Как только Артур прошёл через раздвижные двери, Лев вышел из автомобиля и направился к нему. Артур застыл, то ли удивленный, то ли испуганный. Лев усмехнулся: на его месте он бы испугался.
— Угадай, почему я пришёл, — добродушно начал Лев.
— Из-за Мики, — произнёс Артур.
— Угадал, — и Льву тут же захотелось ему двинуть, но он считал у входа сразу три камеры, глядящие на них с трёх разных сторон.
Артур принялся оправдываться:
— Слушай, он сам за мной пошёл, сказал, что ему шестнадцать, говорил, что хочет попробовать…
Лев, поморщившись, перебил его:
— Не знаю, что у вас там произошло, — на этих словах лицо Артура почему-то расслабилось, — но ты не имел права к нему приближаться, неважно, сколько ему лет, и неважно, хотел ли он этого сам, потому что он — подросток, а ты — мужик в три раза его старше. И вообще… Друзья так не поступают!
Последнее прозвучало совсем не устрашающие, но Лев выдохся: в драках он был сильнее, чем в разговорах.
— Ладно, я понял, — сказал Артур. — Извини.
— Извинить? — опешил Лев. — Он говорит, что ты его совратил. Почему он так говорит?
— Я не знаю, Лев, он пришёл ко мне сам, он этого хотел.
— Но он говорит, что не хотел!
— Блин, ну ты же знаешь эти ситуации, чуть-чуть друг друга не поняли и сразу — «насилие», — усмехнувшись, он добавил: — Тебе ли не знать.
Артур намекал на ситуацию с Яковом, но Лев думал не о ней, а о произошедшим накануне между ним и Славой. Слава, наверное, тоже считает, что это было «насилием», но это ведь не так…
— Ну да, — кивнул Лев, соглашаясь с Артуром.
— Ну вот, — подвел итог тот.
— Но к сыну моему всё равно не лезь.
— Я понял, понял.
Так они и разошлись: Артур благополучно сел в такси и добрался до аэропорта, а Лев — до дома. Уже заходя в квартиру, он вспомнил, что не спросил о траве — кто дал её Мики? И зачем?
Вряд ли Артур. Он не выглядел обкуренным. Наверняка это как-то связано со школьными компаниями — в Канаде подростки курят траву, будто сигареты.
Лев решил, что нужно просто ограничить Мики в прогулках, общении и выходе из дома, а то совсем от рук отбился.
Лев решил, что он той ночью всё решил.
Слaвa [14]
Ночью он слышал каждого.
В три часа, в соседней комнате, поднялся Лев. Оделся, стараясь не хлопать дверцами шкафов, и куда-то уехал. Во дворе знакомо прошуршал шинами автомобиль.
В комнате напротив ворочался Мики. Он вставал, открывал окно, потом закрывал, ложился, снова вставал. Всё это только подтверждало Славины догадки. Он хотел верить в отходняки после травки, хотел утешать себя этими удобными объяснениями («Ну, это же подростки»), но у него не получилось. Он знал. Просто знал, что случилось.
Но не знал, что теперь делать.
Когда Лев ушёл, Слава встал с дивана, прокрался в детскую. Думал, что застанет Мики в дёрганом раздрае, но попал в момент, когда мальчик, свернувшись калачиком в постели, беспокойно дремал. В одно из последних вставаний он широко распахнул окно, а теперь — Слава это видел — трясся под одеялом, прячась от зябкого ветра. Он прикрыл створки и, опустив взгляд на спящего сына, потянулся было, чтобы поправить одеяло и убрать волосы со лба, но замер, не доведя движение до конца. Побоялся, что разбудит. Он знал, что в таком состоянии дорога каждая секунда сна, поэтому, шагнув назад, вышел из комнаты.
Снова лёг на диван, укрылся и попытался уснуть, но всё равно уловил, как в полпятого вернулся Лев.
К шести, когда солнечные лучи заиграли на обоях, ненадолго заснул и Слава.
Он не позволял себе долго спать, вставал раньше, чем проснутся дети: не хотел лишний раз напоминать им, что родители в ссоре и спят порознь. Слава хорошо помнил, как это было в его детстве: когда мама с папой ещё жили вместе, отец, вдруг перебравшийся на диван, был главным показателем, что дела в семье реально плохи. Последствий долго ждать не пришлось: вскоре отец ушёл и не вернулся.
Мики вышел из комнаты первым: бледный, лохматый, с мешками под глазами. Слава возился с панкейками на кухне, и Мики, проходя мимо, стащил один прямо со сковородки — долго перебрасывал из одной руки в другую, пока не уронил на пол.
— Минус блинчик, — скорбно заключил он.
Слава отошёл в сторону, пропуская его к мусорному ведру.
— Тебе плохо? — негромко спросил он.
Мики выкинул пострадавший панкейк и удивленно глянул на отца.
— Ну… я… это просто кусок теста.
— Я не про кусок теста. Я про вчерашнее.
Мики помотал головой.
— Забей, пап.
— Что там произошло?
Он снова помотал головой:
— Ничего.
— Настолько ничего, что ты оказался в полицейском участке?
Мики промолчал, опустив глаза в пол.
— Кто дал тебе траву?
Слава поймал себя на том, что говорит строго — стараясь скрыть волнение, от делал голос тверже, и звучал как родитель, собравшийся отчитывать сына. Может, Мики так и подумал? Решил, что эта воспитательная беседа будет посвящена вреду от курения марихуаны? Слава вовсе не об этом хотел поговорить.
Мики молчал, и Слава спросил прямо:
— Артур тебе её дал?
Мальчик кивнул.
— Он тебя…
Слава замялся. Как это произнести вслух — «изнасиловал»? Само предположение об этом, возникая в мыслях, удушающе сковывало грудную клетку и не позволяло говорить. Слава сотни раз за прошедшую ночь спрашивал сам себя: «А что бы я хотел услышать тогда?». И что бы он ответил, спроси его в лоб о насилии?..
Была не была.
— Он применял к тебе насилие?
— В смысле?
— Он заставлял тебя делать что-то, чего ты не хотел делать?
Взгляд мальчика на миг переменился, и Слава готов был поклясться, что увидел в глазах сына: «Да», но вслух он сказал:
— Пап, мы только целовались, а потом я ушёл.
— Вчера вечером ты говорил другое.
— Что я говорил?
Слава, вздохнув, процитировал через силу:
— «Трахнул и накурил».
— Ну, я был накуренный, мало ли что я сказал.
Мики бегал глазами по кухне, и Слава попросил:
— Посмотри на меня.
Мальчик остановил взгляд: вроде и на его лице, а вроде и мимо. Слава вкрадчиво проговорил:
— Слушай, иногда насилие бывает неявным. Может казаться, что ты сам на это пошёл, но, на самом деле, тебя могли убедить, уговорить, запугать… И всё это считается насилием.
Мики резко отвёл взгляд.
— Я не хочу об этом.
Слава занервничал: «Я что-то сказал не так, я что-то сказал не так…»
— Ладно, — согласился он. — Но, если что…
— Я знаю, — перебил Мики. — Если что, ты рядом. Я знаю.
Он ушёл, утащив ещё один панкейк — на этот раз из тарелки. Слава почувствовал себя опустошенным и бесполезным: толку от этого: «Я рядом», если собственный сын боится рассказать тебе правду?..
Диалог со Львом был налажен. Так казалось некоторое время — перемирие длилось неделю или, может быть, две. У них, наконец, нашлась общая тема для разговора — и видит бог, сколько Слава вложил сил, чтобы, общаясь со Львом, не озвучивать вслух ряд вопросов, не дававших ему покоя: «Почему? Почему ты его позвал? Почему ты не послушал, когда я сказал нет?». Всё это было бы переливанием из пустого в порожнее и отвлекало от главной проблемы.
Славу беспокоило, что произошло с Мики.
Льва беспокоило, что произошло с Мики.
Сначала они обсуждали своё беспокойство в общих чертах. Лев говорил: «Поверить не могу, что он за ним увязался» и «Артур тот ещё сукин сын, целоваться с подростком — что за идиотизм?». Слава говорил: «Я беспокоюсь, что Мики травмирован» и «Неважно, было ли это добровольно, потому что это априори было нездорово». Лев говорил: «Ну, Мики тоже хорош, какой дурак идёт ночью в отель к взрослому мужику?», Слава говорил: «Если он пошёл, значит, мы что-то сделали не так».
А однажды они встретили друг друга в гостиной с одинаковым предложением:
— Нам нужно поговорить о Мики, — сказал Слава.
— Хотел предложить то же самое, — сказал Лев.
Они поплотнее закрыли дверь.
— Я думаю, Артур его изнасиловал, — сказал Слава.
— Я думаю, Мики употребляет наркотики, — сказал Лев.
— Чего?! — опешили оба.
С этого момента их временное перемирие закончилось. Лев ответил Славе, что у того «все — насильники» и он, по всей видимости, привык сводить все проблемы к одной и той же теме. Слава ответил Льву, что тот всегда навешивает на Мики самые жуткие ярлыки — от психических болезней до зависимостей. Лев говорил, что ничего не навешивает, что «наркотики всё объяснили бы».
— Ну, для чего он пошёл за Артуром, например? — спрашивал Лев. — Я считаю, что он уже был укуренный, и именно поэтому принял ряд неверных решений.
— Мне он сказал, что это Артур дал ему траву.
— А что он ещё мог сказать? — закатывал глаза Лев. — Мне Артур сказал, что Мики сам хотел с ним… Короче, ты понял. Вступить в связь. А учитывая, какой Артур стрёмный, то сто процентов Мики был укуренный. Трава повышает либидо и делает всех красивее.
Слава обомлел от таких аргументов:
— То есть, ты веришь Артуру, а не своему сыну?
— Давай прямо: сколько раз мне врал Артур и сколько раз Мики?
— Недостоверная проверка на честность, — холодно ответил Слава.
— Может быть, — согласился Лев. — Но Мики регулярно ввязывается в какую-то ерунду, потом врёт и выкручивается, потом попадается, и так… миллион раз.
— И о чём он врал?
Лев, задумавшись, посмотрел в потолок, походил из стороны в сторону, и вспомнил:
— Об оценках. Помнишь, как он вырывал страницы из дневника? И пытался оттереть двойку лезвием бритвы, это ещё в пятом классе…
У Славы руки опустились от беспомощности. Как вести диалог на таких разных уровнях понимания проблемы?
Заметив его бессилие, Лев с некоторым раздражением проговорил:
— Ладно, допустим, ты прав. И что? Что мы можем сделать? Непонятно. А если я прав, то… Не знаю, может, он скоро умрёт. Поэтому надо что-то делать.