– Роскошно. У всех челюсти поотвиснут.
Я исправил ошибки, а он добавил к буквам завитушек.
– Ник, чего ради тогда вешать старую? Почему бы вам прямо сегодня не поехать в город и не заказать вот такую? Настоящая красота, можете мне поверить. Это очень важно. Вывеска – лицо заведения, согласны?
– Так и сделаю. Ей-богу, сделаю!
До Лос-Анжелеса было миль двадцать; Ник разоделся так, будто собирался в Париж, и отправился сразу после завтрака. Как только он уехал, я запер переднюю дверь. Потом взял со стола неубранную тарелку и понес в кухню. Кора была там.
– Вот. Тарелка осталась.
– Спасибо.
Я поставил тарелку – лежавшая на ней вилка задребезжала, словно бубенчик.
– Я тоже думала поехать, но у меня тут полно готовки, – и решила не ездить.
– Да и у меня много работы.
– Вам уже лучше?
– Все нормально.
– Иногда расстройство бывает из-за какой-нибудь ерунды. Например, другая вода, или вроде того.
– Наверное, переел за обедом.
– Что это?
Кто-то ломился в дверь.
– Видимо, хотят войти.
– А дверь заперта?
– Кажется, я ее запер.
Она посмотрела на меня и побледнела. Пошла в зал, но через минуту вернулась.
– Уехали.
– Сам не знаю, зачем я ее запер.
– А я позабыла открыть… – и Кора двинулась обратно, но я ее остановил.
– Давай не будем открывать.
– Если будет заперто – никто не сможет войти. А мне еще готовить нужно. И тарелку помыть.
Я обнял ее и впился губами в ее губы.
– Укуси меня! Укуси!
Я укусил. Так сильно, что ощутил вкус крови. И кровь текла у Коры по шее, когда я нес ее наверх.
Глава 3
Потом два дня я был словно пришибленный, однако грек на меня дулся и ничего не заметил.
А дулся он потому, что я не починил дверь из кухни в зал. Кора сказала, что ударилась о дверь – нужно же было объяснить, отчего у нее распухла губа. Виноват оказался я: не починил дверь. Тогда я ослабил пружину – вот и вся починка.
На самом-то деле Ник был не в себе из-за вывески. Он потерял от нее голову и даже боялся, как бы я не сказал, что идея моя, а не его. Да еще эту чертову вывеску не смогли сделать сразу, пришлось ждать три дня. Потом я забрал ее и повесил. На вывеске было все, что Ник нарисовал на листке, и кое-что еще. Греческий флаг, американский флаг, две руки в рукопожатии и надпись: «Качество гарантировано». Все это было написано красными, белыми и голубыми неоновыми буквами; я ждал, пока стемнеет, чтобы включить. Когда я повернул выключатель, вывеска засияла, как рождественская елка.
– Да, много я видал вывесок, но такой – ни разу. Нужно отдать вам должное, Ник.
– Ей-богу! Ей-богу!
Мы пожали друг другу руки и опять стали друзьями.
На следующий день, оказавшись на минутку с Корой наедине, я ткнул ее кулаком в бедро – да так, что чуть не сшиб с ног.
– Это еще чего?! – фыркнула она, словно пантера. Мне она такой нравилась.
– Как ты, Кора?
– Паршиво.
Меня опять стал преследовать ее запах.
Как-то раз Ник узнал, что один парень неподалеку продает по дешевке бензин. Он мигом прыгнул в машину и помчался запасаться. Я сидел у себя в комнате и уже хотел двинуть в кухню, но на пороге столкнулся с Корой. Я посмотрел на ее губы. Раньше-то случая не представлялось. Опухлость сошла, остались только крошечные синячки от моих зубов. Я потрогал их пальцем. Губы у нее были мягкие и влажные. Я поцеловал их – не сильно, а легко и нежно. Никогда раньше так не целовал.
Кора оставалась со мной, пока не вернулся грек, примерно час. Мы ничего не делали, просто лежали рядом. Она перебирала мои волосы и задумчиво смотрела в потолок.
– Ты пирог черничный любишь?
– Не знаю. Люблю, наверное.
– Я тебе испеку.
– Осторожней Фрэнк! Рессору[2] сломаешь!
– К чертям собачьим рессору!
Мы въехали в эвкалиптовую рощицу у дороги.
Ник послал нас в лавку – вернуть несколько бифштексов, которые, по его словам, никуда не годились. На обратном пути нас застигла темнота. Я съехал с дороги – машина подскакивала и тряслась – и остановился за деревьями. Не успел я потушить фары, как Кора уже заключила меня в объятия.
Мы много чего успели. Потом сидели в машине.
– Я так больше не могу, Фрэнк.
– И я.
– Это невыносимо. Мне нужно насытиться тобой, Фрэнк. Ты понимаешь, о чем я? Утолить свою жажду.
– Понимаю.
– Ненавижу этого грека!
– Почему ты за него вышла? Ты не рассказывала.
– Я тебе ничего не рассказывала.
– Да, на разговоры мы не отвлекались.
– Я работала в одной кафешке. Поработаешь пару лет в лос-анджелесской забегаловке – ухватишься за первого же парня с дорогими часами.
– А из Айовы когда уехала?
– Три года назад. Победила в конкурсе красоты. В выпускном классе, в Де-Мойне. Я там тогда жила. Первое место – поездка в Голливуд. Отхватила главный приз, кругом – фотографы… а через две недели уже работала в забегаловке.
– Домой не вернулась?
– Не хотелось доставлять им такое удовольствие.
– А в кино сниматься?
– Пробы проходила. С внешностью-то никаких проблем. Но там же теперь нужно говорить – в кино. И стоило мне на экране заговорить, как всем стало ясно, чего я стóю… Жалкая дешевка из захолустья, у которой шансов стать актрисой столько же, сколько у обезьяны. Даже меньше. Обезьяна хотя бы рассмешить может. А от моей игры людей только тошнит.
– А потом?
– Потом два года парни щипали меня за ляжки, оставляли грошовые чаевые и звали прогуляться после работы. И иногда, Фрэнк, я с ними ходила.
– А дальше?
– Ты понимаешь, что значит «прогуляться»?
– Понимаю.
– Дальше… появился он. Я вышла за него замуж, думала, притерплюсь. Но больше не могу. Господи, разве я похожа на беленькую птичку?
– По мне, ты скорей из породы хищников.
– Что есть, то есть. Перед тобой мне незачем притворяться. И кожа у тебя хорошая и не блестит от жира. Фрэнк, ты хоть понимаешь, как это важно?
– Вроде могу представить.
– Вряд ли. Мужчина никогда не поймет, что это значит для женщины. Жить с потным и сальным типом, от которого тошнит, когда он до тебя дотрагивается. И вовсе я не хищница, Фрэнк, я просто больше не могу его терпеть.
– Это ты меня-то хочешь обдурить?
– Ладно, пусть. Пусть я хищница, только я могла бы быть совсем другой. С парнем, который не лоснится от жира…
– Кора, как насчет того, чтобы со мной уехать?
– Я об этом думала. Много думала.
– Плюнем на твоего грека и рванем отсюда. Рванем – и все.
– Куда?
– Куда угодно. Какая разница?
– Куда угодно, куда угодно… А это вообще где?
– Да повсюду. Где мы сами захотим.
– Нет. Это в дешевой забегаловке.
– Я не предлагаю забегаловку, я предлагаю дорогу. Дорога – это здорово! Уж я-то знаю дорогу, как никто. Каждый поворот, каждую кочку. И как по ней идти. Разве нам такое не подходит? Стать парочкой бродяг, какие мы и есть на самом деле?
– Ты-то настоящий бродяга. У тебя даже носков не было.
– Но тебе я понравился.
– Еще как. Понравился бы, не будь у тебя и рубашки. Без рубашки – даже лучше: плечи у тебя такие крепкие и широкие.
– Потасовки с охранниками на железной дороге помогают развивать мускулатуру.
– У тебя вообще сильное тело. Большое и сильное. И волосы светлые. Ты – не дряблый сальный коротышка с курчавыми волосами, который мочит их на ночь одеколоном.
– Наверное, приятно пахнет.
– Ничего у нас не выйдет, Фрэнк. Эта дорога никуда не ведет, разве что опять в дешевую закусочную. Забегаловка – для меня, и какая-нибудь черная работа – для тебя. Паршивая работа на заправке, где нужно ходить в комбинезоне с надписью «Мы вам всегда рады». Фрэнк, если я тебя увижу в рабочем комбинезоне, я просто разревусь.
– Ну и?..
Она долго сидела, сжимая мою руку.
– Фрэнк, ты меня любишь?
– Да.
– Так сильно, что все остальное не важно?
– Да.
– Есть один способ…
– Ты вроде говорила, ты не хищница?
– Говорила, причем серьезно. Я вовсе не такая, как ты думаешь, Фрэнк. Я хочу работать, хочу чего-то стоить – вот и все. Только без любви это невозможно. Понимаешь? По крайней мере для женщины. Да, я совершила ошибку. И приходится вести себя как хищница, чтобы ее исправить. На самом деле я не такая.
– Нас могут повесить.
– Нет, если все сделать как следует. Ты умный, Фрэнк, ты сразу меня раскусил. Ты придумаешь способ. Я не первая женщина, которой приходится стать хищницей, чтобы выпутаться из беды.
– Он мне ничего не сделал. Он не злой.
– Наплевать, что он не злой. Говорю тебе – от него воняет. Он сальный и вонючий. Думаешь, я позволю тебе нарядиться в рабочий комбинезон, в то время как у него четыре костюма и дюжина шелковых рубашек? Разве мотель – не мой наполовину? Разве я не готовлю? Или я готовлю плохо? А ты разве не работаешь?
– Тебя послушать – так это нормально.
– А кто узнает – нормально или нет, кроме нас с тобой?
– Ты и я.
– Именно. Не ты, я и дорога, а просто – ты и я.
– Наверное, ты все-таки хищница. Иначе не смогла бы внушить мне такие мысли.
– Поцелуй меня, Фрэнк. В губы.
Я поцеловал Кору. Ее глаза сияли, словно голубые звезды. Я как будто очутился в церкви.
Глава 4
– Горячая вода найдется?
– А в ванной?
– Там Ник купается.
– Ах да. Я налью вам из котла. Ник любит нагревать полный бойлер, когда купается.
Мы репетировали, как будем потом все рассказывать.
Было около десяти, мы уже закрылись, Ник принимал ванну, как обычно по субботам. Мне понадобилась горячая вода для бритья, потом я вспомнил, что не загнал машину в гараж. Я выхожу наружу, стою рядом с машиной, готовый посигналить, как только кто-нибудь появится. Кора ждет, пока он залезет в ванну, заходит взять полотенце и бьет его по голове мешочком, в который я заранее положил несколько подшипников.