– Да это все из-за здешнего воздуха, чертов сирокко, дышать нечем, – пробурчал он, поглаживая пальцем изгиб ее спины.
– Вот доктор и скажет, в этом ли дело.
Карло вздохнул.
– Ты слишком тревожишься. Как пришло, так и пройдет.
– Карло! – возмутилась Анна, рассерженная его упрямством.
– Ладно-ладно, схожу я к врачу, – проворчал он.
– Когда? – не унималась она.
– На неделе?
– Нет. Завтра, – отрезала Анна.
Карло посерьезнел, поднес руку к виску и шутливо взял под козырек:
– Есть, мой генерал! Будет исполнено!
– Дурачок, – улыбнулась Анна. – Какой же ты дурачок.
Доктор, лысеющий мужчина с внушающим доверие лицом, усадил Карло на кушетку, велел раздеться до пояса и сделать несколько глубоких вдохов ртом.
– Еще разик, – повторял он, прижимая к груди пациента стетоскоп.
Наконец доктор, неопределенно помычав, кивнул Карло, чтобы тот оделся. Потом сел за стол, водрузил на нос очки и принялся что-то писать на бланке.
– Вот, держи, – сказал он, протягивая листок Карло.
Тот взял бумагу и бегло просмотрел.
– Я выписал тебе направление на рентген, – пояснил доктор. – Просто чтобы окончательно развеять все сомнения. Отправляйся к доктору Кало, это лучший специалист в Лечче. У него кабинет прямо в больнице, он примет тебя там.
На следующее утро Карло встал ни свет ни заря.
– Ты точно не хочешь, чтобы я поехала с тобой? – спросила Анна, потягивая теплое молоко за столиком в саду.
– Не волнуйся, я скоро вернусь, – ответил он и поцеловал жену в лоб на прощание.
Карло сел в «Фиат-1100» и вскоре остановился у дома Антонио. Не глуша мотора, он постучал в дверь.
Антонио отворил почти сразу. На нем были брюки и белая майка.
– Помнишь, я вчера сказал, что поеду один? Так вот, я передумал, – выпалил Карло.
– Ну и правильно, – откликнулся Антонио. – Дай мне минутку, только оденусь.
В больнице, после рентгена, братья уселись в холле. Карло нервно озирался по сторонам, разглядывая тускло-зеленые стены, потрескавшуюся плитку на полу и мутные стекла больших окон.
– Терпеть не могу больницы, – буркнул он и поморщился. – Да еще и этот запах раствора для дезинфекции. Прямо мутит.
– Вряд ли хоть кто-то обожает больницы, Карлетто.
– Это точно, – пробормотал тот, продолжая вертеть головой. – Слушай, Антонио… Вот увидишь, со мной все в порядке. Доктор пропишет мне какой-нибудь убойный сироп, и дело с концом.
– Не сомневаюсь, – ободряюще улыбнулся Антонио.
– Синьор Греко? – окликнул их доктор Кало, выглянув из кабинета. Это был худощавый мужчина, немного сутулый, с резковатыми чертами лица, но живыми, проницательными глазами.
Карло и Антонио вскочили на ноги одновременно.
– Кто из вас пациент? – улыбнулся врач.
– Я, – отозвался Карло, подняв руку.
– Что ж, проходите, пожалуйста.
– Я бы тоже хотел присутствовать, если можно, – вступил в разговор Антонио. – Я его старший брат.
– Если пациент не возражает, то и я не против.
Доктор не стал ходить вокруг да около. На левом легком обнаружено затемнение, объяснил он, ткнув пальцем в рентгеновский снимок.
Антонио крепко стиснул плечо Карло, который смотрел на снимок с непроницаемым выражением лица.
– Не стоит заранее волноваться, синьор Греко, – попытался успокоить его врач. – Мы немедленно начнем лучевую терапию. У меня нет никаких оснований полагать, что она не поможет.
Антонио и Карло молча сели в машину и не проронили ни слова до самого Лиццанелло. Но на въезде в город Карло вдруг резко надавил на газ и свернул на дорогу, ведущую в Пизиньяно.
– Куда это мы? – удивился Антонио.
– К Гранде Леччо, – отрывисто бросил Карло, не отрывая глаз от дороги и сжимая руль побелевшими пальцами.
Когда перед ними раскинулась деревенская округа с длинными каменными оградами и возвышающимся вдали величественным дубом, Карло затормозил на обочине.
Братья уселись на выжженную солнцем землю, прислонившись спинами к могучему стволу. Антонио закрыл глаза и сжал ладонь Карло в своей руке. С минуту они сидели молча, убаюканные шелестом дубовой кроны, колышущейся на легком ветерке. Затем Антонио вновь открыл глаза и посмотрел вверх, на густое сплетение ветвей.
– Помнишь Нино? – спросил он с легкой улыбкой.
– Еще бы не помнить…
Антонио хмыкнул.
– Да, как мы тогда притащили его сюда и он залез на самую верхушку.
– Я чуть шею себе не свернул, снимая его оттуда. И рисковал схлопотать от отца по ушам.
– Вы с этим котом были похожи: оба игривые и ласковые… Не зря ты был его любимчиком.
– Неправда, он нас обоих любил.
– Да, но спать по ночам он приходил только к тебе.
– Потому что ты храпишь. Еще в детстве храпел. – Карло усмехнулся.
Антонио притворно обиделся и шутливо пихнул брата в бок.
– Нино… – пробормотал Карло, мечтательно улыбаясь и глядя куда-то перед собой. – Надо же, что в голову лезет…
На несколько мгновений оба умолкли, погрузившись в мысли о любимом коте, о беззаботном детстве, о тех временах, когда счастье казалось бесконечным.
Потом Карло помрачнел.
– Я ведь поправлюсь, Антонио? Правда?
– Конечно, поправишься…
– Ты просто хочешь меня подбодрить.
Антонио повернулся к нему.
– Даже не думай сдаваться. Это на тебя не похоже. Скорее на меня… – попробовал пошутить он.
Но у Карло вдруг заблестели глаза.
– Эй! – воскликнул Антонио, встряхнув его за плечи.
Карло зажмурился, и по его щеке медленно скатилась слеза.
Антонио обнял брата за плечи и привлек к себе.
– Не волнуйся. Мы справимся, Карлетто. Обязательно справимся.
Анна отреагировала на новость в своей привычной манере, что никого не удивило. Когда Карло вернулся, она ничем не выдала своей тревоги. Напротив, строго посмотрела мужу в глаза и твердо произнесла:
– Лечение поможет, ты поправишься.
Затем она решительно закатала рукава платья и скрылась на кухне, где провела остаток дня за занятием, которое ее всегда успокаивало – приготовлением песто. Там ее и застала Джованна: склонившись над столом, подруга остервенело орудовала пестиком в ступке с ингредиентами. Джованна бесшумно отодвинула стул, присела и некоторое время молча наблюдала за напряженным лицом Анны, ее плотно сжатыми губами и влажными покрасневшими глазами.
Потом, не говоря ни слова, Джованна взяла миску с кедровыми орешками и подала ее Анне.
В начале сентября Лоренца вернулась из отпуска, который они с Томмазо провели в Отранто на одной из загородных вилл его бывших тестя и тещи – в том самом доме, где он когда-то отдыхал летом вместе с Джулией.
– Привет, папа, можно? – Лоренца заглянула в открытую дверь кабинета Антонио.
На девушке был приталенный костюм с юбкой до колен, волосы убраны в аккуратный пучок. Лицо бледное и осунувшееся – как будто на море она и вовсе не была.
– Лоренца! А я и не знал, что ты уже вернулась! – Антонио встретил дочь крепкими объятиями и указал ей на кресло. – Проходи, садись. Ну, как съездила? – поинтересовался он, усаживаясь в кресло напротив.
Лоренца опустилась на сиденье и начала с любопытством оглядываться по сторонам.
– Сто лет здесь не была… – задумчиво протянула она. – Это новая? – спросила девушка, показывая на лампу на письменном столе.
Антонио обернулся.
– Не то чтобы… – ответил он и вновь посмотрел на дочь. Закинул ногу на ногу, сцепил пальцы в замок и мягко, с улыбкой поторопил ее. – Рассказывай. Как тебе Отранто?
Лоренца посмотрела ему прямо в глаза.
– Я беременна, папа, – произнесла она. – Ты первый, кому я об этом говорю.
Антонио посмотрел на нее с удивлением, а потом встал, чтобы обнять.
– Какая чудесная новость!
Лоренца застыла в его объятиях, напряженная и безучастная.
Он отстранился.
– В чем дело? Ты что-то не очень рада…
– Нет. То есть да, рада, конечно.
– Тогда почему хмуришься?
– Просто устала, папа. Все хорошо…
– Твоя мать с ума сойдет от счастья, – воскликнул Антонио, усаживаясь обратно. – Так и вижу ее реакцию.
Лоренца изобразила слабое подобие улыбки, в которой, впрочем, не было ни намека на радость.
– Да, она заслужила немного счастья, – сказала она, поднимаясь на ноги.
– Ты уже уходишь? Ведь только пришла… – растерянно пробормотал Антонио.
– Пойду сообщу маме.
– Подожди, я с тобой. Скажем ей вместе.
– Нет, спасибо, папа. Я хочу сказать ей сама.
Лоренца вышла из маслодельни и дошла до перекрестка, где ей следовало повернуть направо и продолжить путь по улице Джузеппе Гарибальди до пересечения с улицей Паладини, на которой стоял дом ее родителей.
Она помедлила мгновение, глядя направо, а потом свернула налево – туда, где находился дом Даниэле.
21
Апрель–май 1949 года
В тот день, открыв дверь, Даниэле застыл на пороге, глядя на Лоренцу с удивлением и смущением. Все эти месяцы он не позволял себе даже приблизиться к ней, запрещал себе вмешиваться в ее жизнь, заставлял себя уважать ее положение замужней, «неприкосновенной» женщины. Лоренца выбрала другого – и он больше ничего не мог поделать. Даже сейчас, наконец-то видя ее прямо перед собой, он отступил на шаг, словно испугавшись.
– Не пригласишь меня войти? – спросила она дрожащим голосом.
– Не знаю, – ответил он. – Тебе не стоило приходить.
– Прошу тебя, – взмолилась Лоренца и в следующее мгновение разразилась слезами, закрыв лицо ладонями.
Тогда Даниэле впустил ее, усадил на диван и принес стакан воды.
– Успокойся, ну же, – прошептал он, присаживаясь на подлокотник дивана и стараясь сохранять дистанцию. Как только она поставила пустой стакан на столик, он спросил: – Тебе лучше?
Лоренца слабо кивнула и подняла на него опухшие от слез глаза.
– Зачем ты пришла?