– У тебя талант к продажам, парень. Ты словно рожден для этого дела. Отдохни несколько деньков, а когда будешь готов, винодельня примет тебя с распростертыми объятиями, – говорил Карло.
Тогда у Даниэле не хватило духу признаться, что его планы изменились. Он умолчал об успехе своей коллекции мужской одежды, о восторгах владельца магазина на Пятой авеню, о его предложении продолжить сотрудничество, от которого Даниэле, впрочем, отказался. То, что в Нью-Йорке казалось таким естественным, таким правильным, дома вновь стало чем-то постыдным, что следовало скрывать. Будто по возвращении он снова начал слышать в ушах неодобрительный голос матери: шитье – не мужское занятие.
Навестить родителей Даниэле решился всего раз – на следующий день после приезда он зашел к ним на ужин. И нашел их прежними, застывшими в своих неизменных ролях: мать – командирша, грубая и высокомерная, отец – безропотная жертва, послушно втягивающая голову в плечи. После трапезы, пока Кармела готовила кофе на кухне, Даниэле наклонился к Николе и вполголоса спросил:
– Папа, ты случайно не наводил порядок в моем шкафу? Я нигде не могу найти свою жестяную коробку с альбомами. Может, ты ее куда-то переложил?
Никола округлил глаза и начал сбивчиво уверять, что понятия не имеет, о чем речь, и ничего не трогал.
– У меня твоя драгоценная коробочка, – объявила Кармела, возвращаясь в столовую с подносом, уставленным дымящимися чашками.
Даниэле резко вскочил на ноги.
– Ты рылась в моих вещах? В моем доме?
– Не бесись. – Кармела невозмутимо опустилась на стул. – Твой секрет я уже раскрыла.
Даниэле обернулся к Николе, который сидел потупив взгляд.
– Папа… Я же просил тебя об одном. Всего об одном! Зачем ты ее впустил?
Но Никола промолчал.
– Должна признать, врешь ты мастерски, – ввернула Кармела и отхлебнула кофе.
Даниэле гневно воззрился на нее.
– Верни. Мои. Эскизы. Немедленно!
Кармела со стуком поставила чашку на блюдце.
– Поздно, – протянула она. – Я уже воплотила их. Все до единого.
– Ты… что? – не поверил своим ушам Даниэле.
– Оказала тебе услугу! – с нажимом произнесла Кармела, повысив голос. – Неужто ты не понимаешь, как глупо выглядишь со стороны? Хочешь, чтобы люди называли тебя бабой? Пора взрослеть и заканчивать с этим баловством. У тебя есть нормальная мужская работа – спасибо твоему деду, потому что если бы я надеялась на этого… – Она презрительно кивнула в сторону мужа. – Так что будь добр, начинай вести себя серьезно и думай только о винодельне, – припечатала Кармела, для пущей убедительности стукнув пальцем по столу.
Даниэле с тоской взглянул на понурившегося отца и вновь перевел взгляд на мать.
– Я… у меня даже слов нет, чтобы сказать, что я о тебе думаю… – дрогнувшим голосом пробормотал он.
Резко распахнув дверь, Даниэле вышел. С тех пор в родительском доме он больше не появлялся.
А вот бабушку Джину Даниэле навещал каждый день, и чаще всего – во время обеда.
– Как же я рада, что ты вернулся, – приговаривала она, протягивая через стол сморщенную руку. – Мы так по тебе скучали. Особенно дедушка, пусть он был и не мастак говорить.
Даниэле сжимал ее ладонь и улыбался:
– Теперь я рядом, бабуля.
– Будь добр, сбегай на рынок, купи мне черешни, – попросила его Джина однажды утром. – Что-то я сегодня неважно себя чувствую. – Она взяла веер и принялась обмахиваться. – Сил моих больше нет. Такая жара…
Даниэле чуть помедлил, но кивнул:
– Конечно, бабуля, я мигом.
Именно в то утро, когда он, поблагодарив жену зеленщика, отходил от прилавка с пакетом в руках, он вновь увидел Лоренцу. Она как раз вышла из здания почты. Через мгновение ее нагнал Томмазо и обнял за плечи. Даниэле стиснул пакет и застыл на месте, глядя, как она идет через площадь к бару. Как всегда, она показалась ему еще прекраснее, чем при их последней встрече, хотя он не мог не заметить ее меланхоличного, почти обреченного выражения лица, словно она несла на себе невидимый груз.
Полную противоположность являл собой ее муж: он вышагивал рядом с самодовольным и лучезарным видом, словно чувствуя себя счастливейшим из людей.
На площадке перед баром Томмазо вдруг улыбнулся какому-то мужчине и направился к нему. Они о чем-то заговорили – Лоренцу эта тема явно не интересовала, поскольку она со скучающим видом смотрела по сторонам.
Пока не заметила Даниэле, не сводившего с нее глаз.
Лоренца застыла, ее губы слегка приоткрылись. Она тоже уставилась на него – казалось, они смотрели друг на друга целую вечность. Но никто из них не поднял руку в знак приветствия, никто не сделал шага навстречу. Оба будто окаменели и затаили дыхание, пока Томмазо не попрощался с собеседником и не положил ладонь на плечо Лоренцы. Она чуть вздрогнула, опустила глаза и зашагала прочь под руку с мужем.
Роберто открыл светлый деревянный шкафчик, вынул пластинку из бумажного конверта и поставил ее на проигрыватель новейшей марки, только что купленный на карманные сбережения. Спустя миг гостиную заполнил задорный свинговый ритм, и Роберто, зажмурившись, пустился в пляс.
Карло сидел в своем кресле у камина. Не отрываясь от газеты, он осведомился:
– Это что такое?
Танцуя, Роберто приоткрыл глаза:
– «Маг свинга» Альдо Доны.
Карло с улыбкой наблюдал за ним.
– А ты лихо отплясываешь, весь в меня! – крикнул он, стараясь перекрыть музыку.
В этот момент в комнату вошла Анна с охапкой свежевыстиранного белья. Роберто подскочил к ней, схватил за руку и утянул на середину гостиной. Чистые простыни оказались на полу.
– Тебе обязательно танцевать именно сейчас? У меня столько дел! – запротестовала Анна, но с улыбкой.
– Молчи и танцуй, maman, – скомандовал Роберто.
Анна встала напротив и начала повторять его движения.
– А теперь вот так, – вдруг объявил он, отводя ногу назад и поворачиваясь вполоборота.
Анна рассмеялась, бросила короткий взгляд на Карло и попыталась скопировать па.
– Превосходно! – восхитился Роберто. – Ну что, папа, правда же, она молодчина?
Карло одобрительно кивнул:
– Лучшая в мире.
Когда музыка смолкла, Роберто шутливо раскланялся перед матерью.
– Поставь-ка еще разок, – попросила она, тяжело дыша, но упирая руки в бока. – Хочу потанцевать с твоим отцом. – И бросила на Карло лукавый взгляд.
Тот вцепился обеими руками в подлокотники кресла и с легкой одышкой поднялся на ноги.
– Давай, старичок, – поддразнила его Анна. – Иди сюда.
– Это кто тут старичок, негодница? – хмыкнул Карло, выгнув бровь. Он сгреб жену в охапку, прижал к себе, и они закружились в танце, а Роберто, пристроившись у проигрывателя, с умилением наблюдал за ними, щелкая пальцами в такт.
Однако после очередного пируэта Карло вдруг резко остановился. Его скрутил такой сильный приступ кашля, что он согнулся пополам, уперевшись ладонями в бедра.
Роберто поспешно поднял иглу с пластинки. Музыка оборвалась с неприятным скрежетом.
– Сейчас принесу воды, – засуетилась Анна и бросилась на кухню.
Роберто приблизился к отцу и поддержал его за плечи. Карло продолжал кашлять так надсадно, что лицо его побагровело, а в уголках глаз выступили кровавые прожилки.
– Папа? – тревожно позвал Роберто.
– Вот, держи. – Анна вернулась со стаканом, до краев наполненным водой, и поднесла его к губам Карло.
Он с усилием сделал несколько глотков, затем жестом отстранил стакан.
– Все, прошло, – выдохнул он наконец.
– Я же говорила – старичок, – попыталась пошутить Анна.
Карло вымученно улыбнулся, добрел до кресла и обессиленно рухнул в него. Немного пришел в себя, извлек из жестяной коробочки, стоявшей на столике, сигару и, все еще прерывисто дыша, закурил.
С того дня кашель Карло стал неизменным аккомпанементом жарких летних недель, словно заевшая пластинка. Он кашлял на пляже, куда они выбирались по воскресеньям, – заходил поплавать и вдруг спешно возвращался на берег, задыхаясь и хватая ртом воздух. Кашлял во время совещаний в мэрии – порой настолько сильно, что ему приходилось вставать и покидать кабинет. Кашель настигал его даже в самые интимные мгновения с Анной. Пару раз он отстранялся от ее объятий со словами:
– Прости, милая, я больше не могу…
Как-то утром рабочие с виноградников захотели с ним обсудить, не стоит ли в этом году, учитывая небывалую жару, начать сбор урожая пораньше. Он приехал на винодельню, но успел произнести лишь пару фраз, прежде чем его скрутил очередной приступ удушающего кашля. К счастью, рядом оказался Даниэле, который в тот момент отбирал бутылки для отправки в подарок мистеру Джеймсу, владельцу нью-йоркского магазина мужской одежды. Он тут же вызвался отвезти Карло домой на его «Фиате-1100».
Карло обмяк на пассажирском сиденье и опустил стекло.
– Что с тобой такое? – встревоженно спросил Даниэле.
– Да ничего, – отмахнулся Карло. – Влажность, будь она неладна…
– Ты был у врача?
– Еще чего! – отрезал Карло и вновь закашлялся. – Скажи-ка лучше… Ты подумал над моим предложением?
Даниэле помедлил с ответом.
– Да, подумал… Если честно, я пока не принял решения, – солгал он. – Знаешь, иногда я спрашиваю себя, действительно ли хочу и дальше этим заниматься.
Карло разочарованно цокнул языком:
– Ох уж эта молодежь…
Приступы кашля изматывали его, повергали в почти постоянную усталость и сонливость. После обеда он зачастую не мог сдержать зевоту – ему было необходимо прикорнуть хоть ненадолго, – а по вечерам засыпал на диване сразу после ужина, и Анне всякий раз приходилось будить его, погасив свет в гостиной.
– Карло, пойдем в спальню, – шептала она.
Однажды августовским утром Анна твердо заявила: «Ты должен показаться доктору»..
Они лежали в постели лицом друг к другу, и в комнате царил мягкий полумрак – шторы были задернуты.