Вскоре прибыли Лоренца с Томмазо, а за ними Агата с малышкой Джадой на руках.
– А тетя где? – спросила Лоренца.
– Наверху, с Марией, – ответил Роберто. – Кому вина? – поинтересовался он.
– Мне, пожалуй, – отозвался Томмазо.
– И мне капельку, – добавила Агата.
– Добро пожаловать, – встретила их Анна, которая как раз входила в комнату. Следом шла Мария, сцепив руки в замок. Она тут же прильнула к Роберто, и тот обнял ее за талию.
В три четверти шестого никого все еще не было.
Сонная Джада хныкала и терла глазки кулачками. Агата заметила:
– Малая спать хочет. Может, отнести ее домой, а? – спросила она Томмазо и ядовито добавила: – Тут ведь все равно делать особо нечего.
– Да, пожалуй, – ответил он, вставая со стула. – Лоренца, ты с нами?
– Хочешь, я останусь с тобой, тетя?
Хотя уже стемнело, Анна вглядывалась в поля за окном, скрестив руки на груди. На миг она обернулась и сказала:
– Нет, ma petite, езжай.
Антонио шепнул Агате:
– Я еще задержусь ненадолго.
Жена промолчала.
Когда Лоренца выходила, Антонио строго на нее посмотрел.
– Пока, папа, – попрощалась она, не отводя взгляда.
– Пока, – холодно бросил он.
Потом закрыл дверь и направился к Анне.
– Я же говорила: никто не придет, – пробормотала она.
Он посмотрел на нее с сокрушенным видом и положил руку ей на плечо.
– Мне так жаль… Не понимаю. Должно же быть этому какое-то объяснение…
Взгляд Анны стал жестче.
– Да плевать мне, – отрезала она. – Я все равно не отступлюсь. Думаешь, горстка невежд меня остановит?
На следующее утро в почтовом отделении Элена рассыпалась в извинениях.
– Я собиралась прийти, честное слово. Но пойми и ты меня: с такими распухшими, как сосиски, ногами куда я бы дошла?
– Ничего страшного, – ответила Анна, не поднимая глаз от писем на столе.
Даже Кармине, стоило ему войти, поспешил сказать, как ему жаль, что он не смог явиться… Но – неожиданное профсоюзное совещание, что ж поделать?
В то утро каждый встречный будто из кожи вон лез, извиняясь перед Анной. Нандо, наливая ей кофе с граппой, сетовал, что хотел прийти, даже бар пораньше закрыл, но тут жена удумала устроить генеральную уборку на чердаке и заставила наводить порядок.
– Уж если ей что в голову взбредет – все, никуда не денешься. Делай что велено и как велено.
– Не переживай, Нандо, – парировала Анна. – Еще успеешь прийти, если захочешь.
Но больше всего ее расстроило отсутствие Джованны. До последнего Анна надеялась увидеть ее в Ла-Пьетре, но тщетно. Когда она вернулась домой к ужину и услышала простодушный вопрос: «Ну как все прошло?», то просто не выдержала:
– А тебе и правда интересно?
– Почему ты так говоришь? – опешила Джованна.
– И ты еще спрашиваешь? Сегодня ты была мне нужна, нужна рядом. А тебя не было. Ради чего это все? Ради кого? Долго ты еще будешь плясать под дудку этого человека?
И она ушла к себе, хлопнув дверью.
Несколько часов спустя, уже лежа в постели с книгой, Анна услышала тихий стук.
– Можно? Мне надо тебе кое-что сказать. – Джованна вошла, понурив голову и закусив губу. – Ты права. Я виновата, знаю. Но пойми, я не такая сильная, как ты…
– Нет, ты сильная, – перебила ее Анна, усаживаясь на кровати.
Джованна покачала головой.
– Нет, не сильная, – повторила она. И присела на краешек кровати, сложив руки на коленях. – Честно говоря, я все еще боюсь, – прошептала она.
– Кого? Этого идиота?
– Нет, не его. Я боюсь себя. Собственных чувств, того, что могу испытать там… Я еще не готова, вот в чем дело.
Анна печально вздохнула и посмотрела на подругу с нежностью.
– Готова, просто сама еще этого не понимаешь.
– Может быть, не знаю, – ответила Джованна. – Но пока я сама во всем не разберусь, ты не вини меня…
– Нет, ты права, – сказала Анна. – Прости и ты меня. Правда. – Она протянула руку, ища ладонь Джованны.
Та потянулась навстречу, накрыв руку Анны своей, будто говоря: между нами все как раньше.
Как обычно, в первых числах декабря Даниэле принес бабушке Джине одну из первых бутылок нового урожая «Донны Анны». 1951 год обещал стать одним из лучших благодаря солнечному, но не слишком жаркому лету и нескольким благодатным дождям, освежавшим землю в самые знойные дни.
Он постучал.
– Бабуля, это я, – крикнул он, зная, что Джина слышит все хуже.
Но дверь ему открыла Кармела в своем черном вдовьем платье.
– Кого я вижу! – сказала она вместо приветствия.
Даниэле напрягся.
– Бабушки нет?
– Бабушка дома, разумеется. Куда бы ей деться? – ответила Кармела, распахивая дверь. – Заходи.
Он вошел на кухню и, наклонившись, поцеловал бабушку в морщинистую щеку.
– Вот, держи, – сказал он, ставя бутылку на стол.
– Ох, как мило, – обрадовалась Джина. – Открой, пожалуйста. Хочу сразу попробовать.
Даниэле улыбнулся и достал штопор из ящика. Несмотря на свои семьдесят с лишним лет, бабушка все еще любила изредка пропустить стаканчик.
– Давай достанем бокалы, – сказала Кармела. – Я тоже попробую.
Даниэле наполнил бокалы для них обеих, потом предложил бабушке вдохнуть аромат.
– Ну как?
Джина глубоко втянула носом воздух.
– Пахнет отменно, как всегда.
Кармела опустошила свой бокал одним глотком.
– Полегче, дочка, – пожурила ее Джина. – Отец разве не учил тебя? Вино нужно пить медленно.
Кармела причмокнула губами.
– Хорошее, – сказала она и налила себе еще.
– Ладно, мне пора, – объявил Даниэле, погладив бабушку по жестким седым волосам.
– Уже уходишь? Ты ж только пришел! – нахмурилась Кармела. И снова пригубила вино.
– Да, – ответил он, не глядя на нее. – Надо возвращаться на винодельню.
– А Роберто на что? – прошипела она. – Ты вкалываешь больше, чем он.
– Неправда, – вступился за него Даниэле. – Просто сейчас мы занимаемся разными делами. Он еще учится, но быстро все схватывает.
– Как скажешь. – Кармела сморщила нос и допила остатки вина. Потом протянула руку, схватила бутылку и повертела ее.
– «Донна Анна», – прочла она, слегка растягивая слова. – Прямо любопытно, когда же ты, совладелец, назовешь вино и в честь своей матери. «Донна Кармела». Звучит ведь, а?
Даниэле досадливо вздохнул, покосился на бабушку и сказал, что ему и правда пора.
– Не отвечаешь? – вскипела Кармела. – Что такое? По-твоему, я не заслуживаю вина от «Винодельни Греко»?
Сын строго посмотрел на нее.
– Пожалуй, нет.
– Иди, милый, – сказала Джина, пытаясь разрядить обстановку. – Я тебя провожу.
– Никуда он не пойдет, пока не скажет мне в лицо, четко и ясно, что думает.
– Лучше не стоит, – бросил Даниэле и двинулся к выходу.
– А, уходишь? Ну и проваливай, – отмахнулась она. – Весь в отца. Лучше всего у вас получается сбегать.
– Я провожу тебя до двери. – Джина попыталась было подняться. Но она была слишком взволнована и не смогла сдвинуться с места.
– Нет, погоди, – остановил ее Даниэле, не отрывая взгляда от матери. – Это ты о чем? Когда это папа сбегал? Он всю жизнь только и делал, что терпел тебя.
– Да. Всю жизнь. Еще бы, – невесело усмехнулась Кармела.
– Милый, иди-ка ты лучше, – сказала Джина дрожащим голосом, взяв руку внука в свои.
Но тот не шелохнулся.
– Нет уж… Ты даже после смерти не можешь оставить его в покое. Никак не можешь… Знаешь что? Ты хотела узнать, что я на самом деле думаю? Ладно, скажу.
Кармела бросила на него вызывающий взгляд.
– Слушаю.
– Знаешь, почему я ни за что не назову вино твоим именем? Потому что не испытываю ни капли уважения к таким, как ты.
Она прищурилась и шагнула к нему.
– А к этой Анне, значит, испытываешь? – процедила она сквозь зубы.
– Да, и что? – ответил Даниэле.
Она придвинулась к самому его лицу и пристально посмотрела ему в глаза.
– Ага, – зло бросила она. – Я же говорю. Весь в отца.
– Замолчи! – прикрикнула на нее Джина.
– Нет, я наконец-то скажу! – воскликнула Кармела.
Сделав нечеловеческое усилие, Джина кинулась к ней и попыталась оттащить назад.
– Замолчи, чертова дура!
– Бабушка, успокойся, – встревоженно произнес Даниэле.
– У вас, у Греко, прямо помешательство на этой бабе, хуже болезни, – выпалила Кармела на одном дыхании.
Даниэле обернулся, растерянно глядя на мать. Джина снова рухнула на стул и закрыла глаза, прижав руку к сердцу.
– Что ты такое говоришь? Я не понимаю… – пробормотал Даниэле.
В комнате повисла тишина.
Даниэле потребовалось несколько мгновений, чтобы связать все воедино. А потом внезапно он все понял.
После работы Анна ежедневно шла в Женский дом и проводила там часы напролет, преисполненная надежд и решимости.
Чаще всего Антонио приходил составить ей компанию.
– Не люблю, когда ты тут одна, – говорил он.
– Да что со мной случится? – отмахивалась Анна.
– Мало ли что. Мне неспокойно.
Поэтому Антонио уходил с маслодельни гораздо раньше обычного и мчался к ней. И, лишь бы задержаться подольше, всегда находил какое-нибудь занятие: расставить новые книги, полить огород, укрепить шатающуюся полку. Оставался до темноты, а потом говорил Анне:
– Поздно уже. Пойдем, провожу тебя.
И сопровождал до дома: она ехала впереди на велосипеде, он освещал ей путь фарами автомобиля.
В первой половине декабря, спустя две недели после открытия, Анна услышала стук в дверь. Она пошла открывать, уверенная, что это Антонио. Но на пороге обнаружила щуплую женщину – похоже, изрядно изголодавшуюся, с густыми темными бровями и копной вьющихся черных с проседью волос. На плече у нее была потрепанная, туго набитая сумка – видимо, со всем ее скарбом.
– Мне сказали, вы тут помочь можете, – проговорила женщина.