Анна заметила, в уголке рта у нее покрытые корочкой болячки.
– Конечно, входи, садись. Я кофе сварю, – пробормотала она, слегка опешив.
Женщина представилась: Мелина. И сразу добавила, глядя на Анну в упор, будто пытаясь уловить малейший признак брезгливости, что занималась «сами знаете чем», то есть древнейшей профессией.
Анна невозмутимо сварила кофе и попросила Мелину поделиться своими проблемами.
Та рассказала, как овдовела еще во время войны, как сводило живот от голода.
– Нет мужика – нет и хлеба, – заметила она.
– Это они хотят, чтобы мы так думали, – парировала Анна.
– Я ж неграмотная. Даже свое имя написать не могу. Ничего не умею, – Мелина развела руками. – Только это самое… Тело меня кормит. Кормило, – вздохнула она и подалась вперед. – Да только тело мое стало дряблым, некрасивым, мужикам в нем уже сласти нету, – она снова вздохнула. – Мне работа нужна, а на меня никто и смотреть не хочет. Помоги мне, прошу. Я всему научусь. Я шлюха, но не дура.
Анна помолчала, разглядывая ее, потом улыбнулась.
– Что ж, по-моему, ты пришла по адресу, – сказала она, поднимаясь.
– Еще кое-что, – остановила ее Мелина, не вставая. – Есть у меня подруга… Подонок какой-то, не знаю, как звать, подложил ей свинью, теперь она дитя ждет. Мать ее из дому выгнала, жить ей негде. Можно ей к вам, с пузом-то?
Когда несколько часов спустя пришел Антонио, Анна встретила его сияя.
– Ты чего? – спросил он, улыбаясь.
Анна взяла его лицо в ладони и звонко чмокнула в щеку.
– Да что с тобой? – переспросил он, теперь уже слегка смутившись.
– Там женщина, – объяснила она. – А завтра придет еще одна.
Антонио взял ее за руку и заглянул в глаза.
– Я знал, – сказал он. – Надо было просто подождать.
– Да, – кивнула Анна. – Спасибо, что ждал вместе со мной. – И стиснула его руку еще крепче.
В этот миг из-за спины Анны возникла Мелина.
– Здрасьте, – сказала она.
– Здравствуйте, – смущенно ответил Антонио, притворяясь, что никогда прежде ее не видел.
– Вот, знакомься, – обрадовалась Анна. – Мелина, это мой деверь Антонио. Антонио, это Мелина. Первая обитательница Женского дома.
– Приятно познакомиться. – Женщина подбоченилась.
– Мне тоже, – кивнул Антонио.
На следующее утро, прежде чем идти на почту, Анна сделала крюк и завернула в большой питомник на окраине городка.
Она шла по оранжерее, озираясь по сторонам: лимонные и миндальные деревца, цитрусовые, гранаты…
– Чем могу помочь? – раздался вдруг справа мужской голос.
Анна обернулась. Высокий крепкий мужчина вытирал перепачканные землей руки какой-то ветхой тряпкой, давно не знавшей ни воды, ни мыла.
– Хочу заказать рождественскую елку, – ответила она. – Самую высокую, какая у вас есть.
27
Февраль 1952 года
Телефон трезвонил не умолкая, пока Анна наконец не подошла к нему. Она никак не могла привыкнуть к этому назойливому, действующему на нервы «динь-дилинь», от которого каждый раз вздрагивала. Аппарат подарил ей на Рождество Роберто. «Тебе нравится, maman? Я и для винодельни такой же купил!» – взволнованно спросил он, достав из коробки уродливую черную пластмассовую штуковину с диском и трубкой.
– Кто это? – резко бросила Анна, сняв трубку.
На другом конце провода послышался смех сына.
– Роберто! Ты чего хихикаешь?
– Неужели ты до сих пор так долго подходишь к телефону? – сказал он. – И, кстати, нельзя говорить «Кто это?», надо говорить «Алло».
– Это кто так решил?
– Не знаю, но все так делают.
– Ну уж нет, «алло» звучит по-дурацки.
– Как знаешь, maman, – засмеялся Роберто. – Чем занимаешься?
– Чем-чем… Бегаю, как всегда: только с работы вернулась, а еще обед готовить. В два меня ждут в Доме на занятиях.
– Я как раз поэтому и звоню. Не успею к обеду, перекушу тут, в винодельне. Так что не хлопочи. Вечером увидимся. Да, кстати! Мария ужинает с нами, не забыла?
Анна промычала что-то утвердительное и повесила трубку, даже не попрощавшись.
– Кто это был? – спросила Джованна, появляясь в гостиной.
На плечах у нее красовалась связанная ею же шаль, с которой она никогда не расставалась.
– Кто же еще? Один из двух людей, знающих наш номер телефона, – пошутила Анна. – Сварим быстренько пасту? У меня осталось меньше часа.
Джованна кивнула, потом открыла было рот, но замялась.
– Что такое? Ты что-то хотела сказать? – спросила Анна.
Подруга прокашлялась и робко проговорила:
– Я тут подумала… а может, я сегодня с тобой пойду? В Ла-Пьетру?
Лицо Анны озарилось радостью.
– Но если почувствую себя как-то… странно, когда ее увижу, то сразу уйду, – поспешно добавила Джованна.
– Да, конечно, – ответила Анна. И тихонько повторила: – Конечно.
Роберто повесил трубку, качая головой. Телефонные разговоры с матерью неизменно заканчивались одинаково: в какой-то момент она решала, что пора, и без лишних слов вешала трубку.
– Пойду обратно в погреб, – сказал он, проходя мимо заваленного бумагами стола Марии.
Та что-то рассеянно пробормотала, не отрываясь от дел. Роберто спустился к деревянным бочкам, где еще зрело вино «Дон Карло». Только через полтора года красное вино «Винодельни Греко» будет готово к розливу. В конце месяца им предстояло разлить по бутылкам урожай 1950 года. Уже совсем скоро – и эти февральские дни в винодельне были особенно напряженными. Роберто работал по шестнадцать часов в сутки: приходил с первыми лучами солнца и оставался до вечера. Отчасти потому, что Даниэле в последнее время почти перестал появляться на винодельне: случалось, он не заглядывал по нескольку дней, а если и приходил, то ненадолго, от силы на час.
Роберто не вполне понимал почему, но в последнее время ему казалось, что Даниэле какой-то сам не свой: словно чем-то встревожен или даже расстроен. Как-то раз, во время одного из его редких появлений на винодельне, Роберто попытался спросить, не случилось ли чего, но в ответ получил лишь натянутую улыбку и дежурное «Не волнуйся, правда, все хорошо». Роберто ему не поверил, но настаивать не стал. Хотя, по правде сказать, кое-какие мысли на этот счет у него имелись – например, что на самом деле странное состояние друга как-то связано с его, Роберто, кузиной. Подозрения зародились примерно месяц назад, когда поздним вечером в среду он увидел, как она пришла на винодельню. Это был всего второй или третий ее визит с тех пор, как Роберто начал там работать.
– Кузина, каким ветром? – окликнул ее Роберто. – Решила пропустить стаканчик?
– Вообще-то не помешало бы, – пробормотала она.
– Пойдем со мной, – пригласил ее Роберто. Идя по коридору от входа до кабинета, Лоренца то и дело нервно озиралась по сторонам, а пару раз даже вздрогнула, резко обернувшись на звук шагов, доносившихся то ли из подвала, то ли от входной двери. Потребовалось несколько долгих минут и глоток вина «Донна Анна Юбилейное», которое Роберто держал у себя в кабинете, чтобы она наконец призналась, зачем пришла.
– Даниэле нет?
– Я мельком видел его сегодня утром, но он тут же ушел, – ответил Роберто.
– И больше не появлялся?
– Нет…
– Он не говорил, есть ли у него дела днем?
Роберто только пожал плечами, всем своим видом показывая, что понятия не имеет.
– Ясно, – пробормотала Лоренца. Она резко встала, попрощалась и направилась к выходу. – Спасибо за вино, – сказала она напоследок, на миг обернувшись.
Анна мчалась как стрела, и Джованне, крутившей педали изо всех сил, было за ней не угнаться. Велосипед стал рождественским подарком для нее от всей семьи Греко. Увидев его, с красным бантом на руле, Джованна почувствовала себя ужасно неловко, размышляя, какими жалкими покажутся на его фоне ее скромные вязаные сувениры для всех членов семьи.
Тяжело дыша, она свернула к Контраде Ла-Пьетра. Анна наконец сбавила ход, и, поравнявшись с калиткой, они обе спешились. Стоило Джованне вновь оказаться перед своим домом, как ей стало на удивление спокойно и радостно, а вовсе не странно, как она опасалась. Она подумала, что, наверное, так себя и чувствуешь, когда вновь встречаешь того, кого когда-то любил. Джованна и сама не знала, почему именно в этот день решилась вернуться в Контраду – после стольких лет и несмотря на страх, который все еще испытывала. Может, потому что теперь она часто оставалась одна: Анна была так поглощена работой и Женским домом, что приходила разве что ночевать.
А может, как сказала Анна, она и вправду была готова, просто сама этого не понимала. Джованна долго с улыбкой разглядывала обновленный фасад с дверью и ставнями цвета морской синевы и яркие цветы в горшках на всех подоконниках. Потом медленно двинулась к входной двери, продолжая восхищенно озираться по сторонам: каким ухоженным стал сад, как великолепно смотрелись грядки с овощами…
«Женский дом» – прочла Джованна на входной двери. И снова улыбнулась.
Анна толкнула дверь, но тут же остановилась.
– Ну как ты? – спросила она с некоторой тревогой.
– Все хорошо, – спокойно ответила Джованна.
– Точно?
– Да-да, – уверенно кивнула та.
– Ну тогда пойдем, – с облегчением выдохнула Анна.
Внутреннее убранство заставило Джованну раскрыть рот от изумления: из подробных рассказов Анны она знала, что здесь многое изменилось и что она вряд ли узнает свой старый дом… Однако увидеть все своими глазами оказалось огромным потрясением. Она очутилась в совершенно новом, особенном месте, которое одновременно было домом, школой и мастерской. В светлом уютном пространстве, где, казалось, никогда не происходило ничего ужасного.
Анна взяла ее за руку и повела из комнаты в комнату, забрасывая вопросами: «Ну как тебе?», «Нравится?», «А это?». Потом познакомила с четырьмя женщинами, жившими здесь. Первой была Мелина, и Джованне показалось, что она ее уже где-то видела, хотя никак не могла вспомнить, где и когда. Потом – Элиза и Микела, две сестры четырнадцати и шестнадцати лет, сироты, потерявшие мать, а отца и вовсе никогда не знавшие; совсем недавно, пару недель назад, они служили горничными у Тамбурини, но хозяйка заметила, как на них пялится ее муж – «почтеннейший» синьор Тамбурини, – и тут же рассчитала девушек, оставив без крова и работы. Последней была Эльвира, двадцати двух лет, с большими голубыми глазами и округлившимся животом; по ее подсчетам, рожать предстояло в мае.