Дверь в это время уже ломали, первыми в комнату вбежали Гуслин и Мигулич.
– Там, за ширмой, – Сергей ткнул пальцем, одновременно надавливая Фоме на шею коленом. – Ушёл.
Мигулич бросился к ширме, опрокинул её, открыл люк – тот вёл вниз, за сцену ресторана.
– Поймали кого-нибудь?
– Так не было никого, – Гуслин набросил на Фому наручники, для верности ещё и ноги сковал, – сейчас всех посетителей проверяют.
– А Леднёва?
– Что Леднёва?
– Она наверху была.
– Нет, – Мигулич высунул голову в люк, – певичка была внизу, она ушла уже, что толку её держать, если за ней хвост.
Травин посмотрел на Фому, тот злобно щерился.
В ресторане народу поубавилось, милиция проверяла документы у посетителей, кое-кто пытался протестовать, двое лежали на полу, со скованными за спиной руками. Черницкая с сожалением смотрела на лежащее на тарелке пирожное, держась за живот.
– Что так долго? – недовольно спросила она. – Вон, десерт принесли, а я уже наелась. Хочешь?
– Нет, вечер окончен, – Травин огляделся, официантов видно не было, или они просто боялись подойти к мужчине с кровящей повязкой на щеке. – Похоже, мы тут бесплатно поели.
Черницкая укоризненно на него посмотрела, Сергей вздохнул, бросил на стол червонец, придавил почти пустым графином.
– Что теперь?
– А теперь едем ко мне, – громко, так, чтобы все слышали, заявила докторша. – И больше ни ногой в это болото смердячье.
К докторше Травин не поехал, а та особо не настаивала. Он высадил женщину у калитки, рассказал ей коротко, почему считает, что сбежавшим мужчиной была Леднёва, и отправился домой. Лиза уже спала, правда, когда Сергей зашёл, глаза открыла, но тут же, убедившись, что свои пришли, снова закрыла и через минуту засопела. Травин тоже улёгся и почти сразу уснул, но выспаться ему не дали.
Ещё не было шести, как в окно постучали. Сергей поднялся, вытащив из-под подушки «майнлихер», махнул Лизе рукой, чтобы та не высовывалась. Та послушно кивнула, но смотрела с интересом. Травин распахнул дверь, на пороге стоял боец в форме ГПУ.
– Велено доставить, – сказал он, не заходя в дом.
Сергей натянул брюки, накинул пиджак, посмотрел в зеркало, лицо было помятым и небритым, глаза – красными. У калитки ждала машина, когда Травин сел на заднее сиденье, там уже расположилась Черницкая. «Форд» заехал внутрь Окольного города, свернул на Гоголевскую улицу и остановился почти в конце, возле белого двухэтажного здания в глубине двора, у подъезда, приметного цилиндрическими сводами. Это здание Травин знал, последним дореволюционным владельцем его было Псковское археологическое общество, а предпоследним – Лапин, отец Вари. Дом был выстроен капитально и явно не для жилых целей, полы из кирпича, уложенного ёлочкой, железные кованые двери, толстые стены со сводчатыми окнами создавали неуют.
Их с Черницкой под конвоем провели в большую комнату, обставленную казённой мебелью. Докторша ёжилась, кутаясь в лёгкое пальто, выглядела она не лучше Травина, когда её вели сюда, казалась испуганной, но стоило конвойным выйти, как тут же изменилась, стала куда увереннее.
– Я уже жалею, что связался с вами, – сказал Сергей.
– Поздно, – докторша уселась рядом, подхватила его под руку, прижалась, – что мнёшься, обними барышню, согрей, нам тут ждать ещё.
Ждать пришлось минут двадцать, наконец в комнате появился Меркулов, он уселся за длинный стол, хлопнул картонкой с бумагами. По лицу было видно, что особист крайне недоволен.
– В этой папке, – сказал он, – лежит бумага, по которой я тебя, гражданин Травин, могу расстрелять хоть сейчас. Знаешь, за что?
– Нет, – Сергей пожал плечами, зевнул, спать хотелось неимоверно.
– За саботаж. Сведения из тебя чуть ли не калёным железом приходится вытягивать. И с чего ты взял, что сбежавший человек – Леднёва?
Травин задумался. Было в хозяине Фомы что-то знакомое, но вот что именно, понять он не мог, на ум только Леднёва приходила.
– А кто же ещё? Она актриса, могла грим наложить, а что мужчину изображает – это я в спектакле видел. Живёт на одном этаже с ворами, и не в курсе их дел? Нескладно получается. Её ведь задержали?
– Нет, – Меркулов сморщился, словно лимон съел, – в комнате нашли грим, женскую одежду и чемодан, но Леднёва сидела у себя в квартире. Там тоже есть ход вниз, на первый этаж, только не в кладовую, а в гримёрку, говорит, в той комнате она переодевалась иногда, вещи хранила, если хозяева разрешали, а о чемодане и слыхом не слыхивала. К тому же он пустой. Нашли ещё один ход, прямо из кухни в небольшой подвал, а оттуда на улицу, вот по нему кто-то точно сбежал.
Травин не стал говорить, что с такими ресурсами, как у ГПУ, можно заранее план дома достать, Меркулов это наверняка и сам знал.
– Что с Моглино? – спросил тот.
– Всё, что я знаю, так это что Грунис получила предписание на проверку сейфа, и у неё послезавтра в подвале должно лежать примерно триста пятьдесят тысяч рублей. В кредитсоюзе вы уже побывали?
– Да, – Меркулов достал бумажный червонец, швырнул на стол, – на двести восемьдесят тысяч фальшивок, и не только там. Ещё «Металлист», все деньги на выкуп облигаций, и фабрика «Шпагат», выручка за весь апрель. Всего почти на миллион.
– Значит, всё же фальшивки?
– Когда знаешь, что искать, найдёшь, в одном месте дефект присутствует, причём сразу так и не увидишь, а мы нашли. И уж если о Леднёвых говорить, предположим, они тут заводилы, откуда бумагу взяли?
– Не знаю, – Травин развёл руками. – В архивах надо смотреть, кто отвечал за ассигнации.
– Вот тут заковыка, – Меркулов тихо хлопнул ладонью по столу, – отвечал Коммерческий банк, а вместо него сейчас газета в этом доме сидит, все архивы передали в суд, и они там сгорели в двадцать втором году, концов не найти, а каждого подозревать мы не можем. Точнее говоря, можем, но уж больно их много получается. Вот, смотри, я тут накидал всю эту преступную кодлу.
Меркулов вытащил из папки расчерченный лист, пододвинул Сергею. Тот уставился на кружочки и стрелочки, очень они напоминали ту схему, что он сам нарисовал. кое-кого там, правда, не было. Зато был человек из адмотдела, помеченный не фамилией, а аж четырьмя знаками вопроса, и он соединялся с Юткевичем.
– Липкина Зоя, с почты, – сказал Травин, – спит с Лакобой.
Меркулов переспрашивать не стал, написал на листе фамилию Зои рядом с Екимовой, прочертил стрелку к Лакобе.
– Липкина ведь у тебя иностранной корреспонденцией занималась?
– Да.
– Это многое объясняет. Теперь всё?
– Нет, – Сергей покачал головой, – Мухина вы всё-таки допросили. Подозреваете его?
– Знаем мы теперь твоего Мухина как облупленного, – начальник особого отдела вздохнул. – Грешки за ним водятся, но не те, чтобы в контрреволюцию играть, даже скорее наоборот. Интересный человек, беседовал я с ним намедни, так он о тебе такое порассказал, хоть в рамку и на стену вешай. Ну и о себе многое. И дом мы его обыскали, тихо, пока его не было, и сожительницу проверили, любопытная персона, но безобидная. Мы уж думали, она связана как-то, отец её следователем был в то время и мог архив припрятать, но не тянет Варвара Алексеевна на Софью Блювштейн.
– Значит, не виноваты они?
– То, что Мухин твой в афере участвовал, мы ему простим, иначе весь город сажать придётся, но впредь пусть в тёмные делишки не влипает, ты уж ему передай. И вот ещё, интересный кадр – Липкина, вроде и поймать её не на чем, – Меркулов поджал губы, – как её взять? То, что она с сожителем своей подруги кувыркалась, к делу не пришьёшь, а если что с почты уносила, теперь не доказать. Сможешь её разговорить?
– Мне она ничего не скажет, но есть, – Травин улыбнулся, – отличная идея, как выбить из Зои Львовны признание, если это они с Лакобой или радиолюбителем Глашу прикончили. Кое-кто подсказал.
Глава 19
На почте царил кавардак. Во вторник к обеду прибыло письмо из окрбанка, с признаками фальшивых червонцев, и кассиры, оставив для посетителей одно открытое окно, с лупами просматривали все наличные деньги. На всякий случай откладывали все банкноты, вызывающие подозрение, Семён себе места не находил.
– Как я мог такое пропустить? – он бегал от одного кассира к другому, перепроверяя дензнаки. – Ты как про фальшивки узнал?
– Да вместе с тобой.
– Липкина опять на работу не пришла, – доложила Марфа, – сказалась больной. Прислала паренька с оказией, вот, глядите.
– Отдай Клавдии Петровне, – Травин написал согласие. – Семён Карлович, подойди сюда и стой неподвижно, а то скоро у меня от твоего вида голова закружится. Кто у нас языками иностранными владеет, кроме тебя и телеграфистов?
– Аня Берзинь, – Семён сказал словно нехотя, покраснел. – У неё немецкий на уровне, и вообще девочка смышлёная, к знаниям тянется.
– Эх, товарищ Циммерман, – тихо сказал Сергей, – догадываюсь я, куда она тянется. Тебе Кислицыной мало было, ты пока мне тут всех сотрудниц не перепортишь, не успокоишься, да? Знаешь, у меня есть идея, почему бы сюда не позвать работать твою жену, она ведь полька, тоже неплохо говорит по-немецки и на тебя положительное влияние окажет.
– Если ты так сделаешь, – сказал Семён быстро и тоже очень тихо, – ты мой злейший враг. А что с Липкиной?
Зоя Липкина во вторник чувствовала себя хуже некуда. Понедельник она провела на работе, потом отлично поужинала, выпила чашку шоколада и легла в кровать чуть позже десяти, но уже в час ночи её разбудили, выволокли из кровати эти ужасные и очень страшные сотрудники ГПУ, привезли неизвестно куда и не давали ей ни спать, ни есть, ни пить. До утра она кое-как держалась, а потом поплыла, глаза сами смыкались, люди входили в камеру, светили лампой, били по щекам. Зоя думала, что она сильная и не скажет никому ничего, но со временем её решимость исчезла. А тут ещё накатывали волны сонливости, она уже плохо понимала, где явь, а где видения, и на женский силуэт отреагировала почти равнодушно. Пока не узнала в женщине Екимову.