Травин подождал, пока красноармеец выйдет и оставит их с продавцом наедине, приподнял ногу, показывая ботинок, достал из кармана две картонки, на которых были обведены карандашом контуры стоп, протянул продавцу.
– Сандалии летние, ботинки лёгкие и на слякоть. И мне что-то на работу ходить понадёжнее.
– Будет сделано, – продавец кивнул и вернулся с семью коробками фабрики «Скороход». – Я вас помню, и мотоцикл ваш. Товар тот же, только немного подорожал, за всё восемьдесят рублей.
Сергей протянул четыре бумажки.
– Есть отличные кожаные куртки, старое производство, лётные. Продаём по семь червонцев, для вас всего пять, потому что размер неходовой.
– Три.
– Четыре.
– Сговорились, – Травин отсчитал ещё четыре бумажки, запечатанные с одной стороны. – Краги есть?
Краги стоили пять рублей и были очень хорошего качества. Сергей взял две пары, для мотоцикла.
– Покупайте сейчас, – посоветовал продавец, – слышали, в Москве и Одессе уже карточки ввели? У нас медленно товар разбирают только потому, что с деньгами у населения туго, за счёт военных спасаемся, а у них своё обмундирование. Что-то осталось, но вот брюк нет и белья. На складе закончились, а новые не везут.
– Совсем?
– С каждым месяцем всё хуже, – продавец понял, о чём речь. – Боюсь, скоро закроемся.
Сергей с сомнением заглянул в бумажник, деньги он взял почти все, что оставались, зарплата ожидалась только через три дня, в бумажном отделении лежали тридцать четыре рубля.
– Платье и пальтишко возьму, – решил он, – детские, на сто сорок пять сантиметров.
– Четыре фута и девять дюймов. Возьмите два платья, хуже не будет, в крайнем случае продадите за ту же цену. А пальто отличное, не очень модное, но сшито хорошо. Я сейчас покажу.
Травин согласился, отдал ещё двадцать три рубля, подождал, пока продавец всё упакует, засунул свёртки и коробки в мешок с лямками. На пороге появился деревенского вида мужичок в косоворотке и потёртом пиджаке, и продавец устремился к нему.
– Что желаете, товарищ? Портянки, валенки, может, туфли из парусины на летний сезон? Последний писк моды, не пожалеете.
На переезде пришлось остановиться и ждать, когда товарный состав пересечёт автомобильную дорогу. Вместе с ним стояли несколько подвод и один грузовик, в кузове которого сидели красноармейцы.
– Один за одним шастають, – дежурный по переезду, дедок лет шестидесяти, неодобрительно мотнул всклокоченной бородой в сторону состава. – Спасу нет, кто-то всю страну вывозит, ндя.
– А раньше? – заинтересовался Травин.
– Раньше-то раз в три-четыре дня, да литерный, тот быстро шмыгает, а теперича раз в два дня, а то и кажный день, почитай месяц уже. Этот вроде едет, бывает, остановят наши-то, и рыскают, мол, товары контрабасные везут империалисты, даже случаем находят что, а то и нет. Ндя. Беспорядок.
Через десять минут последний вагон проехал переезд, скопившийся транспорт двинулся по своим делам, Сергей тоже заторопился, теперь, когда с текущими делами он разобрался, предстояло вернуться к другим, более важным. Справиться у Матюшина, как идут дела с получателями почты, договориться с Черницкой об очередном свидании. И узнать, кого он сдал наряду ГПУ.
Политкевич ковырялся в пачке, пытаясь выудить последнюю папиросу, она упала на дно враспор и никак не поддавалась.
– Да чтоб тебя, – выругался он, смял пачку и бросил в корзину.
За окном стемнело, у противоположной стены, привязанный к стулу, сидел Сомов. Синяков на его лице прибавилось, рубашка была порвана, обнажая косые полосы, которые уже начали синеть. Сломанная рука опухла и потемнела. Рядом стоял боец ОГПУ, держа в руках сплетённую из кожи дубинку.
– Ещё добавить, Вацлав Феофилович? Вот ведь паскуда, твердит одно и то же.
– Нет, давай в камеру его, пусть снова доктор осмотрит, гипс новый наложит, и проверь, подъехали ли из адмотдела и суда.
Боец открыл дверь, свистнул, тут же появились двое конвойных, развязали Сомова, подхватили под руки и потащили, Митрич не сопротивлялся, его ноги волочились по полу.
– Ждут вас, товарищ начальник.
– Хорошо.
Политкевич встал, одёрнул гимнастёрку, поправил знак «Почётного работника ВЧК-ГПУ», подхватил кожаную папку и вышел из допросной. На втором этаже штаба девятого погранотряда его ожидали инспектор угро Семичев и старший следователь Лессер.
– Ну что, товарищи, – начальник оперсектора сел во главе стола, – дела наши плохи. Доказательств того, что это Сомов убил ребят Миронова, до сих пор нет, криминалисты и ваш, и наш говорят, что ножики не те. Мы уж и выспрашивали гада этого, и спиртом напоить пытались, чтоб язык развязать, твердит как заведённый, что дружки подбили на ограбление, а до этого он как ангел был, из дома в погранотряд и обратно. Так что, Семичев, пока что забирай его себе на время проведения следственных действий. Пусть посидит, подумает, что мы ему поверили, может, разболтает чего. Товарищ Лессер, возражения есть? Может, сам хочешь с подозреваемым поработать?
– Нет, – Лессер потёр изуродованную губу. – Я считаю, сейчас допрос ничего не даст, надо подноготную его вызнать. Если он здесь сейф вскрыл, а сделал он это ювелирно, то, значит, раньше уже этим занимался. Разошлём ориентировки, пусть его в адмотделах в других областях посмотрят да по делам проверят. В Ленинграде запросим по месту работы.
– Уже месяц как разослали, – вздохнул Семичев, – нет на него ничего, не светился нигде этот Сомов, и пальчиков его нигде нет, значит, не попадался ни разу, а сейф он мастерски вскрыл, почти без царапин. Может, за границей промышлял?
– В Северо-Американских Соединённых Штатах. Прямо оттуда к нам приплыл, чтобы обеды по лесу разносить. Не говори чепухи, где-то здесь он был, в крупных городах. В заявлении писал, что трудился в Самаре в артели, только в Самаре о нём не слышали ничего, и в артели этой о нём не слыхивали. Под это дело сейчас и остальных проверяем, удружил нам этот Сомов. В общем, агенты твои, как там их фамилии?
– Прохоров и Юткевич.
– Прошляпили они этого гада. Сам-то понимаешь, что они натворили?
– За проступки свои и своих людей я перед своим начальством отвечу.
– Хочу напомнить тебе, товарищ Семичев, что на органы ГПУ возложено оперативное руководство милицией и уголовным розыском, так что твоё начальство – это я. Или тебе Совет народных комиссаров не указ? Если твои агенты контру проморгали, отвечать будешь вместе с Радзянским, и я с тобой заодно. Приедет сюда особоуполномоченный из полпредства, мало нам не покажется.
Семичев нахмурился, глаза его забегали.
– Ты, Вацлав, коней-то попридержи, я с них вины не снимаю. Да, виноваты, расслабились, но с кем не бывает.
– Уволить к чёртовой матери из органов. И чтобы с волчьим билетом, пусть вагоны разгружают, если головы нет. Хотя, Генрих Францевич, по какой статье их можно посадить?
– По сто одиннадцатой, – не раздумывая, ответил следователь. – Судья даст год максимум, никто, кроме бандитов, не пострадал, вот если бы жертвы были среди граждан, ну там дворник, например. Так они его только напоили, не до смерти, а это ненаказуемо.
– Ты, товарищ Политкевич, – расстроился Семичев, – так до расстрела договоришься.
– Ладно, погорячился, но ты подумай, Захар, какой случай удобный, вина-то на них всё равно, искупить должны. Так что давай вот что сделаем, предлог задержать их есть, сажаем обоих к Сомову в камеру, чтобы зубами из него правду выгрызли. Прохоров у тебя вроде парень боевой, пусть давит эту гниду, а Юткевич будто заступится, так Сомов ему всё и выложит.
Глава 9
К празднованию Первомая город готовился тщательно и с размахом, тем более что Совнарком расщедрился и подарил трудящимся ещё один выходной, теперь и второе мая стало нерабочим днём, к демонстрациям и кавалерийскому параду добавлялись привычные по царским временам маёвки – гражданам предлагалось культурно провести этот день на природе.
Ради предстоящих длинных выходных горпромхоз нашёл резервы, ввёл дежурные смены в воскресенье, комсомольский комитет кинул клич, и в предпоследний день апреля люди с кисточками красили металлические ворота домов в центре города, люди с мётлами сметали в кучи продукты жизнедеятельности горожан и животных, а те, что с лопатами и тачками – разравнивали остатки щебня, лежащего на окраинных улицах. Щебня оставалось мало, где-то в половину того, что навезли совсем недавно, поэтому работа шла намного быстрее, чем предполагалось.
– Сюда, – закричал один из комсомольцев, подкидывающий щебёнку под чугунный каток, – эй, ребята, помогите мне, я что-то нашёл.
Сергей свой законный выходной тоже проводил не бездельничая. С раннего утра он занялся домом – тот, хоть и чужой, требовал ухода, крыша за зиму в некоторых местах прохудилась, ограда покосилась, того и гляди упадёт, и вообще, весна, она как бы требовала, чтобы жилище выглядело опрятно. Так что Травин дал Лизе тряпку – протирать окна, а сам полез на крышу.
С ней он провозился до одиннадцати. Мог бы и дольше, но на этот день у него были другие планы.
Снег сошёл, земля почти высохла, на пустыре за желдорбольницей установили ворота, ещё с осени возвели трибуны и устраивали футбольные матчи. Центральный стадион в сквере «Спартак» возле театра имени Пушкина все десять псковских команд вместить не мог, они потихоньку обрастали своими тренировочными базами. Общество «Динамо» обустроило поле возле казарм на берегу реки Пскова, у команды завода «Пролетарий» был свой стадион в Завеличье, а железнодорожная станция для своих футболистов выделила площадку неподалёку от Еврейского кладбища.
Зимой гоняли мяч по утоптанному снегу, собственно, на такую тренировку Сергей случайно и попал, после переезда в Псков денег отчаянно не хватало, он устроился разгружать вагоны и попал в одну бригаду с ребятами из команды. Слово за слово, и уже в следующие выходные, на двадцатиградусном морозце, он забил свой первый гол.