Ксения поправила прическу.
— Давай, давай. Что бы я ни сделал, все это вот так, через губу. То не так, это не этак. Сказку создал, реальную сказку — и что? — Вот теперь Веденцов был в своем репертуаре: к нему возвращалась привычная ярость.
Тут проклятый мобильный малыш затрясся, зажужжал в ладони, замигал ультрафиолетовым экраном. Беззвучный режим называется! Сброс! Мама родная! Ксения зажмурила глаза и приготовилась к худшему. Но разговор на повышенных тонах продолжался, и секретарша прокралась к выходу, боясь скрипа половицы или дверной петли, нового звонка, случайного щелчка каблука. Выбравшись в коридор, она трясущимися руками стащила туфли и босиком засеменила прочь от страшного места, а ее слух паниковал и метался за спиной в ожидании окрика или погони. Подошвы не чуяли холода и колкой пыли. Она остановилась перед холлом, отдышалась и обулась. Жаль, не разглядела девицу: безумно интересно, какой должна быть женщина, которая смогла приручить такого зверя. Но риск был слишком велик. Наверное, можно подождать на улице, как-нибудь незаметно прогуливаться по противоположной стороне Малого Галерного. Хотя… Отловит камера, потом объясняй, кого ты тут караулила. Она выглянула из-за угла. Охранник был на месте. Как все не вовремя. Она осторожно отступила, закрыла за собой дверь дамской комнаты, достала из сумочки злополучный телефон и набрала номер охраны.
— Але! Дима, это ты? Дим! Так неудобно… Не помню, выключила ли я свой компьютер. Выручай! Можешь прямо сейчас подняться и проверить? Я перезвоню через пять минут. Ну пожалуйста, это важно! Хорошо.