Чувствуя, как отношения рассыпаются в крошки, Лев лихорадочно искал ту самую соломинку, способную спасти утопающего. Или не способную? Как там было в дурацкой пословице — спасся он или только пытался?
Барахтаясь в отчаянии, как в чёрной воде, он неожиданно ощутил дно под ногами, найдя кое-что получше, чем соломинка: чтобы убедить Славу, нужно мыслить, как Слава. А Слава всегда думает о детях.
— Хорошо, — проговорил Лев. — Давай разойдемся. Но мне нужен наш брак. Через три года, когда мы получим гражданство, я усыновлю детей, и после этого — можем развестись.
Через три года Мики исполнится восемнадцать, но в Канаде разрешено усыновлять совершеннолетних — Лев выяснял это, когда искал хоть какие-то плюсы в эмиграции.
Слава удивился:
— Ты планируешь оставаться в Канаде?
— Конечно, — ответил Лев, как само собой. — Я хочу участвовать в жизни детей.
— И на что ты собираешься жить, когда мы разойдемся?
Льва царапнуло его «когда». В своих мыслях он использовал: «если».
— Проституция и грабёж, — мрачно пошутил он.
Слава не оценил шутку — даже не улыбнулся. Лев ответил:
— Это мои проблемы. Я с этим разберусь.
Звучало, словно у него был план. Плана не было. Он находу выдумывал поводы не отменять свадьбу. Собирался ли он оставаться в Канаде? Говоря откровенно, он даже не собирался уходить из этого дома, он просто пытался выиграть время. Ему нужны были эти две недели до свадьбы, в течение которых он убедит Славу, что не так уж и плох: он хороший, заботливый, любящий муж, не насильник и не алкоголик. Разве что-то из этого неправда?
— Ладно, — ответил Слава.
Не веря своим ушам, Лев переспросил:
— Ладно?
— Ладно, заключим брак.
«Сработало!»
— Но ты пока придумай, куда пойдешь и как будешь жить дальше, — подсказал Слава.
— Ага.
Он обязательно придумает, как жить дальше — как жить дальше, чтобы никуда не пришлось уходить.
Свадьба прошла формально: костюмы, обмен кольцами, регистрация, торт, светские беседы. На женихах были одинаковые смокинги: белая рубашка, пиджак с шелковыми лацканами, камербанд, брюки с лампасами. Когда выбирали, Слава на всё отвечал: «Мне без разницы», значительно облегчая задачу Льву. Мики без перерыва хамил, считая себя оригинальным, но за две недели Лев научился не обращать внимания. Ваня оставался в приподнятом настроении, не до конца понимая, что происходит. Гости тоже не замечали подвоха.
Когда регистратор сказал, что они могут поцеловать друг друга, они действительно поцеловались — впервые с того дня. После этого, отступив, Слава едва заметно коснулся своих губ пальцами — как будто вытер. В тот момент Лев чуть не сдался.
Но не сдался. Не имело значения, что происходило на свадьбе. Главное: что будет после.
Лев попросил Пелагею разместить Мики и Ваню в отеле, где они с мужем и ребёнком остановилась в эти дни. Дети бы только мешались: сначала пришлось бы отвезти их домой, потом поехать к заливу, а где-то между этими событиями уговорить Славу на поездку.
Пройдя к машине, где его дожидался Слава, Лев сообщил:
— Пелагея предложила забрать детей на ночь, дети согласились.
Тот хмыкнул, открывая дверцу:
— Все думают, у нас будет брачная ночь. Как мило, — он сел в салон на пассажирское кресло.
Лев, прокручивая в голове отрепетированный диалог, обошёл машину и занял на место водителя. Повернулся к Славе, разглядел в темноте едва различимое лицо.
— Я хочу тебе кое-что показать.
— Что? — бесцветно отозвался Слава.
— Нужно съездить в одно место.
— Я хочу домой.
— Это недалеко.
Это была ложь — чертовски далеко, на самом деле. Но того стоило. Слава тяжело вздохнул.
— Ладно, поехали.
И они поехали: через весь Даунтаун, вдоль Кол Харбор, объезжая неблагополучный Ист-Хэйстингс по Пауэлл-стрит. Накануне Лев ездил этим маршрутом несколько раз: запоминал, чтобы добраться в темноте, и не пользоваться навигатором (по вине которого Слава тут же догадался бы, что ехать им достаточно долго). Сейчас же Слава будто бы и не замечал расстояния: полночь, пустые дороги и погруженность в мысли отвлекали его от времени.
Минуя мост Металлургов, Лев повернул в сторону бухты Дип Ков. Там, по Страткона-роуд, стояли деревянные дома на берегу залива. Чем дольше они ехали, тем больше Лев проникался видами: лес вдоль дороги напоминал загородные трассы в Новосибирске на пути к Академгородку.
Свернув с дороги, Лев остановил автомобиль под раскидистой елью — за ней прятался небольшой дом, а за домом открывался вид на залив. Лев заглушил мотор.
— И куда мы приехали? — флегматично поинтересовался Слава.
— На берегу Английского залива не сдают деревянные дома, — с досадой ответил Лев. — Поэтому мы здесь. Это Дип Ков.
— Что-то про коров?
— Нет. Коув, — повторил Лев. — Бухта.
Слава, хмыкнув, промолчал. Ямочка на его щеке появилась и снова спряталась. Накануне Лев придумал целую речь, а теперь забыл, всю, до единого слова. Тишина задавила.
— Прости меня, Слава, — вот и всё, что осталось от его речи.
Слава молчал. Лев прижался затылком к подголовнику кресла и посмотрел на велюровую обшивку потолка. Сказал, прикрыв глаза:
— Я хотел, чтобы всё было как в тот день. Ты, я и дом, который мы не можем себе позволить. Но когда-нибудь он станет нашим домом…
Слава повернул голову к окну.
— Где он?
Лев потянулся, чтобы показать:
— Вон, за елью. Видишь окна?
— Вижу. Вход не вижу.
— Он с другой стороны. Это окна во двор.
— Ясно.
Слава сел прямее, мельком глянул на Льва и опустил глаза.
— Если не хочешь здесь оставаться, вернемся домой, — проговорил Лев. — И завтра я уйду. Но я… но ты… ты бы сделал меня очень счастливым, если бы дал ещё один шанс.
На него навалилось давящее бессилие. Он уже не хватался за соломинку. Рано или поздно наступает момент, когда утопающий теряет волю к жизни и позволяет воде утянуть себя вниз.
Глухо щелкнула дверная ручка и Лев замер. Слава выходил из машины.
— Пойдем, — бросил он.
Поспешно скинув с себя ремень безопасности, Лев вышел следом и переспросил:
— В дом?
— Ага, — ответил Слава, уходя вперед.
Поверив было, что уже ничего не будет как раньше, Лев растерянно зашагал следом.
— А… А что мы будем там делать?
Слава глянул на него через левое плечо, ехидно улыбнувшись — у Льва от вида ямочки задрожали колени.
— Какой странный вопрос.
Они поравнялись, и Слава, протянув руку, взял Льва за ладонь, переплетая пальцы.
Слaвa [10]
Они не стали включать свет.
Слава почувствовал облегчение, когда Лев стянул с него давящий, колючий пиджак, убрал камербанд с пояса, освободил шею от галстука-бабочки. Это была чуждая, непонятная ему одежда, схватывающая в капкан, сжимающая, как тиски. Он ненавидел рубашки, пиджаки, брюки, стягивающие куски ткани вокруг шеи — ненавидел несвободу.
Лев прижал его к стене, Слава, ощутив под лопатками нечто твердое и прямоугольное, шепнул между поцелуями: «Там картина», они переместились на несколько сантиметров в сторону и сбили торшер. Лев удержал светильник от несчастной участи за секунду до. Поймав в темноте взгляды друг друга, мужчины рассмеялись — впервые с того дня они смеялись вместе.
Лев, потянул торшер на себя, вернул его на место и снова приблизился.
— Продолжаем? — шепнул он в Славины губы.
Тот поймал его вопрос поцелуем, выдернул рубашку Льва из-за пояса и забрался под лёгкую ткань рукой, прогулялся пальцами по упругим мышцам живота, твердеющим от его прикосновений. Продолжаем.
Поцелуй в шею был как удар током. Слава распахнул глаза, чувствуя, как в груди нарастает тревога. Мышцы напряглись, словно он собрался бежать.
— Стоп, — попросил Слава.
Лев тут же сделал шаг назад. Он всегда чутко реагировал на просьбы остановиться.
— Что такое?
Тревога раздувалась, как газовое облако, заполняя собой всё тело. Она добралась до кончиков пальцев и те мелко затряслись. Оттянув в сторону воротник рубашки, Слава выдохнул:
— Не знаю. Что-то не так.
Лев, потянувшись влево, зажег торшер, освещая их лица тускло-оранжевым. Обеспокоенно спросил:
— Принести воды?
Слава кивнул.
Это была знакомая тревога — она приходила к нему и раньше. Самый первый раз — много лет назад, на реке Ини. Ему было пять, а Юле — девять. Он гонял с мальчишками мяч по траве, когда почувствовал то же самое — раздувающееся, как жаба от соломинки, облако в груди, сдавливающее сердце и легкие. «Юля», — подумал тогда Слава, сам не зная, почему. Но, бросив мяч, побежал обратно к берегу, где загорала сестра с подругами.
Юля в тот день чуть не утонула. Как она потом сама сказала: «Внезапно пропало дно под ногами». Её, барахтающуюся, заметил с другого берега мужчина и прыгнул в воду. Когда Слава добежал, Юлю уже отогревали у костра.
В следующий раз тревога разбудила Славу посреди ночи, и, едва распахнув глаза, он услышал жалобное:
— Кажется, я рожаю.
Тревога душила его, когда Юля впервые была у онколога.
Тревога дала понять, что сестра умрёт за несколько часов до того, как она умерла на самом деле.
А потом тревога долго к нему не приходила. Несколько лет. Пока однажды снова не разбудила Славу посреди ночи. Тогда, пройдя в детскую, он не обнаружил восьмилетнего Мики в постели. И нигде в квартире не обнаружил.
Через год они встретились снова: когда Мики прошёл на кухню — мокрый, с покрасневшими щеками — Слава прижал ладонь к его лбу и обжегся. Несколько дней они боролись за него, пытаясь сбить отметку на градуснике с 40 хотя бы до 39. Всё это время, до первых улучшений, Слава жил с тяжелым комом в груди.
И потом снова, и снова, и снова. Льву не нужно было рассказывать, что Мики хотел наглотаться таблеток — Слава знал, что Мики этого хотел. Слава знал о каждой авантюре, в которую ввязывался Мики, но не мог понять, не мог почувствовать точного замысла и места совершения, а потому — не мог предотвратить.