Церемония проходила в маленькой греческой церкви; там собралось полно народу. Некоторых греков я помнил: они захаживали к Нику время от времени. Кору встретили с каменными лицами и усадили в дальнем ряду. Многие косо на нас поглядывали, и я не знал, что делать, если с нами захотят разобраться. Это ведь были друзья Ника, а не наши. Вскоре, однако, по рукам пошла сегодняшняя газета, с большим заголовком о невиновности Коры, и распорядитель поспешил пересадить нас на переднюю скамью.
Тип, который толкал речь, начал с каких-то намеков на обстоятельства кончины, но распорядитель с ним пошептался и сунул ему под нос газету, и тот начал по новой, уже без всяких намеков, и даже вставил что-то насчет скорбящей вдовы и скорбящих друзей. Публика кивала.
Когда мы вышли из церкви, двое взяли под руки Кору, а еще двое поддерживали меня. Пока гроб опускали в могилу, я и сам прослезился. Духовные песнопения кого хочешь проймут, особенно если хоронят человека, к которому хорошо относишься, как я к Нику. В конце все запели песню, которую Ник часто пел, и это доконало меня окончательно. Мне едва хватило сил положить цветы.
Знакомый таксист помог нам взять в аренду «форд» – за пятнадцать долларов в неделю, – и мы уехали на нем домой. Вела Кора. На выезде из города стоял недостроенный дом; всю оставшуюся дорогу мы толковали про то, как мало строек доводится до конца. Кора высадила меня и поставила машину в гараж, и мы пошли в дом. Там все осталось как перед нашим уходом, даже два стакана стояли в раковине – из которых мы пили вино, – и валялась гитара: Ник ее не убрал, потому что был пьян. Кора положила ее в футляр, помыла стаканы и пошла наверх. Через минуту поднялся и я.
Кора сидела у окна в спальне и смотрела на дорогу.
– Ну?
Она не ответила, и я повернулся, чтобы уйти.
– Я тебя не прогоняю.
Я сел. Кора заговорила не сразу.
– Ты меня предал, Фрэнк.
– Я не предавал. Он меня заставил, Кора. Мне пришлось подписать. Откажись я, и он бы все понял. Я тебя не предавал. На меня давили, и я не сразу-то и сообразил, во что влип.
– Ты от меня отрекся. Я поняла это по твоим глазам.
– Ладно, Кора. Да. Я просто сломался, вот и все. Я не хотел. Я пытался отвертеться. Но он меня на обе лопатки уложил. И я раскололся.
– Знаю.
– Я потом проклинал себя.
– И я от тебя отреклась.
– Тебя заставили. Ты не хотела. Тебе подстроили ловушку.
– Я хотела. В ту минуту я тебя ненавидела.
– И поделом. Я заслужил. Теперь ты знаешь, как это вышло.
– Нет. Я тебя ненавидела за другое, за то, что ты совершил.
– А я ненавидел себя, не тебя.
– К тебе у меня больше нет ненависти. Я ненавижу Сэкетта. И Каца. Зачем им понадобилось вмешиваться? Почему не дали нам самим все уладить? Я бы только рада была. Даже если бы… ты понимаешь, о чем я… Мы бы сохранили нашу любовь. Ведь у нас больше ничего не было. А как только они затеяли свои грязные игры, ты меня предал.
– А ты – меня, не забывай.
– Это самое страшное. Ты – меня, а я – тебя. Мы оба предатели.
– Теперь мы квиты, разве нет?
– Да, но к чему мы пришли? Мы словно были на вершине горы. Поднялись высоко-высоко. В ту ночь нам принадлежал весь мир. Никогда не думала, что способна испытать такие чувства. И так должно было быть всегда – мы закрепили это нашим поцелуем. Что бы ни случилось. А потом – полетели вниз. Сначала ты, а следом и я. Да, мы сравнялись. Упали. И нам уже не подняться. Нашей прекрасной вершины больше нет.
– Какого черта! Мы же вместе.
– Наверное, да. Но я так много думала, Фрэнк. Прошлой ночью. О тебе и обо мне, о кино – почему я провалилась как актриса, – и про забегаловки, и про дорогу – почему ты ее так любишь. Никчемные мы людишки, Фрэнк. В ту ночь Господь дал нам свое благословение. Он подарил то, о чем двое могут только мечтать. Но для нас его дар оказался слишком велик. И наша любовь дала трещину. Все равно что мотор от самолета приделать к «форду» – он не полетит, а, наоборот, сломается. Вот что мы такое, Фрэнк, – два жалких «фордика». Господь сейчас над нами смеется.
– Ни черта! Это мы над ним смеемся! Он включил нам красный, а мы проехали. И что? Разве мы улетели в кювет? Черта с два! Мы вышли сухими из воды, да еще огребли десять кусков. Так что бог нас точно благословил. А в постели с нами сам дьявол.
– Не говори так, Фрэнк.
– Мы огребли десять кусков или нет?
– Не хочу даже думать про эти десять кусков. Деньги немалые, но на нашу вершину они нас не поднимут.
– Вершину, черт побери… есть у нас вершина, а сверху еще и кучка из десяти тысяч. Если тебе хочется высоты – оглянись вокруг.
– Эх ты! Посмотрел бы на себя со стороны – сидишь тут, умничаешь, с забинтованной башкой.
– Ты забыла: нам есть что отметить. А мы до сих пор не выпили.
– Мне сейчас не хочется ничего отмечать.
– Можно просто выпить, какая разница. Где бутылка, которую открыли до отъезда?
Я пошел к себе и отыскал бутылку. Кварта бурбона, опорожненная лишь на четверть. Прихватил бокалы побольше, лед и минералку и опять поднялся в спальню.
Кора наконец сняла шляпку и распустила волосы.
Я смешал напитки. Немного воды и льда, остальное – бурбон.
– Выпей. Легче станет. Так Сэкетт сказал, когда меня уделал, гнида.
– Ох, какой крепкий.
– Еще бы. Слушай, что-то на тебе слишком много одежды.
Я толкнул Кору на постель, и она расплескала бурбон.
– Ну и черт с ним. Еще полно осталось.
Я начал стаскивать с нее блузку.
– Разорви ее, Фрэнк, как тогда, ночью!
Я стал сдирать с нее одежду. Она поворачивалась и извивалась, чтобы мне помочь. Потом откинулась на подушку и закрыла глаза. Волосы темными кольцами змеились у нее по плечам. Глаза потемнели; соски не торчали вверх, а казались расплывчатыми розовыми пятнами. Кора была как праматерь всех блудниц. Дьявол в ту ночь получил свое.
Глава 13
Вот так оно и шло еще полгода. Каждый день одно и то же. Мы ругались, и я тянулся к выпивке. А ругались мы по поводу отъезда. Пока не кончился условный срок, уехать из штата мы не могли, но я намеревался свалить, как только он кончится.
Мне хотелось увезти Кору подальше от Сэкетта. Я боялся, что если она разозлится, то запросто меня сдаст, как в прошлый раз. Я не доверял ей ни секунды.
Она тоже сперва мечтала уехать, особенно когда я расписывал Гавайи и Южные моря, однако вскоре в дело вмешались деньги. Когда мы открыли мотель – через неделю после похорон, – люди к нам так и повалили, желая на нас поглазеть, а потом приходили еще и еще, потому что им у нас понравилось. Кору сильно увлекла возможность подзаработать деньжат.
– Фрэнк, большинство придорожных закусочных никуда не годятся. Управляют ими какие-нибудь бывшие фермеры из Канзаса или еще кто похуже, и в том, как угодить клиенту, они разбираются как свиньи в апельсинах. Если кто-то понимающий в этом деле приложит усилия, чтобы людям понравилось, они придут еще – и друзей приведут.
– Да к черту посетителей! Мы продадим заведение.
– Чем оно прибыльней, тем легче будет продать.
– Оно и так прибыльное.
– Я имею в виду приличную прибыль. Например, я думаю, что клиентам будет приятно посидеть на воздухе под деревьями. Сам подумай. В Калифорнии такой дивный климат – и кто этим пользуется? Людей селят в убогих типовых хибарах, где такая духота, что того и гляди стошнит, и кормят жуткой дрянью – одинаковой по всему штату, – и не дают возможности получить удовольствие.
– Послушай, лучше поскорее продать. Конечно, на воздухе сидеть приятнее. Это все знают, кроме владельцев калифорнийских забегаловок. Но если сажать клиентов снаружи, то понадобятся еще столы, освещение, проводка и всякое прочее, а может, следующему владельцу ничего такого не захочется.
– Мы пробудем здесь полгода, нравится нам это или нет.
– Так давай потратим время на то, чтобы найти покупателя.
– Я хочу попробовать свою идею.
– Хорошо, пробуй.
– Можно вынести часть столов из помещения.
– Я сказал – как хочешь. Пошли, выпьем.
Всерьез мы разругались из-за лицензии на продажу пива – до меня дошло, куда метит Кора. Она устроила под деревьями небольшой помост, поставила столы, растянула полосатые навесы, а вечером там зажигались фонарики, – и дело пошло. Кора оказалась права. Клиентам очень нравилось посидеть полчасика под деревьями и послушать музыку – мы включали маленький приемничек, – прежде чем ехать дальше. Тут и пиво кстати пришлось. Кора придумала, что это теперь будет пивной сад.
– Говорю тебе, не нужен мне никакой пивной сад! Мне только одно нужно – парень, который захочет выложить наличные.
– Но ведь обидно же.
– Мне – вовсе нет.
– Послушай, Фрэнк. Лицензия обходится всего лишь в двенадцать долларов за полгода. Господи, уж на двенадцать долларов мы можем разориться!
– Лицензия на пиво – это торговля пивом. У нас уже есть лицензия на бензин и заправка, и лицензия на хот-доги, а теперь еще и пиво. К черту все! Я хочу убраться отсюда, а не завязнуть еще сильней.
– Люди охотно сюда приезжают, и у меня уже все устроено, – и вдруг я начну им объяснять, что пива нет, потому что у нас нет лицензии.
– Зачем вообще кому-то что-то объяснять?
– Нам всего-то нужно поставить стойку с кранами – и можно продавать бочковое пиво. Оно вкуснее, чем в бутылках, и прибыли от него больше. На днях видела в Лос-Анджелесе отличные стаканы. Высокие такие. Для пива как раз подойдут.
– Теперь еще и стойка, и стаканы! Говорю тебе: не желаю я никакого пивного сада!
– Фрэнк, неужели тебе никогда не хотелось остепениться?
– Послушай-ка, я мечтаю отсюда убраться. Хочу в другое место, где мне не будет являться призрак чертова грека, и не будет сниться это его эхо, и где я не буду подскакивать, заслышав по радио гитару. Нужно свалить отсюда, иначе я чокнусь.
– Ты все врешь.