Любовные, самые что ни на есть «пылкие» слова они напишут совсем крохотными буквами и спрячут под марками. Стоит их чуть-чуть намочить и аккуратно отклеить – и тайное послание сразу же проявится.
– А как же он поймет, что нужно снять марки? – озадаченно спросила Джованна.
Анна все продумала.
– За пару дней до открытки ты отправишь ему отдельное письмо с инструкцией. Напишем там всего одну фразу: «Под марками скрыто больше слов, чем кажется, если знаешь, где искать». Если дон Джулио не круглый дурак, то сразу сообразит, что к чему, когда получит открытку. И ответит тебе тем же способом. Спорим?
Весна пришла. Карло почувствовал это, вдыхая воздух того солнечного Пасхального воскресенья. Небо было невероятно ясным и чистым. Он решил, что сегодня возьмет Роберто с собой на мессу. В последнее время им редко удавалось побыть наедине. Из-за первой обрезки виноградника, посаженного год назад, Карло был постоянно занят. Он целыми днями пропадал на «Винодельне Греко», где снова закипела работа. С рассветом работники, вооружившись секаторами, склонялись над молодыми лозами. Дон Чиччо объявился лишь однажды, в самый первый день обрезки, и пробыл от силы час. Он вкратце объяснил Карло, как правильно провести эту деликатную процедуру, от которой зависит будущий урожай и качество винограда. «Дальше сам разбирайся», – буркнул он напоследок, мрачный, как всегда.
Так Карло узнал, что многое зависит от количества почек, которые решено оставить. Чем их больше на каждом саженце, тем обильнее будет урожай, но содержание сахара и концентрация ароматических веществ в ягодах снизятся. Поэтому лучше всего сохранить только две почки, самые крепкие и сильные, из которых разовьется основной ствол. Присматривая за работой, Карло заметил, что некоторые работники, особенно самые юные и неопытные, срезают как раз крепкие, полные сока почки и оставляют слабые. Он тут же сделал им выговор. «Прошу прощения, синьор Греко», – услышал он в ответ.
Карло нарядил Роберто в праздничный костюмчик: синий пиджак с брюками в тон, белую рубашку и серебристую бабочку.
– Ты у папы красавец, – улыбнулся он, ласково щелкнув сына по щечкам.
Малыш весело захихикал в ответ. Карло прижал палец к губам:
– Тс-с, мама спит.
Он приоткрыл дверь спальни и заглянул внутрь. Анна лежала на правом боку, ее волосы разметались по подушке. На глазах у нее была черная шелковая маска. Карло застыл на пороге, затаив дыхание и не отрывая от нее взгляда. «Боже, какая она красивая», – подумал он. И в этот момент вдруг со всей ясностью ощутил, как он устал. Устал от того, какая пропасть разверзлась между ними за последние месяцы. Как высока стена, которую они возвели из взаимных обид и ссор.
Последняя размолвка случилась буквально вчера вечером – у обоих кусок в горло не лез за ужином. А ведь он сам ее спровоцировал: не смог удержаться, чтобы в очередной раз не потрепать ей нервы. Карло прекрасно знал, как Анна настаивает на том, чтобы дома все говорили только на итальянском. Она строго-настрого запретила диалект, и стоило Карло хоть раз обронить словечко на местном наречии, как он тут же получал от нее нагоняй. «Только не при ребенке, прошу тебя», – одергивала она его. И что же? Весь вчерашний ужин Карло, будто ей назло, учил сына, сидящего в своем деревянном стульчике, разным апулийским словечкам, заставляя их повторять. Анна просила его прекратить, а он в ответ лишь сильнее подначивал малыша и хлопал в ладоши всякий раз, когда тот правильно произносил новое слово.
Теперь, вспоминая об этом, Карло испытывал жгучий стыд. Он чувствовал, что это было дурацким ребячеством. Похоже, Анна была права, когда говорила, что возвращение на юг превратило его в imbécile и réactionnaire… Стоя на пороге и глядя на спящую жену, Карло вдруг с ужасом подумал: а вдруг она потеряла к нему уважение?
От одной только мысли ему стало невыносимо больно.
Он тихонько прикрыл дверь и вернулся в детскую. Взял Роберто на руки и медленно спустился по лестнице.
Карло пришел к церкви Сан-Лоренцо задолго до начала одиннадцатичасовой мессы. Переступив порог, он окунул пальцы в чашу со святой водой, перекрестился и вошел внутрь. В дальнем конце, у пышно украшенного барочного алтаря, уже занял свое место органист. Карло прошел по выложенному разноцветной плиткой полу центрального нефа. По бокам тянулись два придела с малыми алтарями. Он занял скамью в середине левого ряда, где обычно сидели мужчины. Напротив возвышался надгробный памятник Джорджо Антонио Паладини, который когда-то был синьором Лиццанелло – местным феодалом. Не прошло и пары минут, как церковь наполнилась людьми. Краем глаза Карло заметил, как к первому ряду скамей направляется семейство дона Чиччо. Джина крепко держалась за локоть мужа, Кармела и Никола шли бок о бок, а сын Даниэле следовал чуть поодаль. Они расселись: дон Чиччо, Никола и Даниэле – слева, Кармела с матерью – справа.
Когда настал черед причастия и заиграл орган, Карло поднялся со скамьи и с Роберто на руках встал в очередь к алтарю. Так вышло, что рядом с ним оказался Даниэле, а у него за спиной – Никола и дон Чиччо.
– Доброе утро, дон Чиччо, – вполголоса поздоровался Карло с улыбкой.
Тот приподнял подбородок в знак приветствия.
– Обрезку закончили? – поинтересовался он.
– Да-да, все сделали, – ответил Карло. – Будем надеяться на хороший урожай.
– Здравствуй, Карло. – Никола пожал ему руку и повернулся к сыну: – Даниэле, поздоровайся с синьором Карло.
Мальчик обернулся и приподнял кепку.
– Доброе утро, – буркнул он без особого энтузиазма.
Карло дружески похлопал его по плечу:
– Как поживаешь, молодой человек?
И улыбнулся. Дон Чиччо почему-то напрягся и отвел взгляд.
– Эй, пошевеливайтесь там! – раздался у них за спинами чей-то хриплый голос.
Карло с Роберто на руках и Даниэле впереди, а дон Чиччо с Николой позади медленно, шаг за шагом продвигались в очереди к священнику.
Кармела сидела рядом с матерью, ожидая, пока причастятся все мужчины и начнется женская очередь. Не отрываясь она следила глазами за Карло и Даниэле, идущими бок о бок. Сердце колотилось так, что, казалось, если бы не звуки органа, вся церковь слышала бы этот стук.
В последний понедельник марта в почтовом отделении царило праздничное настроение. Еще бы – после восьми лет помолвки Томмазо наконец-то собрался под венец со своей Джулией, хрупкой и застенчивой девушкой из хорошей семьи, единственной дочкой местного патруну, крупного землевладельца. Начальник принес поднос с миндальным печеньем и откупорил бутылку игристого. Несмотря на ранний час – всего восемь утра, – каждый с удовольствием пригубил по бокалу. Когда вошла Анна, все уже стояли вокруг стола с бокалами в руках. От печенья на подносе почти ничего не осталось. Анна пришла не одна – с ней была Лоренца в школьной форме: черной юбочке и белой блузке с темным воротничком. Последние несколько месяцев девочка умоляла показать ей почту – ей было интересно, где работает тетя. Сегодня Анна наконец-то сдалась. Правда, взяла с племянницы обещание, что сразу после почты та безропотно отправится в школу.
– Какая красивая девочка! – улыбнулся Лоренце Томмазо. – Сколько тебе лет?
– Одиннадцать! – звонко ответила та.
Элена вмешалась:
– Постой, так это же дочка Антонио, разве не узнаешь? Хотя, конечно, она вся в мать. – Она повернулась к Лоренце. – Видела бы ты свою маму в этом возрасте – вы прямо как две капли воды!
– Вы знакомы с моей мамой?
– А то! Мы с ней в одном классе учились.
– И в чем же ты видишь ее сходство с Агатой, кроме цвета волос? – возмутилась Анна. – Глаза у нее точь-в-точь как у Антонио. И улыбка такая же.
Элена скрестила руки на груди и внимательно оглядела девочку.
– Ну, может, и так, – пожала она плечами. – Хотя, по-моему, вылитая Агата. Ты что скажешь, Кармине?
– Да откуда ж мне помнить, какие там у Антонио глаза! Мне бы со своими делами разобраться, – проворчал тот в ответ.
– Ох уж этот старый брюзга, – закатила глаза Элена. – И как только жена тебя терпит?
Кармине хмыкнул.
– Это я ее терплю.
– Одиннадцать, значит… – задумчиво повторил Томмазо. – И ты уже решила, что будешь делать после начальной школы?
Анна ответила за нее:
– Конечно, решила. Будет готовиться к вступительным экзаменам в гимназию. После поступит в классический лицей… а потом – в университет, – с гордостью добавила она.
Анна вспомнила, сколько споров было в семье по этому поводу. Агата предпочла бы отдать дочь в училище. «Хоть какому-то делу там научат», – говорила она. Антонио же и слышать ни о чем, кроме университета, не желал. Он с самого рождения Лоренцы мечтал, чтобы она первой в семействе Греко получила высшее образование. И никто в мире не помешал бы осуществлению этой мечты. Агата, нечасто видевшая в муже такую решимость, в конце концов сдалась. Правда, не без ворчания. Сама она была приучена мыслить приземленно – зачем столько лет учиться, если конечная цель все равно travagghiare, вкалывать? Самым большим счастьем для дочери Агата считала удачное замужество. Вот что дает женщине почет, уважение и кусок хлеба с маслом.
– Надо же, классический лицей! Какая ты у нас молодец! – Томмазо одобрительно потрепал девочку по щеке.
От этого неожиданного прикосновения та вспыхнула и потупила взгляд.
Анна взяла племянницу за руку и повела смотреть почтовое отделение, на ходу вкратце объясняя, кто чем занимается. Лоренца, как обычно, засыпала тетю вопросами: «А зачем эти весы?», «А что в этом ящике?», «А кто сидит за тем столом?», «А почему у вас тут сейф?».
Анна терпеливо отвечала, а потом сказала:
– Посиди спокойно пару минут, мне нужно собрать сумку.
– Пойдем-ка лучше к нам, – позвала девочку Кьяра и протянула ей руку.
Лоренца охотно за нее ухватилась и проследовала за Кьярой и Эленой в телеграфный зал. Тем временем Томмазо занял место за своим столом, а Кармине распахнул одну из створок двери – знак, что почтовое отделение открылось.