– Не буду, – подтвердил Травин. – Это, Лиза, не шутки, человека убили, а кто – неизвестно. Ты других слушай, но собственным умом живи.
– Хорошо. А ещё тётя Лена заходила недавно.
– Какая тётя Лена?
– Да вот эта же, – Лиза ещё раз ткнула пальцем в дом Черницкой. – Докторша. Спрашивала тебя, сказала, может, сама ещё раз завтра зайдёт. Очень волновалась.
– Она доктор, ей положено, – Сергей потрепал девочку по волосам, – нам волноваться нечего. А то сны будут сниться неправильные.
– Сны всегда снятся правильные, когда я радио на ночь слушаю, – девочка хитро прищурилась.
В воскресенье с утра, когда Травин бортовал колесо мотоцикла, Лиза заглянула в холодную часть избы.
– К тебе какой-то дяденька пришёл, – сказала она.
Когда Травин вышел, кое-как отчистив руки, дяденьки и след простыл. На столе лежала карточка, на которой был запечатлён фотографический салон на улице Калинина с двумя полуголыми женщинами возле входа и рекламной надписью, а на обратной стороне стояло время – 10–00.
Хозяин фотоателье, пожилой армянин, едва взглянул на карточку и молча проводил Травина в заднюю комнату, там, за застеленным клеёнкой столом, сидели двое, молодой и пожилой. Молодого Сергей знал – Михаил Меерсон, заместитель управляющего госбанка, они вместе на охоту ходили несколько раз, а вот пожилого мужчину, худощавого, невысокого, с пронзительным взглядом через очки, видел впервые.
Незнакомец показал рукой на свободный стул, дождался, когда Сергей усядется.
– Сразу перейдём к делу, – сказал он, достал книжечку, показал Травину, – начальник экотдела оперсектора ГПУ Меркулов Александр Игнатьевич. С товарищем Меерсоном вы знакомы, он мне как раз тут про ваши охотничьи подвиги рассказывал. Михаил Григорьевич у нас специалист не только по тетеревам и рябчикам, но и по денежным купюрам.
На столе появилась ассигнация. Травин усмехнулся, достал такую же. А потом ещё одну, и ещё. С каждой новой бумажкой Меерсон возбуждался всё сильнее, при виде четвёртой даже руками всплеснул. Он хотел было что-то сказать, но Меркулов его остановил.
– Это всё, – сказал Сергей.
– Где вы их нашли?
– Столовая артели инвалидов около вокзала, – не стал скрывать Травин, – которая на самом деле кабак нэпманский. Подвал у них, там и отыскал.
– Может, выскажете свои соображения? – Меркулов улыбнулся, словно его не интересовало, какого чёрта начальника почты понесло в подвал столовой.
Сергей взял один кредитный билет, достал из портмоне червонец, положил на него. Советский дензнак размером был поменьше на два-три сантиметра.
– Смотрите, бумага у этих денег практически одинаковая, водяных знаков нет, как и у новых советских червонцев, я проверил, если мы банкноту обрежем, а потом смоем краску, ну или наоборот, получится аккурат заготовка. Нужен растворитель, я ещё думал, чем в том месте пахло, видимо, там они эти бумаги отмачивали, канализация у здания подведена, смывай чего угодно, повозки с едой и напитками постоянно ездят, никаких подозрений лишняя не вызовет. Останется только напечатать, поставить факсимиле и номера, запечатать пачки. А там уже от блинопёка зависит, какой продукт выйдет, попадёт в масть, значит, никто до поры до времени не заметит.
– Всё так? – спросил чекист у Меерсона.
– Да, точно, – тот кивнул, – мы же это обсуждали. Проблема в том, Сергей, что этих денег не существует. Ты в курсе, что творилось в Петрограде в семнадцатом?
По словам банкира, в 1917 году в Петрограде был организован Союз Российских акционерных коммерческих банков, на случай чрезвычайной ситуации он разработал собственные кредитные билеты, их планировалось ввести в обращение в конце года. Денежные знаки на сумму в пятьдесят миллионов рублей были отпечатаны в типографии Вильборга. После того, как власть перешла к Советам и банки были национализированы, все билеты вывезли в Псков и уничтожили, а неиспользованный материал остался на складе Управления фабрик заготовления государственных бумаг.
– Значит, потенциально могли существовать два миллиона таких бумажек? – уточнил Травин.
– Меньше, – сказал Меркулов. – Там ведь и других номиналов банкноты существовали. Но если заместо них печатали червонцы, то на десять миллионов рублей мы имеем фальшивок. А это пятьсот пудов золота, не так ли, гражданин Меерсон?
Замдиректора поёжился.
– Согласен, – произнёс он тусклым голосом, – бумага та же самая, её израсходовали в 1927-м полностью, червонцев выпустили на четыреста миллионов рублей. У меня с раннего утра кассиры сидят, ищут фальшивки, но ничего пока не обнаружили. Какие десять миллионов? Да и не может быть подделок такого качества, там же факсимильные подписи, номера стоят, а серии должны соответствовать, с обычной банкноты клише не сделать, там дефекты всякие, которые будут одинаковые на всех фальшивках. Но если им даже это удалось, представьте, бумажку надо взять, отмыть, потом обрезать, отпечатать, и так миллион раз. Это огромный труд, товарищ Меркулов. Если их и ввезли, то готовые, зачем им здесь-то хлопотать?
– Думаю, кое-что уничтожили для галочки, – предположил Сергей, – а остальное здесь оставили, припрятали до лучших времён, а ну как власть переменится. В восемнадцатом здесь немцы были, в девятнадцатом эстонцы, в общем, возможностей перетащить на ту сторону хоть отбавляй, но потом границу хоть кое-как, а перекрыли. Значит, недавно бумажки нашли, раньше, я слышал, тут только ленивый не мог что-то провезти. А теперь тащить через границу хлопотно, попадёшься – пропали денежки, проще сюда оборудование принять да краску, к фальшивкам это не приведёт, даже если контрабанду накроют.
– Интересный взгляд на вещи, – Меркулов нахмурился. – Вы, товарищ Травин, это так рассказываете, будто сами участвовали.
– С такими деньгами, стал бы я начальником почтамта работать да в избе жить, – Сергей усмехнулся. – Ну что, товарищ начальник экономического отдела, я могу быть свободен?
– Нет, а вот товарищ Меерсон может идти.
Замдиректора тяжело поднялся.
– Это катастрофа, – подавленно произнёс он.
– Вечером жду отчёт, – кивнул Меркулов. – Что найдёте, сразу ко мне. И чтоб никто ни слова.
Меерсон вышел, чекист посмотрел на Травина.
– Черницкая сдала? – спросил тот.
– Скрывать не буду, Елена Михайловна – наш секретный сотрудник, так же, как и вы с этого момента.
Сергей поморщился. То, что он спал с сотрудником ГПУ, Сергея не волновало, а вот то, что этот сотрудник на него доносил – очень даже. Слово «сексот» в конце двадцатых годов уничижительного оттенка не носило, хоть и напоминало о царской охранке.
– Я своего согласия пока не давал, – сказал он.
– Так чего медлить, – Меркулов положил на стол портфель, достал картонную папку, раскрыл. – Травин Сергей Олегович, из крестьян, Сальмисский уезд Выборгской губернии, 1899 года рождения, всё правильно?
– Так и есть.
– Штабс-капитан Травин Олег Святославович кем вам приходится?
– Не знаю такого, – Сергей равнодушно пожал плечами, – отца моего звали Олег Силыч, батрачил на господ, а штабс-капитанов я только издали видал в Гражданскую. И в Карельскую, где я не в тылах околачивался, а белофиннов вот этими руками давил, среди них и полковники попадались.
– Браво, – Меркулов несколько раз соединил и разъединил ладони. – Отличный ответ. А фамилия Беленький вам знакома?
– Друг у меня был, товарищ Беленький, фотограф милицейский, так он сейчас в Рогожске начальником горкомхоза, можете справиться у него.
– Я бы спросил, но Иосиф Эмильевич членораздельно не изъясняется, с ложечки товарища кормят в психиатрической больнице. И что странно, когда ему показали портрет его лучшего друга Сергея Олеговича, обделался бывший начальник от волнения и потом не ел ничего два дня, только трясся, еле успокоили. Вы мне тут ваньку не валяйте, гражданин Травин.
– А вы мне не угрожайте, гражданин Меркулов, – Травин прикинул, сколько понадобится секунд, чтобы этого старичка насмерть угомонить и уйти незаметно. Выходило не больше трёх. – Не люблю я этого.
– К тому говорю, – чекист примирительно улыбнулся, – что вашу биографию мы досконально проверили и никаких несоответствий не нашли, Травиных – их ведь по России многие тысячи, есть и полные однофамильцы, от случайных совпадений никто не застрахован. А значит, вам, как лицу крестьянского происхождения и героического прошлого… у вас ведь крестьянское происхождение?
– Самое что ни на есть, – подтвердил Сергей.
– Так вот, вам отказываться от работы на органы не стоит. Опыт есть и желание – иначе зачем отправили пакет с делами из почтамта. В Москве вы отличились с положительной стороны, Емельянов Василь Василич вас хвалит, по Рогожску о вас тоже отзывы имеются, вы там не в стороне стояли, хоть заслуги другим отдали. И здесь Сомова задержали, в темноту за ним полезли, значит, сочувствия к бандитам нет. Соглашайтесь, Сергей Олегович, если вам доносы претят – так ведь никто и не заставляет, вы мне для другого нужны. Я бы вас в оперсостав взял не раздумывая, но официально не могу, троюродный дядя друга вашего лично пометку в кадровый листок поставил.
– Раз ввязался, помогу, – согласился Травин. – Но потом увольте.
– Как изволите, – Меркулов убрал папку обратно в портфель. – В ближайшие день-два под удобным предлогом вызову вас к себе, там документы подпишете и содержание получите, если что по нашему делу узнаете, через Черницкую передавайте. Да не морщитесь так, Елена Михайловна сама до последнего тянула, вы тоже хороши, женщину пистолетом пугать. Подозревали, сознайтесь?
– Подозревал, – подтвердил Сергей. – Уж очень она к себе располагает. И что мне, просто наблюдать и докладывать?
– Делайте что считаете нужным. О том, что вы теперь наш сотрудник, – чекист поднялся, опёрся руками о стол, – никто не знает, ни другие отделы оперсектора, ни адмотдел, ни прокурор, только начальник и я, ну и ещё несколько моих сотрудников, которые с вами работать будут. Если милиционер подумает, что вы закон преступаете, он вас может пристрелить, следователь, если заподозрит, посадит в камеру, и выручать мы вас будем, только если это делу не помешает, вот в этом ключе и работайте. Кстати, как вы догадались, что Лакоба, возможно, совсем не тот, за кого себя выдаёт? Я ваш листок с интересом прочитал, но на объяснения вы поскупились.