Иногда по вечерам Кармела открывала дверь ателье и, опершись плечом о косяк и скрестив руки на груди, спрашивала:
– Как прошел день?
– Хорошо, – бросал Даниэле, торопливо взбегая по лестнице в жилые комнаты.
– Синьор Карло сегодня был?
– Да, а как же. Он всегда там.
– По-прежнему хорошо к тебе относится?
Даниэле неизменно кивал, и этого безмолвного ответа Кармеле было достаточно. О том, что синьор Карло был к нему особенно добр и щедр, сын предпочитал не распространяться. Случалось, хозяин давал Даниэле несколько лишних монет сверх положенной платы. Передавая деньги, он заговорщически подмигивал – мол, никому ни слова. А во время двух последних сборов урожая и вовсе поручил парню ответственное дело. Прежде чем отправить виноград в чаны для прессования, Даниэле должен был лично осмотреть каждую гроздь и удостовериться, что все ягоды спелые и не помятые. Подпорченные велено было безжалостно выбраковывать.
Когда вино «Донна Анна» было наконец разлито по бутылкам, синьор Карло с гордостью вручил одну из них Даниэле.
– Обязательно дай попробовать дону Чиччо, – наказал он.
Вина такого диковинного оттенка юноше еще не доводилось видеть. Жидкость в бутылке, прозрачная и благородная, отливала нежно-розовым.
Дедушка, продегустировав напиток, одобрительно кивнул:
– Хорошее вино.
И долго принюхивался, улавливая в букете фруктовые нотки: вишню и землянику.
В канун Рождества семейство Греко собралось на ужин в доме Анны и Карло. На этот раз к ним наконец присоединилась и Джованна.
– В этом году я не дам тебе провести Рождество в одиночестве, – сказала ей Анна. – Ужинаешь с нами, и никаких отговорок. Можешь захватить Цезаря, если хочешь.
После обеда Анна и Карло занялись приготовлением угощения: он поставил бульон, а она принялась замешивать тесто для тортеллини и готовить начинку. Вторым блюдом планировалась знаменитая мясная запеканка Агаты – она сама на этом настояла.
Перед самым приходом гостей Карло поставил пластинку Нуччи Натали[28] «Лишь один час я бы любила тебя». Обняв за талию сияющую Анну в длинном платье из синего атласа, он повел ее в медленном танце. В свободной руке Карло небрежно держал дымящуюся сигару.
Когда все собрались – кто-то сел на диване, кто-то устроился у камина, а кто и просто остался стоять, – Карло откупорил бутылку «Донны Анны», разлил вино по бокалам, и все выпили за Рождество 1938 года.
Лоренца принесла с собой «Рождественскую песнь» Чарльза Диккенса. Свернувшись калачиком на диване, она принялась читать вслух. Роберто слушал, положив голову ей на плечо. Цезарь от обилия людей пришел в неописуемый восторг. Он носился по дому, виляя хвостом, и ежеминутно тыкался носом то в одного, то в другого, выпрашивая ласку.
В какой-то момент Анна взяла Джованну за руку, решительно увела наверх и усадила за туалетный столик.
– Сегодня тебе просто необходима помада и капелька духов. Праздник все-таки! – воскликнула она.
Она подкрасила Джованне губы вишневой помадой. Потом несколько раз нажала на пульверизатор, побрызгав духами ей за уши и на запястья. Этот аромат Анне подарил Карло на день рождения. Он специально заказал духи у модного парфюмера в Лечче. Перенюхав немало разных образцов, Карло в итоге остановился на композиции с базовыми нотами мускуса и сандала.
– Voilà! Полюбуйся на себя, ты же красотка! – сказала Анна.
Джованна придвинулась к зеркалу и принялась сосредоточенно изучать собственное отражение. От яркой помады и серебряной броши на груди ее глаза сделались еще выразительнее, лучась загадочным блеском. Если бы только Джулио мог ее сейчас видеть… Несколькими днями ранее он прислал ей рождественскую открытку с трогательным рисунком: девочка, сидя у окна, восторженно любуется кружащимися за стеклом снежинками. К открытке прилагался сверток с серебряной брошью в форме цветка и краткой запиской: «Надень ее и думай обо мне».
Когда Анна с Джованной спустились в гостиную, остальные уже рассаживались за овальным столом. Карло восседал во главе, слева от него устроились Антонио с Агатой, напротив – Лоренца и Роберто. Анна заняла место по правую руку от мужа и жестом пригласила Джованну сесть рядом.
Агата сложила ладони в молитвенном жесте, закрыла глаза и начала читать «Отче наш». Ее примеру последовали все, кроме Анны: та просто сидела, рассеянно массируя рукой затылок. Когда прозвучало «Аминь» и все перекрестились, Карло поднялся и наполнил тарелки: каждому по два половника тортеллини в бульоне.
– Джованна, тебе идет эта помада, – заметил Антонио.
Джованна смущенно покраснела и прикусила губу.
– Спасибо, – пробормотала она слегка охрипшим голосом.
Как же чудесно провести канун Рождества в кругу настоящей семьи, с наряженной елкой, зажженным камином, подарками, ждущими, когда их откроют, весельем и вкусной едой! Растроганная Джованна повернулась к Анне. В глазах у нее стояли слезы.
– Ты чего? – удивленно спросила хозяйка.
Вместо ответа Джованна порывисто ее обняла.
Агата закатила глаза, но, к счастью, никто этого не заметил.
Ровно в полночь все собрались вокруг елки, чтобы обменяться подарками и поздравлениями. Карло откупорил еще одну бутылку «Донны Анны». Пока все, весело и сбивчиво переговариваясь, рвали обертки и развязывали ленты, Антонио воспользовался всеобщей суматохой. Нагнувшись, он достал из-под елки продолговатый сверток, упакованный в золотистую бумагу.
– Pour toi[29], – произнес он, протягивая его Анне.
– Merci. – Она искренне улыбнулась в ответ и принялась разворачивать обертку.
Лоренца, сидя на ковре у елки и вертя в руках роскошную щетку для волос с посеребренной ручкой (подарок дяди с тетей), искоса наблюдала за происходящим.
– «Унесенные ветром», – прочла Анна на обложке книги.
– Я уже читал, мне очень понравилось, – сообщил Антонио.
– И что же тебя так увлекло?
Он на миг задумался.
– Скарлетт, главная героиня… Она чем-то напоминает тебя.
Анна улыбнулась, опустив взгляд на книгу.
– И еще мне по душе, – добавил Антонио, – что она всегда находит в себе силы идти дальше, даже после войны.
Откуда ему было знать, насколько пророческой окажется эта фраза!
Рождество 1938 года стало последним мирным праздником – и для семейства Греко, и для всего мира.
Часть втораяАпрель 1945 года – июнь 1949 года
12
Апрель 1945 года
«Мы прерываем трансляцию, чтобы сообщить вам экстренную новость…»
Анна бросила полотенце на стол с неубранными остатками ужина и поспешила в гостиную. Присев на корточки перед радиоприемником, стоявшим в углу на тумбочке, она прибавила громкость.
– Немецкие войска капитулировали перед союзниками, – объявил диктор срывающимся от радости голосом. – Война окончена. Повторяю: война окончена!
– Карло! – закричала Анна, повернувшись к лестнице.
Муж возник на верхней ступеньке: в руке зубная щетка, в уголке рта – капелька пасты. Видеть его без усов было все еще странно: он сбрил их в одночасье, ни с того ни с сего. «Разонравились, напоминают о Гитлере», – заявил он.
– Что стряслось? – встревоженно спросил Карло.
Анна поднялась и с улыбкой кивнула на приемник.
– Немцы сдались.
Карло выронил щетку, сбежал по ступенькам и, обхватив Анну за бедра, поднял вверх.
– Отпусти меня! – смеясь, запротестовала она.
Но он продолжал ее держать и, запрокинув голову, воскликнул:
– Знаешь, а снизу ты еще красивее!
– В отличие от тебя с этой пастой на физиономии, – рассмеялась Анна. – Ну-ка, дай вытру.
Карло опустил жену на пол, и она кончиком большого пальца принялась аккуратно стирать пасту. – Вот, совсем другое дело. – И ласково провела ладонью по его щеке.
– Пойдем, расскажем Роберто!
– Завтра. Сейчас он уже наверняка спит…
– А может, еще читает.
Карло взял Анну за руку, и они поднялись наверх. Он осторожно приоткрыл дверь детской, освещенной ночником, который Роберто не выключал до утра. Сын спал на спине, уронив голову набок и прижимая к груди раскрытый журнал с Микки Маусом на обложке. Ему уже исполнилось двенадцать, но розовое лицо оставалось совсем детским. Подрастая, он все больше напоминал Анну: те же густые черные волосы, зеленые глаза, гордый профиль. А вот озорная улыбка и лукавый прищур достались ему от отца.
– Давай не будем его будить, он так сладко спит… – прошептала Анна.
– Как скажешь… – с легкой досадой отозвался Карло.
И притворил дверь.
Спускаясь по лестнице, они уловили сбивчивые голоса, доносящиеся с улицы. Ускорив шаг, они выглянули в окно гостиной: люди высыпали из домов, собираясь праздновать. Кто-то кричал: «Все закончилось! Закончилось!», кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то обнимался, кто-то барабанил в двери спящих домов, вопя: «Просыпайтесь!»
Анна и Карло переглянулись.
Он сорвал с вешалки пальто, накинул поверх пижамы, крепко сжал ладонь жены, и они вышли на улицу.
И сразу же бросились к дому Антонио и Агаты.
Карло забарабанил в дверь, в кабинете на первом этаже зажегся свет. Через пару мгновений на пороге возник заспанный Антонио в пижаме и недоуменно уставился на улыбающихся ему брата с невесткой. Оглядев сияющие лица людей и всеобщее ликование на улице, он наконец выдавил:
– Что, черт возьми, происходит?
– Пока ты спал без задних ног, немцы выбросили белый флаг, – улыбка Карло стала еще шире.
– Но… как же?..
– Сама не могу поверить, – вмешалась Анна.
– Кого еще принесло в такой час? – донесся встревоженный голос Агаты.
В розовом халате и чепце, из-под которого выбивались растрепанные седые пряди, она спустилась и встала рядом с мужем. Ее некогда медные волосы давно поблекли, а от уголков рта к подбородку пролегли глубокие складки, придавая лицу вечно удрученное выражение.