Фотография была выложена в социальную Сеть в четыре часа утра. Значит, они должны увидеться для обмена флешками на следующий день в двадцать два часа в том баре, где они обычно встречаются и который называется как океан.
Наконец-то.
Довольная Сефрон упирается в изголовье кровати. Она уже не так одинока. Курвуазье жив-здоров, Эрван тоже прочтет это послание, она обретает какие-то ориентиры, у нее появляется дело, что-то вроде разрешения на выход.
Остается только собраться с силами, чтобы пойти к Тамаре и попросить у нее, как они договорились с Эрваном, старую машину, которая теоретически находится в ее распоряжении.
Было решено, что Субиза похоронят на кладбище Пер-Лашез. Церемония начинается очень рано, в восемь часов, и перед крематорием собирается толпа.
Парис отправляется на кладбище с неким удовлетворением. Конечно, место не из веселых, и светские ритуалы, которыми обставляется человеческая кончина, совершенно лишены какого бы то ни было смысла и пусты. Но похороны имеют то преимущество, что на них всегда можно оглядеться вокруг и составить себе мнение, как он привык говорить, о близких почившего. Парис постарался опоздать — пусть его появление пройдет как можно более незамеченным — и встал в конце голого ритуального зала.
Гроб водружен на возвышение перед закрытыми дверцами печи. Из-за цветов, венков, букетов его совсем не видно. Цветы повсюду. Комиссариат позаботился обо всем. У возвышения пятнадцать рядов стульев, и почти все заняты.
Слева перед возвышением семья почившего и его друзья, мать, сестра с распухшими от слез глазами, мужчины с искаженными болью лицами. Парис не задерживает на них своего внимания. Он ищет глазами Борзекс и находит ее в конце концов дальше, в четвертом ряду, она одна, в скромном черном платье, на голове черный шелковый шарф в серую и голубую полоску. Ее трудно узнать. Лицо и глаза опухли, взгляд устремлен в одну точку, она глубоко страдает. Но отчего?
За Борзекс расположились представители полиции. Они присутствуют здесь по необходимости — заказанная услуга? — и слушают с притворным вниманием одного из своих, который с небольшой трибуны, установленной рядом с гробом, перечисляет заслуги почившего. Выдающийся полицейский, выдающийся слуга государства, его трагическая гибель будет отомщена, от имени всех своих коллег оратор дает торжественную клятву семье Субиза в этот день траура и печали. Ничего выдающегося, обычная нарезка.
Справа от родственников — в униформе работников высшего состава делегация Комиссариата по атомной энергетике, она малочисленна, в центре — Кардона, выражение лица подобающее. Пришел, значит. Или вынужден был прийти? Непонятно. Тип, сидящий справа от Кардона, встает со своего места, поднимается на трибуну, пронзительные слова, обращенные к Субизу, звучат искренне:
— Проницательный человек, боевой, тонкий, привлекательный и внимательный аналитик. Нам будет очень не хватать Бенуа Субиза.
Парис неотрывно смотрит на Кардона. Тот действительно взволнован. Десять против одного, что именно он автор этой нудной проповеди, которую интересы Комиссариата запрещают ему произнести самому. Они были близки, и эта близость далеко выходила за пределы профессиональных обязанностей. И операции, в которых мог быть задействован Субиз, наверняка были не из заурядных.
Откуда-то сбоку выныривает Пьер Моаль; Парис не видел, как тот появился, и вздрагивает от удивления. Что выводит его из себя.
— Здравствуйте, вы ведь Парис, да? — Моаль протягивает руку, представляется: — Моаль, «Журналь дю суар».
Парис молча пожимает ему руку. В кармане у него звонит мобильник, и он пользуется этим предлогом:
— Вы позволите?
Отходит, вытаскивает телефон. Жена. Он не отвечает и стирает послание, даже не прослушав его. Отвязавшись от Моаля, он старается избегать его.
Речи окончены. Реквием. Дверцы печи распахиваются, виден пылающий огонь, гроб начинает двигаться.
Парис выходит на улицу, делает несколько шагов, чтобы укрыться в тени деревьев, и ждет.
Не проходит и двух минут, как появляется Борзекс, направляется прямо к нему, останавливается, снимает шарф, расправляет рукой волосы.
Парис ждет.
— Скажите мне, майор, зачем вы забрались ко мне тайком? Вы что, ищете орудие убийства? — Тон вызывающий, агрессивный.
Парис заинтересованно улыбается:
— Так у вас дома кто-то побывал?
Борзекс теряет терпение, запихивает шарф в сумку:
— Я жду объяснений!
— Это не мы. — Полицейский чувствует себя раскованно. — Тайные обыски не по части Криминальной полиции. Тем более что я могу сделать это совершенно открыто, и вам это известно. А вот тайные агенты наших крупных предприятий…
Борзекс, не зная, что возразить, старается не смотреть на Париса, потом открывает было рот, но решает промолчать.
Парис же усиливает натиск:
— Если в вашей квартире действительно кто-то рылся, не лишним будет порекомендовать вам быть осмотрительной. Во всей этой истории есть уже один труп, и вы, как никто, в курсе.
Не говоря ни слова, Борзекс поворачивается спиной к Парису и очень быстро удаляется к выходу с кладбища.
Парис следит за ней, пока она не исчезает из виду. «Итак, кто-то побывал у нее в квартире. Теперь она знает, кто это, и боится. Но этот страх не заставит ее со мной говорить, и я обложен со всех сторон».
Церемония закончилась. Зал крематория пустеет, все выходят на эспланаду, толпятся вокруг родственников Субиза.
Парис видит, как Моаль вертится вокруг присутствующих. Подзывает журналиста, тот подходит.
— Через полчаса в баре «Фар» на площади Бастилии.
Моаль не скрывает своего удивления и удовольствия.
Парис устроился в глубине зала, недалеко от сортира. В это время в баре никого нет, только официант, который накрывает обеденные столы. Рядом с чашкой кофе со сливками кипа ежедневных газет, раскрытых на странице со статьями, повествующими приблизительно одну и ту же историю об убийстве Субиза, экотеррористическом следе и возможной связи этих экологов со Шнейдером. Парис заказал бутерброд с маслом и ветчиной — после похорон всегда хочется есть. Взгляд полицейского блуждает в пространстве: встреча с журналистом — сплошная импровизация, просто так вышло. Что он скажет? Очевидно, как можно меньше, но и этого хватит, чтобы тот что-нибудь написал.
Моаль пунктуален.
Парис приветствует его улыбкой, приглашает присесть. Показывает на газеты:
— Вы делаете из этих экологов настоящих злодеев-террористов. Я слушал утром радио. И там то же самое. Все повторяют вашу историю: убийство Субиза, след радикально настроенных зеленых, Шнейдер в ловушке. Практически других вариантов нет. Вы должны радоваться.
— А я и радуюсь.
— Вам не кажется, что экотеррористы — версия, конечно, отличная, только костюмчик слегка великоват для Скоарнека и его приятелей?..
Подходит официант. Моаль заказывает эспрессо. Парис еще чашку кофе со сливками. Молча ждут заказа.
На лице Моаля играет улыбка, когда он перелистывает газеты.
— Так вы считаете, что Скоарнек не имеет отношения ко всей этой истории с Субизом? Тогда я вас слушаю, майор. И конечно, я вас не встречал, и вы мне ничего не говорили.
— Я этого не говорю. Но у полиции есть и другие версии, и мне странно, что газетчики сосредоточились только на этой. У меня даже возникает вопрос: почему это происходит?
— Потому что про другие нам ничего не известно. Все в ваших руках…
— Почему, например, не любовница Субиза? Она юрисконсульт ПРГ. Труп обнаружила она. Обстоятельства ее знакомства с полицейским агентом, внедренным в Комиссариат по атомной энергетике, по крайней мере вызывают вопросы. Вам бы покопаться вокруг «Серкль д’авиасьон».
— ПРГ, Комиссариат… Какая между всем этим связь?
Парис встает, оставляет на столе деньги:
— Пока не знаю. Но узнаю обязательно.
Парис прощается и отправляется к Жюльену Курвуазье, где все еще идет обыск.
Перед домом 18 он натыкается на делопроизводителя их группы Анж Баллестер, укладывающую изъятые в машину вещественные доказательства.
— Ну, что похороны?
— Народу было много. Любопытно. Ну а у нашего пирата что?
— Барахтаемся в грязи. Еще один, которого так и не научили, что в комнате нужно убирать.
— Это ладно. Но что-то конкретное есть?
— Документы, компьютерные примочки. Мы забрали все что можно, разбираться будем позже. Ах да, есть, кажется, кое-что о его сестре.
— Пресловутая анархистско-богемная семейка, в которой даже родители не знают, где их дочь?
— Так точно. Она, похоже, живет в сквоте в Монтрё.
— Надо бы нанести визит?
— Конечно, намечается. Есть и еще хорошая новость: вычислено место, откуда звонили в последний раз с одного из мобильников трех наших беглецов.
— Наконец-то! Кто звонил?
— Девушка. В субботу. Она активировала телефон где-то на берегу Сены. Дюран должен отправиться туда днем.
Парис одобрительно кивает:
— Перейра там?
— Да. Ты к нему поднимаешься?
Парис удовлетворенно кивает и направляется ко входу в здание. Один из офицеров бюро сбора информации докладывает ему, что группа, выполняющая скрытое наблюдение в тринадцатом округе, только что заметила, как Джон-Сейбер поднялся к Скоарнеку. Ребята спрашивают, что им делать.
На губах Париса появляется улыбка.
— Пусть они мне его берут прямо на месте. Тепленького. Я еду.
С мигалкой на крыше машины, по полосе для автобусов — меньше чем за десять минут Парис пересекает Париж с одного конца на другой и оказывается на Альпийской площади. Англичанин ждет его в холле здания под ненавязчивым надзором полицейского. Мужик уже не так безмятежен: ссутулился, лицо осунулось. Похоже, понял наконец, в каком дерьме оказалась его дочь. Не факт, однако, что он от этого станет более покладистым.
— Месье Джон-Сейбер, вы позволите мне подвезти вас до гостиницы?
— А у меня есть выбор?
— Конечно. Я могу также отвезти вас к нам на набережную Орфевр, в дом тридцать шесть, для дачи показаний по всей форме.