– И ты её тут бросить решил, а сам свалить?
– Нет, они же наверняка оба двое пойдут со мной, там я их и кончу, мразей, а потом сбегу.
– А сможешь?
– Это ты навыки небось подрастерял, а я мертвяков каждый божий день потрошу, не бойся, рука не дрогнет. Деньжат я поднакопил, не пропаду, а потом за Варей вернусь.
– Отличный план, – серьёзно сказал Травин. – Только ты не подумал, что есть у них главарь, который сам не светит рылом своим, и людишек у него не двое, а поболее?
Фомич треснул кулаком по столу.
– Кишки из них вытяну, – сказал он, – размотаю, всё мне выложат, как на исповеди, кто и что.
– Ты лучше скажи, чего от тебя хотят.
Мухин, по его словам, до революции промышлял сейфами, всё было, как он утверждал, чисто и гладко, пока не попался отцу Вари, да ещё на мокром деле, и после этого завязал. В подробности он не вдавался, да и не стал бы никто ему сейчас статью шить, за прошлые дела. Просто пригрозили, что в покое не оставят, если он сейфы не вскроет. Два, один вот уже сейчас, а второй чуть позже.
– Бают, что надо только подняться, шниф ломануть и уйти, ничего не брать, – Мухин сжимал и разжимал кулаки. – Я ж не практиковался давно, хрен знает, получится ли. Да и лезть сейчас, а потом опять придут, стоит только на крюк сесть. Мочить их придётся, как пить дать.
– Значит, говорят, что риска никакого?
– Вроде как в открытую поведут, через охрану, зачем-то надо сейф германского производства взломать, только непонятно мне, в чём выгода-то и зачем угрожать, если всё чисто. Платят за это пятьдесят червонцев, да ещё человек со мной пойдёт, с балеринками, вроде как подмастерье, а второй на улице останется. Вот только ты понимаешь, складываю я три и три, а получается пять. Какой резон им мне платить, если просто пригрозить могли.
Травин усмехнулся.
– Ты всё верно решил, – сказал он, – нельзя бандитам спуску давать, может, второго раза и не будет, для спокойствия твоего сказали. Только пойдёшь ты не один туда, дай только время, я кое за чем сгоняю и буду вас там ждать. Где оно, это место, находится и когда вы туда отправляетесь?
– Вот это и есть самое странное, заявиться туда надо в шесть утра, аккурат перед рабочей сменой. А если ты за ружьишком решил сбегать, то не трудись, – Фомич поднялся, – пошли, покажу кой-чего.
Надю Матюшину почти перед самым концом смены противная завотделением Черницкая заставила документы на анализы подшить и пациента отвести на клизму, а сменщица её опоздала, так что, когда девушка вернулась домой, на часах была четверть одиннадцатого вечера.
У Матюшиных сохранились две комнаты и кухня, а ещё собственная ванная комната, что по нынешним временам было почти роскошью. На кухне стоял кувшин с молоком, рядом на деревянном подносе пирог с рисом и яйцами был накрыт полотенцем. Надя налила стакан молока, отломила от хлеба горбушку, достала раскладушку из крохотной кладовки. Мать, с тех пор как заболела, занимала отдельную комнату, Надя не хотела её тревожить. Вот и сейчас она тихонько открыла дверь, посмотрела, всё ли в порядке. Мать не спала, сидела в кресле и вязала.
– Пришла, доченька? – спросила она.
– Да. А Ваня где?
– На работе до сих пор, совсем себя не бережёт.
Надя подошла, села рядом, пощупала у больной пульс, тот был прерывистый, на лбу выступила испарина, пальцы, стоило взять руку и подержать на весу, дрожали. На комоде стоял ящичек, оттуда медсестра достала шприц, из пробирки со спиртовым раствором – иглу, набрала магнезию.
– Спасибо, дочка, – мать поморщилась от укола. – Дай Бог тебе здоровья.
– Это я виновата, – Надя погладила маму по руке, – задержалась в больнице, ведьма наша заставила. Настойку, которую тебе Фомич дал, пьёшь?
– Пью, только ей и спасаюсь.
– Ты с ней осторожно, максимум пять-шесть капель в день, он меня недавно встретил, ещё раз предупредил, что иначе только вред будет. То, что делать тебе ничего нельзя, забыла?
– Ох, – женщина вздохнула, – лучше я себя чувствую, лучше. На поправку пошла. А к тебе кавалер приходил сегодня, видный из себя, высокий.
– Ко мне?
– Он сказал, что к брату твоему, но я ж вижу, что тебя заходил проведать, иначе зачем ему сюда являться, шёл бы сразу в суд.
– А как его звали?
– Да не успела я спросить, он только глазами зыркнул, и ушёл. Светлый такой, глаза серые и добрые. Или я ошиблась?
– Не знаю, – Надя мечтательно улыбнулась, – есть один, только я ещё не поняла, нравится мне он или нет.
Сергею нравился маузер. У Мухина на чердаке морга был целый арсенал, два нагана, три немецких пистолета – два «Дрейзе М1907» и один «Майнлихер М1901», и две винтовки, Маузера 1898 года с прицелом Фидлера и карабин Мосина 1910, переделанный под германский патрон.
– Ты где такое богатство наскрёб? – Травин положил обе винтовки на дощатый верстак. – Неужто с самой войны хранится?
– Да какой там, – Мухин достал две пачки винтовочных патронов. – Ты по лесам походи или вон крестьян потряси, чего только нет, город-то под немцами был и под чухонцами. Патроны достать сложно, но по сотне для каждого есть. Винтовку решил взять?
– Нет, – Сергей с сожалением поглядел на маузер. – Где, ты говоришь, встречаетесь с этим Фомой?
– Возле ломбарда, рядом с памятником бывшим.
– Для винтовки заранее надо приглядеть, где расположится, и место лучше открытое, а если проследить надо, с пистолетом удобнее. Значит, «майнлихер» или наган. Ты пустой пойдёшь?
– Само собой.
– Возьму штайровскую машинку, она точнее и тише. Буду на месте в пять, ты, как рядом окажешься, в сторону Троцкого посмотри, если затылок почешешь, вмешаюсь, если нос вытрешь, буду следить на расстоянии. Только гляди, не перепутай.
Глава 13
Купец второй гильдии Георг Францевич Викенгейзер при самодержавии был в Пскове личностью знаменитой, именно с его нелёгкой руки в городе появились трамвай, водопровод и первая телефонная линия. Трёхэтажный дом на улице Сергиевской он построил в 1879 году, в здании помимо доходных помещений были зрительный зал и сцена. После революции дом передали сначала агитационному театру, потом клубу национальных меньшинств «Труд», а часть здания, примыкавшего к дому архитектора Гермейстера, занимал райселькредитсоюз. Естественно, ни самого купца, который умер ещё при царизме, ни его наследников, сбежавших за границу, ранним утром третьего мая в доме не было, а были трое вооружённых красноармейцев и двое сотрудников Союза – старший кассир и управляющий. Кассир зевал, управляющий пил крепкий чай с сахаром, стрелки на часах, висевших над конторкой, показывали пять часов сорок пять минут.
Сергей вышел из дома в начале шестого утра. Ночью ему снился странный сон, будто бы именно из-за того, что в Страстную пятницу он веселился вместе с комсомольцами, жизнь пошла наперекосяк. Вместо размеренного течения рабочих и выходных дней, горячих ужинов, массажа в бане по пятницам и походов с Варей в театры и кино в остальные дни, он ввязался в какую-то детективную историю, с убийствами, беглыми ворами, черноволосой женщиной-врачом и таинственным конвертом, адресованным аж самому всесоюзному старосте Калинину. И когда проснулся, понял, что почти всё в этом сне – правда.
Ночью основательно подморозило, удачно купленные ботинки крепко цеплялись грубой подошвой за псковскую мостовую, Сергей сделал крюк, повернув сразу после пролома на улицу Свердлова, и подошёл к дому, где только недавно поймал грабителей, со стороны Володарского. Из-за мороза и близости рек город накрыл туман вперемешку с угольным дымом, который англичане называли коротким словом «смог», он окутал Псков и окрестности так, что с рассветом разглядеть что-то дальше двадцати метров было сложно, но восходящее солнце дробило муть своими лучами, и с каждой минутой становилось всё яснее.
На углу соседнего дома стояла будка, в которой раньше сидел околоточный, а теперь старик из ночлежки чистил и чинил ботинки прохожим, всё своё нехитрое оборудование он уносил с собой, и будка стояла открытой. Там Сергей и укрылся.
Мухин появился из тумана в половине шестого, он подошёл к постаменту, оставшемуся от памятника Александру Второму, уселся на гранитный обломок и закурил. Ждал он минут двадцать, со стороны Октябрьской улицы появилась пролётка, а на ней – два человека. Один из них сгрузил на землю большой чемодан на каучуковых колёсах, взял Мухина под локоток и повёл за собой, а второй остался сидеть на козлах возле бывшего памятника. Травин было хотел пойти за Мухиным, но тот вместе с провожатым поднялся на крыльцо клуба нацменов и скрылся внутри.
– Ленинградский областной союз кредитных кооперативов, – Фома продемонстрировал удостоверение с собственной фотографией, открыл чемодан, показал красноармейцу. На чёрном бархате лежали механические приспособления и ломик. – Ну что, товарищи, вроде уже обговорили всё, приступим.
– Позвольте, – кассир снова зевнул, – да, бывает, заедает ящик, так лет ему сколько, и раньше шалил, так ведь всё в целости и сохранности. К чему эти проверки, если уж надо менять, так меняйте сразу.
– Вы, гражданин, рассуждаете с буржуазной точки зрения, – Фома обиделся, – нет у пролетарского государства таких средств, чтобы везде сейфы и несгораемые шкафы менять. Поэтому мы и производим поверку, не беспокойтесь, это займёт не больше часа. Потом мы составим акт, и следующих проверяющих ждите не раньше чем через два года, это если сейф ваш в порядке. Ну а если нет, придётся заменить, только за прошлый месяц всего три сейфа списали, остальные оказались в полнейшем порядке.
– Конечно, конечно, – управляющий, разомлев от чая, вытирал платком пот со лба, – пожалуйста, товарищи, по лестнице вниз, в подвал, там мы храним ценности в строгом соответствии с распоряжениями Союза. Извините, товарищ, а шрам у вас…
– Беляцкая пуля, – Фома нахмурился. – А вы чем занимались в гражданскую?
Управляющий пробурчал что-то невнятно и больше вопросов не задавал. Сейф, а точнее, несгораемый шкаф в два метра высотой с прочными стальными стенками и кодовым замком, стоял в отдельной комнате. Проверяющий попенял на то, что двери в комнату тоже должны быть обшиты железом, и предложил кассиру открыть замок.