– Ну и что он там будет делать? – вскинулась Кармела. – В батраки наймется? Да я скорее сдохну, чем позволю сыну руки марать у этого Греко!
– Руки и замарать можно, и отмыть, – парировал дон Чиччо. – У него там деньжищ крутится… – «У него» он подчеркнул голосом и раскинул руки, показывая, сколько именно. – Неужели не хочешь, чтобы и сыну твоему перепало?
– А с чего бы ему перепадать? – спросила Кармела, внезапно ощутив любопытство. – «Он» ведь ему ничего не должен.
Дон Чиччо встал со стула, снял с каминной полки трубку и не спеша раскурил. Глубоко затянулся, помедлил несколько секунд и наконец изрек:
– Эх, дочка, недооцениваешь ты силу кровных уз.
– Какие еще кровные узы?! – вспылила Кармела. – Даниэле ему до лампочки! Только вид делает, будто ему не все равно. А сам при первой возможности сбежит и думать о нем забудет. Знаем мы этот фирменный стиль Карло Греко!
– Зря ты ему про мальчишку рассказала. Сглупила, поддалась порыву, как все бабы, – пожурил дочь дон Чиччо. – Но раз уж проболталась, так используй это с умом. Пусть Карло почаще видит пацана у себя перед глазами. А то ведь он сейчас толком и не знает, как его родной сын выглядит. Пускай парень с простого работника начнет, он ведь еще совсем мал, ни волоска на подбородке. А там, глядишь, со временем…
Кармела недоверчиво прищурилась:
– Ну и куда мне глядеть? Думаешь, он возьмет и завещает Даниэле компанию?
Она горько рассмеялась, но дон Чиччо и бровью не повел.
– Нет, – серьезно ответил он, выпуская колечко дыма. – Компанию он ему не отпишет, это ясно. Но хоть что-то да перепадет мальчишке. И кусок будет ой какой немаленький, уж поверь мне. Я-то знаю, как такие дела делаются. Кровь свое всегда возьмет.
Кармела нахмурилась.
– Тогда сам его и проси, чтобы взял Даниэле на работу, – отрезала она. – А я унижаться не стану.
* * *Зажав в зубах сигару, Карло обходил виноградники, приглядывая за работниками. Сейчас, летом, они как раз занимались «зеленой обрезкой». А в сентябре – этого момента Карло ждал целых три года, мучаясь нетерпением, – наконец-то можно будет собирать урожай. Этикетку для своего вина «Донна Анна» он уже заказал. Из всех вариантов, предложенных художником, Карло выбрал тот, где красовалась распустившаяся алая роза.
Он как раз потягивался, разминая затекшую спину, когда краем глаза заметил приближающегося дона Чиччо. Удивившись, Карло помахал ему рукой.
– Дон Чиччо, вот так сюрприз! И как это вы в такую жару пешком до нас добрались? Не стоило так утруждаться.
Тон был дружелюбный, но с легким оттенком недоумения.
Дон Чиччо отмахнулся: «Я, сынок, еще не настолько одряхлел». И тут же предложил пройтись между рядов виноградника – интересно поглядеть, как идут дела.
Они не спеша побрели вдоль лоз. Дон Чиччо зорко осматривался по сторонам, то и дело останавливаясь, чтобы сделать замечание работникам.
– Режь аккуратнее, не задевай самые крупные почки. Оставь хотя бы пару сантиметров… – наставлял он. – Эти листья убери, они загораживают гроздья от солнца.
И лишь когда они добрались до дальнего края виноградника, где лозы еще не подвергались обрезке, дон Чиччо решился завести разговор.
Карло закурил сигару и, неловко переминаясь с ноги на ногу, приготовился слушать – со смесью опасения и некоторого недовольства…
– Парню просто нужно набраться опыта, прочувствовать, что такое тяжелый труд. Закалить характер, повзрослеть. Сам понимаешь, его отец Никола, – многозначительно добавил дон Чиччо, – мальчишку такому не научит…
У Карло похолодело внутри.
– Но почему именно здесь? Вокруг столько виноградников… – попытался возразить он.
Дон Чиччо прошел несколько шагов вперед, сунул руки в карманы брюк и отвернулся.
– Мой покойный отец, Царствие ему Небесное, всегда говорил, что нет ничего хуже неблагодарности, – веско обронил он.
– Помилуйте, дон Чиччо, вы же знаете, как я благодарен вам за помощь! – торопливо воскликнул Карло.
Дон Чиччо обернулся и в упор посмотрел на собеседника.
– Вот за это все, – он широким жестом обвел рукой виноградники, – я и прошу ответную услугу. Неужто откажешь?
Карло провел ладонью по мокрым от пота волосам. Он стиснул кулаки, нахмурился и уставился куда-то вдаль.
– Что ж, если вы так ставите вопрос… – обреченно пробормотал он.
– Вот и славно, – усмехнулся дон Чиччо. – Пришлю парня к тебе завтра с утра.
Он уже развернулся, чтобы уходить, но Карло вдруг решительно шагнул ему наперерез.
– Позвольте напоследок сказать, – произнес он на удивление твердым голосом. – Надеюсь, вы не настолько меня недооцениваете, чтобы считать полным кретином. Имейте в виду, в моих глазах ваш внук будет таким же работником, как и все остальные. Его фамилия Карла.
Дон Чиччо бросил на него насмешливый взгляд.
– Он носит фамилию своего отца. А чью же еще?
* * *Тем летом Лоренца стала девушкой. Стоило ей увидеть тоненькие струйки крови, стекающие по ногам, как она в ужасе завопила. Прибежавшая на крик Агата застала дочь в ванной.
– Ты чего разоралась? Это просто месячные. Поздравляю, теперь ты взрослая, – только и сказала она.
Мать сунула Лоренце в руки стопку тряпичных прокладок, нарезанных из старой простыни, и показала, как ими пользоваться.
– Менять не реже, чем раз в два часа, – строго наказала Агата. – А то провоняешь вся, люди от тебя шарахаться будут.
И принялась перечислять все, чего Лоренце следовало избегать в «красные дни», словно чумы: не трогать цветы или растения – засохнут, не приближаться к тесту – опадет, не подходить к вину – скиснет.
Пересказав все это тете, Лоренца услышала в ответ раскатистый хохот. Анна смеялась так, что на глазах у нее выступили слезы.
– Ты чего надо мной потешаешься? – насупилась племянница.
– Да я не над тобой, глупышка! Неужели твоя мать на самом деле несла весь этот бред?
– Ага, – опустила голову Лоренца.
– Чушь собачья, не верь ей!
– А почему она так говорит?
– Это просто древние суеверия. Абсолютно беспочвенные. Пойдем, я тебе докажу.
Анна потянула племянницу за руку в сад.
– А ну-ка потрогай мой базилик, – велела она.
Лоренца попятилась.
– Ой, тетя, не надо…
– Не волнуйся, просто прикоснись к нему. Иди сюда!
Лоренца неуверенно приблизилась к кустику.
– Давай, смелее, трогай! – повторила Анна. – Вот увидишь, ничего ему не сделается. Больше того, – лукаво улыбнулась она, – как закончим тут, спустимся вниз, в кладовку. Помнишь, где дядя вино держит? И перещупаем там все бутылки.
В такие же «красные дни» в конце учебного года Лоренца узнала, что в гимназии ее оставили на осень и по латыни, и по греческому.
– Вот видишь! – торжествующе объявила Агата, тыча ее табелем под нос Антонио. – А по остальным предметам ей едва натянули удовлетворительные оценки. Я же говорила: нечего ей в гимназии делать, в училище надо было отдавать. Да разве меня кто-то слушает!
Лоренца сидела, мрачно уткнувшись взглядом в сцепленные на коленях руки. Слова матери ее явно расстраивали.
– Найму ей репетитора на лето, подтянет хвосты, – невозмутимо ответил Антонио. И, улыбнувшись дочери, добавил: – Справимся!
Но его улыбка словно повисла в воздухе.
С того самого дня, как Антонио вернулся из Африки, он чувствовал себя в собственном доме незваным гостем. Никто не встретил его с распростертыми объятиями, разве что Карло был искренне рад. Агата же с порога отправила мужа спать на диван.
– Ты меня оставил в постели одну на долгие месяцы. Вот и дальше буду одна спать, – отрезала она, даже не взглянув на него.
Антонио безропотно смирился. Достал из сундука чистые простыни и плоскую подушку, на которой спал раньше. И терпел ядовитые шпильки жены изо дня в день.
– Не обессудь, придется тебе довольствоваться нашей едой, – цедила она, выставляя на стол тарелки.
Если Антонио задерживался на маслодельне и приходил к ужину позже обычного, Агата язвительно приветствовала его:
– Думает, что все еще в отеле живет!
Когда он сказал, что хочет сводить Лоренцу в театр Политеама в Лечче, жена ехидно поинтересовалась:
– Это ты там к театрам пристрастился?
«Там» – так она называла Африку и всякий раз кривилась при ее упоминании. Антонио всегда отвечал ей спокойно и вежливо, но подобная кротость лишь сильнее бесила Агату.
Однако больнее всего Антонио ранила перемена в Лоренце. Встречаясь с ним взглядом, она тут же отворачивалась. Больше не бежала радостно навстречу, когда он возвращался с работы. В разговоре тщательно подбирала каждое слово, словно боялась сказать что-нибудь не то. А особенно Антонио мучило то, что он больше не слышал от нее восторженных восклицаний типа «красиво-прекрасиво». Казалось, Лоренца вообще разучилась радоваться.
С тяжелым сердцем Антонио осознал, насколько губительно сказалось его отсутствие на жизни жены и дочери. Между ними пролегла бездонная пропасть, и все попытки наладить отношения разбивались вдребезги.
Торговля маслом с Асмарой продлилась всего несколько месяцев. В один из дней в конце зимы весь товар вернулся обратно в сопровождении пространного письма, которое Анна вручила Антонио прямо в конторе.
Она встала прямо напротив, глядя на него в упор и безмолвно побуждая вскрыть конверт. Антонио вдруг осознал, что впервые с момента его возвращения они остались наедине. Раньше при их встречах непременно присутствовал кто-то из домочадцев, так что они лишь обменивались ничего не значащими любезностями, но поговорить по душам им не доводилось. Однако, едва взглянув в зеленые глаза Анны, Антонио с пронзительной ясностью понял: нет на земле места, достаточно далекого, чтобы убежать от нее и от себя самого.
– Я прочла имя отправителя. Кто такая Лидия? – без обиняков спросила Анна.
Антонио отвел глаза.
– Владелица одного из ресторанов, с которыми я сотрудничал, – пробормотал он.