Когда с севера дула трамонтана, Антонио подтыкал матери одеяла, грел муфту у камина и, когда та становилась теплой, бережно натягивал ее на окоченевшие руки. Карло наблюдал из-за дверного косяка, как нежно брат заботится о матери, и испытывал одновременно облегчение и зависть – из-за того, что сам был на такое не способен. Он никогда не мог смириться с такой матерью – сломленной, опустошенной. Он не мог ее не винить. Ему хотелось встряхнуть ее, сбросить с этого проклятого кресла. Сжечь все кресла в доме. Он так и не простил ее, даже когда она решила окончательно сдаться, потому что жизнь стала невыносимым бременем. День за днем оно давило на нее, пока не скрутило в бесформенный кокон с седыми всклокоченными волосами и распухшими лодыжками, испещренными извилистыми венами, словно спутанными шерстяными нитками.
Восполнить нехватку материнской любви Карло помогал, конечно, отец, но больше всех – Антонио. Это он защищал, баловал и обнимал младшего брата каждый день, хотя сам был всего на четыре года старше. Совсем еще ребенок, мальчишка с нежным взглядом, который плакал только по ночам, тихонько, уткнувшись лицом в подушку. Карло слышал его, но никогда не подавал вида.
Карло очистил апельсин и бросил кожуру себе под ноги. Разделил фрукт пополам и протянул половину Антонио. Откусив дольку, Карло вдруг захихикал с набитым ртом.
– Ты чего? – спросил Антонио.
– Представляешь? Сын трезвенника делает вино.
Антонио слегка улыбнулся.
– Ну, может, именно потому ты и решил этим заняться.
– Чтобы отомстить за каждый раз, когда отец запрещал мне пить? – пошутил Карло.
– Нет, просто чтобы доказать, что он ошибался.
– Тогда я сделаю лучшее вино в мире, – сказал Карло, поднимаясь на ноги. – Вино, которое выпил бы даже он. – Он протянул руку Антонио и помог ему встать. – Хочешь сам повести на обратном пути? – спросил он, направляясь к машине.
– Нет-нет, избави Боже, – замахал руками Антонио. – Это не для меня.
Скрепя сердце Анна принялась готовить ко дню рождения Карло каштановый пирог по бабушкиному рецепту, свой любимый кастаньяччо. В последний раз она пекла его в тот день, когда ее Клаудии исполнилось три месяца. Лоренца буквально вырвала у нее обещание насчет кастаньяччо, сгорая от нетерпения впервые отметить день рождения дяди всем вместе. Она так настаивала, что Анна в конце концов сдалась. В этом, подумала она, племянница вся в Агату: та тоже долбила тебя, пока не добивалась своего.
Так что Анна раздобыла, и не без труда, кило каштановой муки, изюм и кедровые орешки. А утром, едва только Карло выскочил из постели – неизвестно куда, черт его дери, он так торопился, даже кофе вместе с ней не выпил, – расчистила кухонный стол, надела фартук, убрала волосы под шелковую косынку и закатала рукава черного платья.
Анна как раз замешивала тесто, когда услышала настойчивый гудок клаксона. Руки были по локоть в липком тесте, но она все равно подошла к двери и распахнула ее:
– Это кто же тут так расшумелся?
Карло стоял прислонившись к машине, скрестив руки на груди и сияя от восторга. Анна молча обошла автомобиль кругом, внимательно его разглядывая, и наконец вынесла вердикт:
– Что ж, цвет мне нравится… А сколько ты за него отвалил, даже знать не хочу.
Но потом все же улыбнулась. Антонио, оставшийся сидеть в машине, заметил, что у Анны мука на подбородке и нижней губе. Ему нестерпимо захотелось взять ее лицо в ладони и стереть муку тысячей мелких влажных поцелуев. И картинка, возникшая в его воображении, вдруг превратилась в явь: Карло склонился к лицу Анны и неспешно, короткими поцелуями слизал муку с ее губ.
– Не терпится попробовать твой пирог… – прошептал он ей на ухо.
– Пойду я, – оборвал их Антонио, резко выскакивая из машины.
– Погоди, я тебя провожу, – немного удивленно сказал Карло.
– Да ладно, тут два шага, – отмахнулся Антонио и, почти бегом удаляясь прочь, бросил: – До вечера.
Карло уже десять лет не отмечал день рождения в родном городке, поэтому в этот раз решил закатить пир горой. Пригласил кучу народа – всех, кого встречал на улице в последнее время: старых друзей, шапочных знакомых и даже нескольких совсем чужих людей. Заказал пятнадцать литров красного вина в местной винной лавке и закуски в траттории.
– Готовь на свой вкус, – сказал он повару. – Главное, чтобы всего вдоволь было.
Первыми явились Антонио с Агатой, которая по случаю нарядилась в бордовый костюм с позолоченными пуговицами. Рыжие волосы собрала в маленький шиньон, губы накрасила помадой в тон, подчеркивающей каждую морщинку. Мочки ушей будто удлинились под тяжестью массивных золотых серег, которые Агата с гордостью выставляла напоказ.
Лоренца опередила родителей и кинулась к Анне, которая и в этот вечер, как всегда, была в черном.
– А меня-то чего не обнимаешь? Именинник вообще-то я, – шутливо возмутился Карло, щекоча племянницу за бока.
Со смехом вывернувшись, Лоренца привстала на цыпочки и чмокнула дядю в гладко выбритую щеку, пахнущую ментолом.
Вскоре к Анне в дом, казалось, разом ввалился весь город. Это было похоже на встречу, которую всячески стараешься оттянуть, но в конце концов она становится неизбежной. Десятки людей – нескончаемый поток поцелуев, объятий, рукопожатий, похлопываний по плечу. Мужчины снимали шляпы и галантно целовали ей руку, женщины чинно касались губами щеки. Чтобы хоть ненадолго вырваться из этого круговорота и избежать прикосновений, Анна отошла к граммофону и поставила свою любимую пластинку – «Поговорим о любви, Мариу».
Она замерла на мгновение, стоя спиной к залу и гомонящей толпе. Анна не привыкла к такому бурному проявлению чувств. Но сегодня был день Карло, и она не могла его испортить, надувшись словно мышь на крупу. Анна вздохнула, мысленно встряхнулась и, набравшись смелости, вновь повернулась лицом к гостям.
Деревянный стол в центре гостиной ломился от угощений и кувшинов с вином. Агата вместе с Лоренцой сновали туда-сюда из кухни, следя, чтобы ни в чем не было недостатка.
– Угощайтесь! – приглашал Карло каждого входящего, указывая на стол, а сам стоял с сигарой в зубах и бокалом в руке.
Анна какое-то время наблюдала за мужем. Ничего удивительного, что ее Карло искрился, будто только что откупоренная бутылка игристого, – она всегда это в нем любила, с самой первой встречи. Когда он за ней ухаживал, Анна не могла и шагу ступить по крутым улочкам Пиньи, чтобы Карло не выскочил откуда ни возьмись: он, будто фокусник, появлялся из-за каждого угла.
– Синьорина, да вы никак преследуете меня? Знаете ли, это уже навязчивость, – поддразнивал он, хотя было очевидно, что это он ходит за ней по пятам.
Анна качала головой и шла дальше, посмеиваясь про себя. Она знала – в следующем переулке Карло снова выскочит ей навстречу. Анна влюбилась в его жизнерадостность, непосредственность, в ту легкость, с которой он смотрел на жизнь. Сама-то она выросла в строгой чопорной семье, среди людей рассудительных и осторожных. Они досконально знали все правила этикета, но не могли произнести простое «Я тебя люблю». Так и умерли, ни разу ей этого не сказав…
Под звуки затихающей мелодии Анна подошла к столу, налила себе выпить и отправилась в сад – ей хотелось немного побыть в тишине. Она опустилась на свою любимую скамейку, вздохнула и, закрыв глаза, с наслаждением вдохнула аромат базилика.
Антонио единственный заметил ее отсутствие. Он торопливо извинился перед отцом одноклассницы Лоренцы, с которым о чем-то болтал, и пошел за Анной.
– Как ты? – тихо спросил он, подойдя сзади.
Анна резко обернулась. Антонио неспешно приблизился, но остался стоять, сунув руки в карманы брюк. Она передернула плечами:
– Как рыба, выброшенная из воды. Вот как я себя чувствую.
Антонио стиснул рукой спинку скамьи.
– Раньше я твердо знала, кто я, – продолжила Анна. – У меня была работа, ученики, свои места. Своя жизнь… А теперь… Я даже не понимаю, что люди вокруг говорят.
Антонио улыбнулся.
– Это не всегда плохо. Люди столько всякой ерунды болтают… – Уголки губ Анны чуть дрогнули в намеке на улыбку, и Антонио добавил: – Но мне жаль, что тебе так тяжело.
Они помолчали несколько секунд. Потом Анна нарушила тишину:
– Мне совершенно нечего читать.
– Что ж, это легко исправить. Городская библиотека неплохо укомплектована. Если хочешь, могу тебя туда сводить.
– Да, с удовольствием, – кивнула Анна. Она поднялась со скамьи и вдруг заметила, что воротничок рубашки Антонио с одной стороны загнулся.
Будто это было самым естественным жестом на свете, Анна потянулась и поправила воротник, разгладив его.
– Вот, теперь порядок, – удовлетворенно заметила она. – Ладно, пойдем в дом.
Антонио застыл как громом пораженный и пробормотал невнятное «спасибо». От прикосновения тонких пальцев Анны к коже на шее по телу пробежала странная дрожь, а внутренности будто сжало тисками непонятного волнения.
Весь остаток вечера Антонио избегал смотреть на Анну и держался в стороне. Даже когда под всеобщие аплодисменты и поздравительные тосты Карло разрезал кастаньяччо и с аппетитом откусил кусок. Пока брат, обняв Анну за талию, целовал ее, благодаря за угощение, Антонио незаметно выскользнул в сад. Он присел на скамейку и поднял глаза к звездному небу.
Празднование закончилось глубокой ночью. Лоренца в какой-то момент задремала на диване, и никто не решился ее будить. Поэтому Антонио с Агатой отправились домой вдвоем. Он шел молча, а она, со смазанной помадой, всю дорогу жаловалась, что ей пришлось бегать на кухню, пока Анна развлекалась.
– Сейчас приду, – бросил Антонио, когда они вошли в дом.
В полумраке гостиной он открыл бутылку граппы, приник губами к горлышку и жадно глотал, пока жжение алкоголя не разлилось по груди, заставив надсадно кашлять. Антонио отставил бутылку и поднялся наверх. Тихонько приоткрыл дверь спальни, разделся, сбросив одежду прямо на пол, и голышом нырнул под одеяло. Агата уже спала, свернувшись на боку. Он стянул с нее трусы.