– Деньги, вот Семён допоздна и сидит на работе. Месяц уже как с цепи сорвались, покупают займы. Раньше-то индустриальный через силу продавали, сами до сих пор берём по билету, а теперь приходят с мешком червонцев, и артельщики, и просто частники. Говорят, у них кто-то продукцию скупает подчистую, в банке им отказывают – новый выпуск только в сентябре, вот и покупают облигации какие есть, по ним-то шесть процентов в год выплачивается.
– По крестьянскому – срок меньше, – щегольнул эрудицией Сергей.
– Так его раскупили у нас почти весь, а завоз новый только в июне будет, – Света наелась, глаза её немного осоловели.
– Разве крестьяне не осенью билеты покупают, когда продукцию сдают?
– Это Семён знает, – девушка произнесла имя с нежностью, – он самый умный. То есть вы, начальник, конечно, но после вас он самый умный. И самый красивый.
– Тоже после меня?
Света покраснела густо и ничего не сказала.
– Ладно, – сказал Сергей, – засиделись мы. Ты где живёшь-то?
– На той стороне, в Усановке, родители там у меня, только я с ними контрах.
– В Усановке? – Сергей уже третий день думал, что неплохо бы найти кого-нибудь из этого пригорода и расспросить кое о ком. – А скажи, живёт у вас там такой паренёк, на вид лет тринадцать-четырнадцать, худющий, аж светится, волосы чёрные, на правой щеке родинка чуть ниже глаза, уши оттопырены, и ещё мизинец на левой руке у него искривлён? Иногда в беспризорника наряжается.
– Так это ж Пашка, – ответила Света, – у него раньше мать в Усановке жила, пила много, а как угорела она в бане с очередным дружком, он в Москву подался, к родственнику дальнему. В прошлом году летом они тут появились, он и дядя его. Только Пашке не тринадцать, а восемнадцать уже должно быть, он меня на два года младше всего.
– А дядя его кто такой?
– Не знаю, мы с ними не водимся, говорят, пограничником работает, на заставе, раньше-то на другой стороне жил, за Псковой, а как Пашке дом достался, сюда вместе с ним переехал. Его все Митричем кличут, а так фамилия у них Филипповы. То есть Пашка, он Филиппов, а у дяди его рыбная какая-то фамилия, то ли Окунев, то ли ещё как.
– Может, Сомов?
– Точно.
– Избу их знаешь, как найти?
– Конечно, если от моста идти по главной улице, то она четвёртая справа, на ней еще от флюгера палка осталась, тряпка к ней красная привязана, потому что Пашкин отец в гражданскую за красных воевал. А зачем он вам?
– Да милостыню у почты просил, я подумал, может, бедствуют, помочь надо. Выглядит он не очень, тощий и маленький, одет в обноски.
– Так он всегда таким был, тощим, – Света засмеялась, она наелась и была в отличном настроении. – Но у них вроде в порядке всё, странно, что он в рваньё вырядился, обычно хорошо одет, дядя за ним присматривает. Иные, знаете, друг за другом с топорами бегают и последнюю котлету делят, а они мирно живут. Ой, спасибо, Сергей Олегович, давно я так не наедалась, уж не знаю, как домой дойду.
– Проводить?
Кислицына замотала головой.
– Нет, тут идти совсем недолго, да и светло, никто не пристанет.
– Ну как знаешь.
Травин только приподнялся, как в столовую ввалилась небольшая толпа во главе с тренером футбольной команды. Там и оба вратаря были, и защитники, а главное…
– Это же сам Протопопов, я о нём в газете читала, – пискнула Света, опускаясь обратно на стул. – Лучший футболист прошлого года.
– Я Протопопов, – молодой русоволосый парень подошёл к ним, открыто улыбнулся, пожимая руку Травину. – И в этом году лучшим стану, вот увидите. Серёга, это твоя девушка?
– Нет, чужая.
– Девушка не может быть чужой, – тут же подсел к столу Сокольский, – тем более такая красивая.
– Завянь, – отодвинул его защитник Хромов, – у него, милая гражданочка, жена и пятеро ребятишек мал мала, а вот я вольный, как ветер.
– Врёт он, – не отставал вратарь, – я, между прочим, как вас увидел, сразу влюбился. Потрогайте, как стучит моё большое сердце.
Травин уступил свой стул вратарю Ляпушкину, отошёл от стола, Кислицына этого не заметила, она была поглощена новыми знакомыми и особенно одним, с русыми волосами.
– Молодёжь, – тренер пригладил усы. – Ну ты, Сергей Олегыч, и ходок. То с одной, то с другой, но смотри, что эти гаврики вытворяют, она уж и забыла о тебе.
– Пусть развлекаются, только ты, Степан Исаич, пригляди, чтобы не обижали, ей ещё на кассе послезавтра с утра сидеть, марки почтовые продавать.
– Задание понял, – важно ответил тот. – Будь спокоен, пусть только дёрнутся, я им такое устрою, ух.
«Ух» у тренера означало пятнадцать кругов на карачках вокруг футбольного поля, так что в этом отношении Травин был более-менее спокоен. Он распрощался со спортсменами, зашёл к слесарям в вагоноремонтные мастерские, сговорился насчёт нового кастета, забрал заказанные для мотоцикла детали и направился домой. Погода, похоже, портилась, первомай натянул на небо тучи, чтобы громом и молниями показать солидарность со всеми трудящимися мира и Пскова в частности, маёвки, организуемые окркомом партии и комсомолом, были под угрозой. Но Сергея это не волновало, у него были свои планы на второй день мая.
Глава 12
На правом берегу реки Великой расположились бани, заводы и лесосплав «Двинолеса», зато левый берег был почти свободен. С километр от желдормоста к Завеличью местность была сухая, виды – красивые, здесь, по замыслу партийного руководства, горожане должны были культурно провести выходной.
Большая часть жителей Пскова считала иначе.
Многие псковичи и так жили, считай, на свежем воздухе, валяться на траве и пить пиво или что покрепче они могли не только второго мая, но и в любой свободный день, если только других дел не будет. Потому что в частных хозяйствах этих дел было всегда невпроворот, крышу подправить после зимы, в огороде порядок навести, обновить запасы, пока ледник не растаял, накормить подрастающих цыплят, да мало ли всяких занятий у простого человека.
У военных, бойцов ГПУ и милиции второе мая, или тридцать второе, если вдруг такое появится решением Совнаркома, были обычными днями, когда страна требовала защиты от внешних и внутренних врагов. Они жили по своему, военному календарю, в котором общих выходных дней не существовало.
Рабочие, обитающие в общежитиях и коммуналках, к свежему воздуху были непривычны и предпочитали отдыхать в питейных заведениях, футболисты получили дополнительный день для товарищеских игр, комсомольцы – для митингов, пионерская «лёгкая кавалерия» совершала атаки на государственные учреждения, поля, заготовительные пункты и объекты коммунального хозяйства, верующие посещали храмы, крестьяне что-то пахали и сеяли, а артельщики торговали. Подаренный партией и правительством выходной советские люди использовали как могли.
Ко всему Лиза, которой понравилось слово «маёвка», приболела, набегавшись среди демонстрантов, и сидела в кровати, укутанная в одеяло. Она положила на фанерный лист тетради и учебники, сморкалась и кашляла. На ушах у девочки были наушники, радиоприёмник стоял на столике, настроенный на волну Коминтерна.
– Оставь это, – Сергей собирался на работу, почтамт требовал постоянного присмотра. – Дай голове отдохнуть.
– Не могу, – девочка вздохнула, – мне на завтра надо историю сделать и чистописание, математика почти готова, осталось только две задачки решить. Смотри, задача два. Шесть работников оканчивают некоторую работу в 15 дней. Во сколько дней окончат ту же работу десять работников?
– За девять, – вздохнул Сергей. В реальной жизни эти десять человек только бы мешали друг другу, и работа растянулась на месяц, а то и два, но ребёнку объяснить это было сложнее, чем то, как решается задача.
– Правильно, ты молодец, дядя Серёжа. А вот ещё смотри, у нас теперь проверяют, как мы пишем задания, с ошибками или без, так я постаралась, написала как можно красивее.
– Проверила? – в голове у Травина засвербело, мысль, созревавшая там уже несколько дней, окончательно оформилась.
– Конечно. Ты скоро придёшь? Можно, я радио буду слушать?
– Часа через четыре, слушай сколько хочешь, или пока уши не отвалятся. И, Лиза, сегодня обойдись без гостей, ни беспризорников, ни ребят с улицы, поняла?
– Тебя, дядя Серёжа, иногда трудно понять, – с детской проницательностью сказала девочка, – ты там в уме что-то держишь, а мне не говоришь.
– Беспризорник этот, Паша, возможно, не просто так к нам заходил. И пока я это не выясню, ты в дом его не пускай. К тому же ты болеешь, уважительная причина.
– Будет сделано, командир, – сказала Лиза низким хриплым голосом, подражая Мухину, практически повторяя его же жест, отсалютовала рукой. И тут же засмеялась.
До работы Травин дошёл не торопясь, подставляя лицо холодному северному ветру, температура опустилась до десяти градусов, люди снова укутались шарфами и надели шапки и варежки. В слободе слышался стук топоров и молотков, визг пилы, улицы были почти безлюдны, но стоило зайти за крепостную стену, и людей прибавилось, чем ближе к центру, тем плотнее становилась толпа. Возле Никольской церкви комсомольцы растянули транспаранты и жгли крест с распятым Христом, многие прохожие плевались и крестились.
Почтамт работал в обычном режиме, корреспонденция, с утра полученная на вокзале, сортировалась и расписывалась по журналам, старшей была Абзякина, под её строгим взглядом молодые сортировщицы и учётчицы тихо переговаривались. Слух о том, что теперь у почтамта будет новое начальство взамен старого, сбежавшего за границу сразу после демонстрации, постепенно проникал в массы, поэтому Травина встретили восемь удивлённых пар глаз.
– Ну вот, я же говорила, – Марфа Абзякина шлёпнула пачку конвертов об стол, – Сергей Олегович обязательно вернётся. Не нужно нам другого начальника.
– Не дождётесь, – согласился Травин. – Клавдия Петровна выходная сегодня?
– С дочкой в театр пошла, на кукольный спектакль.