– Ты куда? Я варю кофе, – воскликнула Агата.
– В баре попью, – буркнул он, уходя.
Агата проводила его долгим взглядом, упираясь одной рукой в раковину, а другой – в собственный бок. Качая головой, она опустила крышку кофеварки и поставила ее на огонь.
Опустившись на стул, Агата принялась барабанить пальцами по столу. Теперь муж вечно твердил: Анна то, Анна се. «Пойду узнаю, не нужно ли чего Анне», – бросал он, уходя из дома рано утром. «Сегодня Анна выглядела получше», – с облегчением сообщал, вернувшись вечером. Или: «Она так похудела. Совсем не ест. Надо бы пригласить ее к нам на ужин». В неделю после похорон Агата сбилась с ног, готовя для вдовы и ее сына, да еще для «этой Джованны»; убирала их дом до и после поминок; навещала их каждый божий день, предлагая любую помощь. Но Антонио, казалось, всегда было мало ее хлопот. Если он вообще их замечал…
Прошло больше года со смерти Карло, а ее так никто ни разу и не спросил, как себя чувствует она. Агата искренне любила деверя. Он всегда был с ней мил и обходителен. А как он ее смешил своими вечными шуточками! Агата и сама пролила немало слез, искренне скорбя о его кончине. И все же ее горе оставалось невидимым для Антонио или Анны. В их глазах только они двое по-настоящему страдали, лишь им требовались сочувствие и утешение, именно они потеряли Карло по-настоящему.
Услышав бульканье закипающего кофе, Агата вскочила со стула.
– Да идите вы к черту! – выпалила она.
Сняв кофеварку с плиты, Агата разлила дымящийся напиток по чашкам. Быстро выпив свою порцию, она поднялась в спальню одеваться. Как и каждое утро, ей предстояло нянчиться с Джадой, пока Лоренца и Томмазо на работе. «Слава Богу, у меня есть эта кроха», – подумала она, берясь за лестничные перила.
– Землю нужно брать силой, – горячо говорил Кармине, подпирая дверной косяк.
Он объяснял Элене, почему это «справедливое, даже святое дело» – если крестьяне займут пустующие угодья Арнео, огромную территорию в десятки тысяч гектаров между Нардо и Таранто, принадлежавшую барону, который совершенно забросил эти земли. С тех пор как Кармине вступил в ВИКТ[38], он погрузился в земельный вопрос и только о нем и говорил. «Не припомню, чтобы он когда-нибудь столько разглагольствовал», – подумала Анна, войдя в контору в разгар этого импровизированного митинга. После октябрьской земельной реформы Кармине был вне себя от ярости и на чем свет стоит ругал правительство: ведь область Лечче оказалась полностью исключена из сферы действия закона об экспроприации необрабатываемых земель. С тех пор он изо дня в день повторял, как важно мобилизовать крестьян, подтолкнуть их к борьбе, чтобы заставить правительство включить и Саленто в число мест, где крестьянам будут выделяться участки.
– Я прав, почтальонша? – спросил он, оборачиваясь к Анне.
За столько лет они, пожалуй, впервые сошлись во мнениях. То, что Анна разделяла его позицию по земельному вопросу, внезапно изменило характер их отношений: если раньше Кармине держался с ней отстраненно, а порой и грубовато, то теперь выказывал ей откровенную симпатию, пусть и с изрядной долей снисходительности.
– Прав, – кивнула Анна, опуская сумку на стол. – Но будем надеяться, что на этот раз дело не ограничится подачкой.
– Именно! – взволнованно воскликнул Кармине.
– Тьфу, я в этом ничего не понимаю, – проворчала Элена. – Это все равно что ты вдруг заявишься ко мне домой и скажешь, что теперь тут живешь. А на каком основании, позволь спросить?
– Значит, ты не способна вместить это в свою голову, – вспылил Кармине и продолжил агитацию.
Анна с минуту понаблюдала за их спором, потом усмехнулась, покачала головой и принялась за сортировку корреспонденции. Вскоре в контору вместе вошли Томмазо и Лоренца. Он поздоровался со всеми, как обычно улыбаясь. Анна обратила внимание, что последние дни Томмазо не носит шляпу, которую три года назад, на Рождество, подарила ему Лоренца и с которой он с тех пор не расставался.
Его жена прошагала мимо, даже не взглянув на тетку, и направилась прямиком в телеграфную.
– И тебе доброе утро! – окликнула ее Анна.
Лоренца обернулась с мрачным видом.
– Да, извини, тетя. Доброе, – буркнула она и, протиснувшись между Кармине и косяком, скрылась за дверью.
– Нужно нанести решающий удар по крупному землевладению, – продолжал вещать Кармине.
– Господи, опять он за свое… Хватит, ради Бога! – взмолилась Лоренца.
– Тебе бы тоже не мешало послушать, детка, – одернул он ее.
– Это кто тут детка? – вскинулась та.
– Так, хватит болтать, все за работу, – миролюбиво скомандовал Томмазо, усаживаясь за стол.
Перекинув сумку через плечо, Анна внимательно посмотрела на мужа Лоренцы: вид у него был усталый, а еще она заметила, что на лбу и вокруг глаз у него появились морщины, делавшие его гораздо старше его сорока трех лет. Анну кольнуло смутное чувство вины, но она тут же отогнала его прочь.
Заметив, что за ним наблюдают, Томмазо поднял взгляд на Анну. Она торопливо отвела глаза и сказала:
– Ладно, я пошла, до скорого. – И двинулась к выходу.
Она уже была в дверях, когда ее нагнала Лоренца.
– Погоди, тетя, – окликнула она. – Можно тебя на минутку?
Томмазо снова на миг поднял глаза.
– Да, конечно, – ответила Анна. – Только побыстрее. Пойдем, проводишь меня до велосипеда.
Выйдя на улицу, Анна спросила:
– Ну, в чем дело?
– Ты не присмотришь за Джадой пару часиков сегодня днем? С трех до пяти максимум.
– Опять едешь в Лечче? К нему? – Анна выгнула бровь.
Лоренца кивнула.
– Так что? Сможешь с ней посидеть или нет?
– Да, разумеется. Ты же знаешь, я всегда рада побыть с ней.
Лоренца просияла.
– Спасибо, спасибо, спасибо! – воскликнула она, заключая тетку в объятия.
Затем, не переставая улыбаться, вернулась в контору и, даже не удостоив Томмазо взглядом, уселась за стол.
– Какой у тебя сегодня цветущий вид! Так хорошо выглядишь, – бодро сказала она Элене.
Та недоуменно воззрилась на нее.
– Какое там хорошо. Глаз не сомкнула всю ночь, – ответила она и в который раз принялась жаловаться, как плохо ей спится еще со времен войны.
Лоренца совершенно ее не слушала, думая лишь о том, что через несколько часов окажется в объятиях Даниэле. Она не видела его целых шесть бесконечно долгих дней.
К середине декабря партия «Донны Анны» урожая 1950 года, предназначенная для Нью-Йорка, была готова к отправке с винодельни. Даниэле лично проследил за погрузкой, уделив внимание каждой мелочи. К каждому ящику он приложил собственноручно написанное благодарственное письмо, а также бутылку «Дона Карло» – первого красного вина от «Винодельни Греко», которое было разлито по бутылкам в начале года и которое Карло, увы, так и не успел увидеть. Идея названия принадлежала Даниэле: когда он предложил ее Анне и Роберто, растроганная Анна взяла его руки в свои и сказала:
– Ему бы это очень понравилось.
У Роберто тоже заблестели глаза, и он попросил налить ему вина на пробу. Даниэле наполнил бокалы для себя и Роберто, затем протянул ему один из них и объяснил, как правильно дегустировать. Сперва следовало покрутить вино в бокале…
– Вот так, видишь? Это помогает ароматическим соединениям раскрыться.
Затем он показал, как нужно, поднеся бокал к носу, сделать глубокий вдох.
– Что ты чувствуешь? – спросил он наконец.
Роберто сунул нос в бокал, затем отстранился и скроил озадаченную мину.
– Пахнет вином, – неуверенно ответил он.
Даниэле и Анна рассмеялись, а потом Даниэле предложил Роберто попробовать еще раз.
– Разве ты не чувствуешь запах вишни? Или ежевики?
Роберто снова принюхался.
– А еще должен ощущаться перец, – добавил Даниэле.
– Ну да, – неуверенно ответил Роберто. – Но только после того, как ты это сказал.
Даниэле ободряюще улыбнулся.
– Нужно тренировать нос, это дело практики… А теперь проверим вкус. – Он отпил немного вина, задержав его на мгновение во рту, а затем проглотил. – Чувствуешь, какое мягкое, бархатистое послевкусие?
Роберто повторил за ним и кивнул, но выглядел не слишком уверенным.
– Со временем ты научишься различать все нюансы, – заключил Даниэле, похлопав его по плечу.
Первые дни после смерти Карло дались Даниэле нелегко, и не только из-за боли утраты человека, перевернувшего его жизнь. Он был убежден, что завещание внесет раздор, вызовет ссоры и недопонимание, безнадежно испортив отношения с семьей Греко – семьей его Лоренцы. Даниэле не сомневался: окажись его мать Кармела на месте Анны, она бы закатила скандал и решительно воспротивилась такому повороту событий.
Отправляясь к нотариусу на оглашение завещания, он даже думал отказаться от причитающихся ему тридцати процентов, лишь бы не гнать волну, оставить все как есть. Даниэле вошел в кабинет чуть ли не на цыпочках, с видом человека, готового просить прощения. Поприветствовав рукопожатием сидевших рядом Анну и Роберто, он опустился в приготовленное для него кресло. Все время, пока нотариус зачитывал завещание, он то и дело бросал встревоженные взгляды на жену и сына Карло, нервно потирая руки и с замиранием сердца ожидая момента, когда прозвучит его имя.
Но реакция семьи Греко его поразила: Анна и Роберто сидели неподвижно, спокойно, лишь время от времени кивая.
– Если Карло так решил, значит, у него были на то веские причины – он заботился о благе винодельни. Нам этого достаточно, – заверила его Анна, когда они вышли из нотариальной конторы. И добавила: – Роберто нужно закончить лицей, так что до тех пор тебе придется управлять в одиночку.
На что Роберто шутливо взлохматил себе волосы и со смехом заметил:
– Тебе придется всему меня учить, я в вине ни бум-бум…
И вот Даниэле закрыл последний ящик.
– На сегодня хватит, – сказал он смотрителю погребов – парню, который заменял его на время поездки в Нью-Йорк, и дружески