похлопал его по плечу. Затем бросил взгляд на часы и прикинул, что, возможно, еще успевает на полуденный автобус до Лечче: он рассчитывал порисовать пару часов, чтобы после обеда вернуться на винодельню. Ему не терпелось доделать эскиз, начатый несколько дней назад.
Теперь Даниэле удавалось бывать в своем ателье не чаще пары раз в неделю: в последние полтора года он почти все время проводил на винодельне. Он делал это из привязанности к Карло, чтобы оправдать его доверие, но и от аренды ателье не отказывался, надеясь совмещать. Однако спустя какое-то время ему пришлось признать, что это невозможно. Он рисовал урывками, когда выдавалась свободная минутка, дожидаясь, пока Роберто перехватит бразды правления винодельней. Сейчас же ателье было прежде всего местом, где они с Лоренцой могли спокойно встречаться каждую среду после обеда.
Даниэле уже сел на свой черный велосипед «Таурус-Лаутал», когда увидел, как в облаке пыли подъезжает машина Антонио. Тогда он слез с велосипеда, вновь прислонил его к стене и пошел навстречу.
– Добрый день, Антонио, – поздоровался Даниэле, нагибаясь к открытому окну.
– Ты уезжаешь? – спросил тот.
– Да, но ничего страшного, – ответил Даниэле. – Я могу еще немного задержаться. Давайте зайдем внутрь.
Антонио вылез из машины и проследовал за ним в кабинет, где когда-то сидел Карло. Даниэле закрыл дверь и жестом предложил гостю сесть. Затем взял со стола папку и протянул ему.
– Здесь новые данные вплоть до вчерашнего дня, – пояснил он.
Антонио выдавил улыбку, открыл папку и пролистал до последних страниц, как делал каждую неделю. Он просматривал бухгалтерские книги и проверял отчетность с таким усердием, словно Даниэле был всего лишь рядовым служащим.
– Расходы на зарплату по сравнению с прошлой неделей выросли, – заметил Антонио. – Почему? – спросил он, поднимая взгляд.
– Я дал работникам небольшую прибавку, – пояснил Даниэле.
Антонио недовольно поджал губы и откинулся на спинку стула.
– Смотри не приучи их к тому, что всегда идешь навстречу… Если будешь повышать зарплату при любом недовольстве, потеряешь всякий авторитет. Будь снисходителен, но тверд, особенно когда приходится отказывать.
Даниэле очень хотелось возразить, что, по его мнению, эти уступки более чем справедливы и вообще он всецело на стороне работников в их требованиях, хотя земли виноградников Греко и не были предметом споров. В юности он и сам был простым работником, не понаслышке знал, какой это тяжкий труд, и не раз думал, что плата и впрямь слишком низка. Конечно, Карло никогда не был высокомерным и деспотичным хозяином, каких немало. Напротив, он всегда был готов выслушать доводы работников и прочих сотрудников винодельни: спрашивал их совета, прислушивался к жалобам, спокойно предоставлял отгулы и выходные. Но Карло не был одним из них – и, как ни старался, так и не смог до конца их понять. А Даниэле понимал. Он сам это знал, и работники «Винодельни Греко» тоже знали.
Ему хотелось высказать все это, но он сдержался: отношения с Антонио и без того висели на волоске. Казалось, любая мелочь могла их разрушить. Антонио был с ним вежлив, но отстранен, любезен, но всегда настороже. А еще бывали моменты, когда Антонио начинал буравить его хмурым взглядом, и у Даниэле замирало сердце – неужели тот обо всем догадался? Что будет, если он проследит за Лоренцой и увидит, как та входит в его ателье? Даниэле старался об этом не думать.
– Хорошо. Я учту, – пробормотал он, засовывая руки в карманы.
Антонио задержался еще минут на двадцать: досконально изучал бухгалтерские книги, пересчитывал суммы, запрашивал объяснения по тому или иному вопросу. Даниэле покосился на часы и с легкой обидой подумал, что на автобус уже опоздал.
– Что ж, вроде бы все в порядке, – наконец заключил Антонио, захлопывая папку. – Ладно, мне пора, – добавил он. – Сегодня мы все приглашены к Лоренце и Томмазо. – И бросил на Даниэле косой взгляд.
– Ну что ж, приятного вам вечера, – ответил тот, из последних сил выдавливая улыбку. И проводил его до выхода.
За неделю до сочельника Джованна потащила Анну в Лечче, на рождественскую ярмарку.
– Пожалуйста, поедем! – канючила она, как капризный ребенок. – Я слышала, там так красиво. Ну давай, прошу тебя!
Поначалу Анна отнекивалась, но в конце концов неохотно согласилась – лишь бы угодить подруге. Ей совершенно не хотелось любоваться гирляндами и мишурой, а уж тем более смешиваться с шумной толпой. В прошлом году она отказалась праздновать Рождество и твердо намеревалась не отмечать его и в этом. Без Карло – больше никогда, поклялась она себе.
Как Анна и ожидала, суета ярмарки выводила ее из себя: слишком много огней, людей, улыбок. Она обращала внимание на каждую проходящую мимо парочку, особенно на тех, кто держался за руки и выглядел счастливым и влюбленным. Джованна же, казалось, видела только торговые ряды, особенно со сладостями. Она хотела перепробовать все: засахаренный миндаль, мустаццоли, пурчеддруцци…
– Может, уже пойдем? – нетерпеливо спрашивала Анна.
– Еще чуть-чуть, – отвечала Джованна, но тут же отвлекалась. – Гляди! Деревянные паровозики! Я их обожаю… – Она хватала Анну за руку и тянула к прилавку.
Домой они вернулись лишь к ужину, на последнем автобусе – усталые, с гудящими ногами. Стоило Анне открыть дверь, как перед ней возникли улыбающиеся Роберто и Антонио. Джованна присоединилась к ним, и все трое хором воскликнули:
– Сюрприз!
Анна перевела взгляд и увидела посреди гостиной большую елку, украшенную именно так, как это делал Карло. Молча и медленно она приблизилась к дереву.
– Тебе нравится, maman? – спросил Роберто, потирая руки. – Мы с дядей Антонио полдня ее наряжали.
– Это все он придумал, – уточнил Антонио с улыбкой. – Я только помогал.
Анна взяла деревянного ангелочка, у которого не хватало крыла. Того самого, которого Карло упорно не желал выбрасывать, хотя игрушка была сломана уже давно и, по словам Анны, выглядела некрасиво.
«Какая разница. Это же память, – возражал он. – А память на помойку не выкидывают».
– Maman? – повторил Роберто. – Ну как? Тебе нравится?
Джованна подошла к ней и положила руку на плечо.
– Мы просто хотели тебя порадовать…
Шмыгнув носом, Анна смахнула слезу.
– Уберите ее, пожалуйста. Немедленно, – сказала она, ни на кого не глядя. И направилась к лестнице, но, проходя мимо Антонио, остановилась и подняла на него взгляд. – Как тебе такое в голову пришло? – резко спросила она. В ее мокрых глазах мешались боль и упрек.
Антонио растерянно смотрел на нее в ответ.
– Я не… – пробормотал он.
Анна отвернулась и бросилась вверх по ступеням.
– Анна, постой… – попытался окликнуть он. Но Анна не отозвалась.
В гостиной повисла тишина.
Затем Антонио медленно подошел к елке.
– Давайте разберем, – глухо проговорил он. – Помогите мне.
24
Апрель–май 1951 года
Анна в очередной раз нетерпеливо взглянула на часы. Стрелки, как и несколько минут назад, когда она в последний раз проверяла время, показывали 12:25.
– Томмазо, сколько времени на самом деле? – спросила она.
Томмазо бросил быстрый взгляд на свои часы.
– Без пятнадцати час.
Анна отстегнула ремешок, сняла часы и подкрутила колесико, выставляя точное время.
С тех пор, как она вернулась с обхода, прошло уже прилично времени, но уходить не хотелось. Она ждала Кармине. Сегодня, 24 апреля, он отпросился на несколько часов, чтобы присутствовать на финальном заседании суда над участниками захвата Арнео. Обвиняемых было шестьдесят человек: батраки, руководители ВИКТ, члены компартии. Им вменялось в вину «преступное самовольное занятие земель», имевшее место в декабре прошлого года. Тогда две тысячи местных работников, с инструментами за плечами и красными флагами в руках, въехали на захваченные земли на велосипедах с криками: «Земля – тем, кто ее обрабатывает!». Продержались они всего неделю, до 3 января. В тот день полиция сначала прогнала батраков, а затем сожгла все велосипеды в огромном костре. Среди них был и «Бьянки-Супрема» Анны, который она одолжила Маризе, жене батрака из Копертино – городка в двадцати километрах от Лиццанелло. Муж Маризы, Донато, приходился Кармине братом. Он пришел к Анне утром в день святого Стефано и попросил одолжить велосипед «для борьбы». Точнее, для Маризы, которая решила последовать за мужем в Арнео.
– Видишь ли, женского у них нет. Хорошо хоть на велосипед для Донато наскребли, с его-то нищенским заработком. Может, одолжишь свой, а, почтальонша? Я прослежу, чтобы вернули в целости, – сказал Кармине.
Анна ни секунды не колебалась. Она вывела «Бьянки» со двора и передала Кармине.
– Какое-то время буду разносить почту пешком, как в старые добрые времена, – пошутила она.
– Спасибо от всего сердца, товарищ Анна! – попрощался довольный Кармине.
Когда он с виноватым видом рассказал про костер из велосипедов, то сразу предложил купить ей новый. Но Анна отказалась.
– Не беспокойся, – успокоила она, положив руку ему на плечо. – Я сама куплю.
Кармине пробурчал, что так нечестно и возмещать ущерб должен он. Но Анна возразила:
– Ты здесь ни при чем. Если кто и должен выплатить мне компенсацию, так это полиция.
На следующий день она отправилась к тому же продавцу, у которого купила свой «Бьянки-Супрема», и попросила такой же. Можно подержанный, уточнила она.
Продавец – мужчина лет пятидесяти, низкий и худой, в кепке и брюках на размер больше, сумел за пару дней раздобыть аналогичный вдвое дешевле.
– Выгодная покупка-то, синьора почтальонша! – попрощался он с ней в дверях, как только пересчитал лиры в конверте, который она ему подала.
Кармине вернулся и, прихрамывая, направился к своему месту. Вид у него был странный, одновременно озабоченный и задумчивый.
– Наконец-то! – воскликнула Анна, вставая со стула. – Ну что?