Анна выдавила светскую улыбку и вновь попыталась распрощаться, но синьора удержала ее:
– Может, чашечку кофе? А то ко мне никогда никто не заглядывает, – улыбнулась она.
Анна поколебалась, но потом рассудила, что сегодня сумка полупустая, а значит, спешить некуда. Просияв, Марилена впустила ее и затворила дверь.
Внутри жилище ничем не напоминало темную, тесную лестницу: стены оклеены розовыми обоями, увешаны крошечными картинками с изображением всевозможных цветов. Повсюду виднелись и горшки с живыми цветами: на комоде в прихожей, на столе в гостиной, на сундуке у стены. Усадив гостью в бархатное красное кресло, хозяйка скрылась на кухне и вскоре вернулась с двумя чашками дымящегося кофе на подносе.
Анна подождала, пока напиток слегка остынет, искоса поглядывая на женщину. Та не сводила с нее глаз и улыбалась.
– Вижу, вы любите цветы, – заметила Анна, лишь бы завязать беседу.
Марилена обвела комнату взглядом, обеими руками обхватив чашку.
– Ох, это мои друзья!
Анна недоуменно на нее покосилась.
– Никто не умеет слушать так, как цветы, – продолжала женщина. – Я болтаю с ними каждый день. Доверяю им свои девичьи воспоминания, страхи, маленькие радости и сожаления. Особенно сожаления… – Она умолкла, затем добавила: – Как и положено верным друзьям, цветы никогда тебя не осудят. А у вас есть настоящие друзья?
Анна отхлебнула кофе и ответила:
– У меня есть дорогая подруга.
И больше никого, мысленно добавила она.
– Тогда держитесь за нее, – посоветовала женщина. – Знаете, и у меня когда-то была добрая подруга, очень давно… – Она медленно поднялась и переставила опустевшие чашки на поднос. – Но потом… – Она вздохнула.
– Мне и правда пора, – сказала Анна, вставая.
Поблагодарив Марилену за кофе, она двинулась к выходу. Сбежав по ступеням, она вновь очутилась под слепящим солнцем, вскочила на велосипед и покатила прочь. Балкон, где недавно стоял мужчина, опустел.
Услышав новость, Даниэле чуть не свалился со стула.
– Правда, синьор Карло? Вы не шутите?
Он, Даниэле Карла, отправляется в Америку. Он, Даниэле Карла, – в Нью-Йорк! Парень смотрел на Карло ошарашенно, словно ребенок, кому неожиданно вручили грандиозный подарок. Нью-Йорк! Небоскребы! Огни! Мода, о которой он лишь читал в журналах! Даниэле тотчас же согласился. Карло сказал, что его задача – наладить связи с новыми клиентами: куй американское железо, пока горячо. Начать стоит с баров и итальянских ресторанов в квартале под названием Little Italy.
– Это значит «маленькая Италия», – пояснил он. – Там живут одни итальянцы. Проблем с общением не возникнет, не переживай.
Вместе с ним на том же лайнере в Штаты отправится партия «Донны Анны». И о деньгах беспокоиться нечего: все расходы, ясное дело, Карло возьмет на себя. Перед отъездом выдаст Даниэле кругленькую сумму, а потом станет регулярно подкидывать ему деньжат. Если нет возражений, отплытие уже в конце месяца: 27 апреля трансатлантический лайнер «Сатурния» покидает порт Неаполя. За своевременное оформление бумаг Карло ручается.
– Кое-кто мне крупно задолжал, – подмигнул он.
– Благодарю за доверие, синьор Карло. Я не подведу, – ответил Даниэле, протягивая руку.
Карло улыбнулся, пожал ее, а затем порывисто притянул парня к себе и обнял.
Даниэле вспыхнул и вытаращил глаза, смущенный до невозможности.
– Я знаю, – кивнул Карло. – Ты меня ни разу не подводил.
Даниэле не терпелось поделиться новостью с Лоренцой. Он живо представил, как она обрадуется открывшейся ему возможности, предстоящему невероятному путешествию – и рассказам о нем, которые услышит по его возвращении.
Вместо этого на него обрушился шквал ярости, ошеломив до глубины души.
– Значит, и ты меня бросаешь! Я так и знала! Тебе на меня плевать! Думаешь только о себе, как и все! Езжай, езжай, проваливай, хоть на край света! – патетически восклицала Лоренца, мечась по крохотному домишке Даниэле.
Все его попытки утешить девушку, убедить ее в своих чувствах, пообещать скорое возвращение оказались тщетны.
– Я тебе не верю! Если ты уезжаешь – больше не верю! – отрезала Лоренца и, обессилев, рухнула на диванчик.
Даниэле опустился перед ней на колени, взял ее ладонь в свои и взмолился: постарайся увидеть правду, а не то, чего ты боишься.
– Погоди, – спохватился он, отпустив ее руку.
Подняв с пола лоскут пыльно-розовой ткани, он отрезал длинными острыми ножницами узкую полоску и скатал между пальцев, придав ей кольцеобразную форму. Затем, глядя Лоренце в глаза, бережно надел импровизированное колечко ей на безымянный палец.
– Теперь ты мне веришь?
Лоренца слабо улыбнулась и кивнула.
Так, спустя четыре года после смерти друга, Даниэле избавился от остатков терзавшего его чувства вины и наконец позволил себе поцеловать девушку, которую любил.
Анна оглядела себя в зеркале и осталась довольна увиденным. Она напевала песню Ниллы Пицци[32] «Лодочка», которую как раз передавали по радио: «Видишь, как в море безбрежном лодочку буря качает… Злятся огромные волны, могут в пучину увлечь…»
Да, брюки сидели идеально. Надо отдать должное Кармеле – она потрудилась на славу. Надо будет заказать ей еще, разных цветов. Застегнув последнюю пуговицу на черной блузке с рукавами до локтя, Анна достала из инкрустированной деревянной шкатулки мамино жемчужное ожерелье, сложила его вдвое и накинула поверх блузки на шею. «Нашей лодочке по морю плыть до дальних берегов, но помочь в пути опасном капитан всегда готов…» – еще громче запела она, кружась по комнате.
В дверях спальни возник Роберто и, прислонившись к косяку, с удивлением уставился на мать.
– Comme tu es belle, maman![33] – восхитился он. – Откуда эти брюки?
Анна обернулась, ослепительно улыбнулась и, положив руки на бедра, застыла в позе кинодивы.
Роберто залился смехом.
В этот самый миг в Контраде Ла-Пьетра дон Джулио, вооружившись огромными ножницами, собирался изрезать в клочья брюки Джованны. Сама она, скорчившись на постели и закрыв лицо руками, безудержно рыдала. Цезарь сидел у ее ног и скулил.
– Брюки – для шлюх, – бесстрастно изрек дон Джулио.
И принялся кромсать ткань.
16
Июль 1947 года
– У тебя ведь есть ключи? – спросила Кармела, возникнув перед мужем.
– Ключи от чего? – безразлично откликнулся Никола, утонувший в кресле гостиной.
– От дома твоей матери.
– Да, – пробормотал он. – Даниэле отдал их мне. А что?
– Давай сюда, – потребовала она, протягивая руку. – Надо прибраться там и проветрить. Дом закрыт больше двух месяцев.
– Я уже обо всем позаботился, – попытался заверить ее Никола. – Захожу туда время от времени. Открываю окна. Мету полы.
Кармела скрестила руки на груди.
– Ты? Да я сроду не видела тебя с метлой в руках! – фыркнула она. – Давай ключи, говорю.
– Да не нужно там ничего, – упрямо повторил Никола. – Я сам все сделаю. Это же дом моей матери, в конце-то концов.
– Вообще-то теперь это дом Даниэле. А все, что принадлежит моему сыну, принадлежит и мне. Так ты отдашь ключи или мне забрать их силой?
Никола тяжело вздохнул, потом уперся руками в подлокотники и с трудом поднялся, покраснев от натуги. Ему недавно стукнуло шестьдесят два, но выглядел он, как считала Кармела, на все восемьдесят. Жир, который и прежде вызывал у нее глубокое отвращение, теперь даже мешал ему двигаться. А по ночам он так оглушительно храпел, что Кармела сослала его спать в бывшую комнату Даниэле.
Никола, кряхтя, добрался до вешалки у входа, пошарил в кармане пиджака и наконец буркнул:
– Вот, – и достал связку с двумя ключами. – Этот маленький от калитки, этот от входной двери, – пояснил он бесцветным голосом.
Выдергивая ключи у него из рук, Кармела съязвила:
– Премного благодарна. И чего было так упираться? – Она подхватила сумку с вешалки и бросила через плечо: – Я пошла.
Добравшись до дома, она приоткрыла калитку и пересекла крошечный садик перед парадным входом. Кармела пробралась сквозь заросли травы, доходившей до колен (надо будет послать кого-нибудь покосить, машинально отметила она), повернула ключ в замке и толкнула дверь. Внутри царил непроглядный мрак, спертый воздух был пропитан затхлой сыростью.
Кармела оставила входную дверь открытой и распахнула ставни окна, выходящего в сад. В лучах света она разглядела накрытую простынями мебель, кружку с засохшей гущей на донышке, забытую на кухне, и кофейник на плитке. К стене прислонились метла и совок, полный мусора. Надо же, и впрямь подмел, хмыкнула Кармела про себя. Только совок вытряхнуть поленился. Она покачала головой и заметила в углу черные кожаные ботинки, которые Даниэле надевал по праздникам.
Кармела бросила сумку на кухонную стойку, решительно закатала рукава платья и, подняв облако пыли, сдернула простыню с дивана и низкого журнального столика. Скомкав ее, она вышла в сад, хорошенько встряхнула и, вернувшись, заботливо расправила теперь уже чистую простыню на диване. Осторожно подняв вторую простыню, скрывавшую что-то в центре комнаты, Кармела потрясенно застыла на месте.
Из клубов пыли проступили очертания швейной машинки и рабочего стола. Уронив простыню на пол, женщина подошла ближе. На столешнице стояла большая корзина, наполненная лоскутами ткани, цветными нитками, наперстками и подушечками для иголок и булавок, рядом лежали два аккуратно сложенных швейных метра и деревянная линейка. В полнейшем смятении Кармела опустилась на стул и начала перебирать эти предметы, один за другим, словно это были улики. Так вот почему Никола не хотел давать ей ключи. Этот старый негодяй все знал!
Внезапно вскочив, Кармела решительно направилась в спальню. Сначала она распахнула ставни, впуская внутрь свет, а затем дверцы платяного шкафа. На левой половине висела одежда Даниэле – его выходной костюм, рубашки, брюки, пиджаки. С правой стороны громоздились стопки тканей, на вешалках висели женские платья.