В небольшом ларьке возле дома, куда он зашёл на накале эмоций, долго спорил сам с собой из-за сигарет: последний раз Слава курил десять лет назад, когда судился с матерью из-за Мики, и тогда это здорово ставило крышу на место. С другой стороны, всё это вредно, рак легких, он отец двоих детей… Но как там сейчас с крышей?
Вспомнил своё грубое: «Замолчи», обрывающее разговор с Мики, и вздохнул: крыша не на месте. Сигареты взял.
Вернулся домой, чтобы переодеться, и, проходя мимо комнаты сына, бегло сообщил ему:
— Я гулять. Приеду после одиннадцати.
Мики невнятно промычал в ответ, не отрываясь от экрана ноутбука. Слава остановился на пороге комнаты.
— Если что, звони.
Снова невнятное мычание.
— Люблю тебя.
На это Мики тоже ничего не ответил.
Слава надел розовую толстовку вместо розовой футболки, которую стащил Лев (он заметил это ещё до отъезда мужа, но не стал возражать), и спустился к машине.
Теперь, сидя на капоте автомобиля, заново пробовал курить, кашляя с непривычки. Макс вышел через несколько минут, извинился за задержку, бросил взгляд на сигарету в руке Славы, но ничего не сказал. Слава выкинул окурок в мусорный бак, стоящий неподалеку, и они сели в машину.
Макс выжидающе смотрел на него, как бы спрашивая: «И что теперь?». Слава, посмотрев в ответ, спросил:
— Смотрел «Гарри Поттер и Узник Азкабана»?
Макс улыбнулся:
— Смотрел.
— Хочешь ещё раз?
— С тобой — всё, что угодно, — ответил Макс и засмущался от своих же слов. На бледных щеках появился ярко-алый румянец.
Слава подумал, что тоже, наверное, покраснел — хорошо, что на его коже это не так заметно.
— В сторону Стэнли парка есть драйв-ин, — объяснил он. — В девять будет «Гарри Поттер». Поехали?
«Драйв-ин» в Канаде называли автокинотеатры под открытым небом. Макс быстро закивал, не глядя на Славу — словно старался скрыть смущение.
Когда Слава завёл мотор, Макс спросил:
— Как Мики?
Славе понравилось, что он спросил именно про сына. Если бы спросил: «Как ты?», его бы ничуть не подкупило, а вот Мики…
Он вырулил на дорогу, и автомобиль, как ленивый монстр, начал медленно продираться через узкую тропинку.
— Кажется, мы поругались.
— Из-за чего?
Слава вздохнул, крепче сжимая пальцы вокруг руля.
— Не смог ему объяснить, что произошло между мной и Львом. Нагрубил.
— А ты сам понимаешь, что между вами произошло? — спросил Макс. И, кажется, улыбнулся — в наступающей темноте Слава не разглядел.
Он задумался.
— Наверное, мы стали друг другу чужими людьми.
— Так ему и скажи.
— Кому? Мики? — удивился Слава.
— Ну да. Думаешь, он не поймёт? — прыснул Макс. — Он же взрослый. Я был бы рад, если бы мать в своё время сказала мне хотя бы это.
Слава с любопытством глянул на него:
— Твои родители тоже развелись?
— Да. И мне тоже было лет пятнадцать.
— Ты потом общался с отцом?
— Ну да, — ответил парень, как само собой.
— Я вот не общался. Мой просто исчез. Ушёл и не вернулся.
— За хлебом что ли? — засмеялся Макс.
Слава фыркнул: никто раньше не позволял себе смеяться над тем, что его отец сгинул восвояси — Макс был первым. Это тоже понравилось Славе.
На подъезде к парку Слава остановился у супермаркета: сказал, что купит попить. Макс с почти родительской строгостью наказал:
— Никаких энергетиков, понял?
— Только апельсиновый сок, — заверил Слава. — Тебе что-нибудь взять?
— Фанту. С лаймом.
— С лаймом? Она такого цвета, как чистящее средство для окон?
Макс удовлетворенно кивнул:
— Она и есть чистящее средство для окон.
Слава покачал головой: детям он такое пить не разрешает. Ну, не он, а Лев. Но он как бы тоже — придерживается единой политики воспитания.
Слава быстро обошёл супермаркет, взял сок, фанту ядовито-синего цвета, мармеладных мишек (они случайно попались на глаза и он, подумав о Ване, машинально схватил их с прилавка), потом долго пытался понять, голоден или нет — вспомнил, что не ужинал, и, возможно, даже не обедал (об этом он уже вспомнить не смог — казалось, прошла целая вечность), и взял булочку с маком. Когда расплачивался на кассе, понял, что до «Гарри Поттера» осталось пять минут.
Садясь в машину, он передал кислотную фанту Максу, а остальное кинул на заднее сидение. Макс, глянув на часы, спросил:
— Ты где застрял?
— В хлебном отделе, — честно ответил Слава, пристегиваясь ремнём.
— Отца искал?
Слава вытянул губы в улыбке, сдерживая смех — ведь если рассмеяться по-настоящему, то… то всё. Это многое значит: смеяться по-настоящему над чьими-то шутками. Тем более, если их повторяют дважды, а тебе всё равно смешно.
— Я вдруг подумал, что вы лишили своих детей шуток про ушедшего отца, — начал рассуждать Макс. — Если я скажу твоему сыну, что видел его отца в хлебном, имея в виду Льва, это будет иметь не тот эффект, потому что он подумает о тебе, и не засмеется…
— Он не засмеется по другим причинам, — ответил Слава, выезжая с парковки.
— По каким?
— Потому что это не смешно.
Макс искренне возмутился:
— Да ладно! Ты смеешься!
«Заметил, блин», — с досадой подумал Слава. Но досада это была по-странному приятной.
На парковке они заняли место в последнем ряду, в стороне от всех — следующая машина была через два парковочных места. Солнце медленно скрывалось за горизонтом, и на тёмно-розовом небосклоне уже появлялись первые огоньки. Слава, выйдя из машины, невольно задрал голову: давно он не видел такой отчётливой россыпи звёзд. Они всё ещё были в городе — всего лишь въехали в парковую зону — но в Даунтауне такого не увидишь.
В Новосибирске, над домом у моря, всегда были такие звёзды.
Слава забрался с ногами на капот, сел по-турецки и приглашающе кивнул Максу:
— Садись. Не развалиться.
Усомнившись в собственных словах, добавил:
— А если развалиться, я всё равно хотел купить новую.
Макс осторожно последовал Славиному примеру: сел рядышком и согнул ноги в коленях. Обхватив себя, он зябко поежился — на нём была футболка с коротким рукавом и Слава заметил, как руки ниже локтя покрылись гусиной кожей.
— Замёрз? — обеспокоенно спросил он.
Его вдруг стало волновать, чтобы Максу было комфортно.
— Да не… — ответил тот не слишком убедительно.
— У меня есть плед, — Слава мигом спрыгнул с капота и направился к багажнику.
Макс попытался протестовать, что ему «не надо», но Слава уже запрыгивал обратно на капот с мягким пледом из синего флиса — мама подарила ещё несколько лет назад. Макс накинул плед на плечи и перестал покрываться пупырышками. Так-то лучше.
Кино они смотрели из рук вон плохо — зрители получились никудышные, прямо скажем. Всё время переговаривались и шептались, и, если бы это был настоящий кинотеатр, их бы выгнали ещё в первые же минуты. Говорили, к слову, не о кино, а друг о друге.
Слава спрашивал, как Макс оказался в Ванкувере, и тот рассказывал, как после школы поступал в Университет Британской Колумбии: он выиграл стипендию и частично покрыл ею расходы. Сказал, что готовился к этому с тех пор, как ему исполнилось десять лет, потому что в этом возрасте понял, что гей, и почти в то же время что это — проблема.
— Если ты в Беларуси, — добавил к этому заключению Макс.
— Или в России, — понимающе кивнул Слава.
Рассказывал, что переехал один, и первые отношения у него появились здесь же — с местным парнем. Слава тут же спросил, почему они расстались — ему было важно понять, что в этой истории не замешано никакое насилие. Его всё ещё беспокоил нос Макса (драка? Не драка?).
— Мы друг друга не понимали, — объяснил Макс. — В смысле… Он не знает, что такое быть геем там, откуда мы с тобой приехали. У нас всё время возникали из-за этого споры. Я хотел на прайд, а ему они приелись. Он мог взять меня за руку в центре города, а я одергивал его, потому что не привык к такому. Это всё такие мелочи, но когда они накапливаются, вы…
Он замялся, подбирая слова, и Слава закончил за него:
— Становитесь как чужие люди.
— Да, — вздохнул Макс.
— И давно вы расстались?
— Пару лет назад.
— Общаетесь?
— Так, немного, — он пожал плечами. — У него новые отношения.
Чем больше Слава слушал эту самую обыкновенную историю про прилежного студента, у которого были одни отношения, из которых он вышел, сохранив общение с бывшим парнем, тем спокойней ему становилось.
«Кажется, ничего нормальней в своей жизни я ещё не слышал», — расслабленно думал он.
Ему даже хотелось попросить Макса рассказать ещё что-нибудь нормальное. Но тот, глянув на Славу, спросил:
— А ты давно… замужем?
Слава усмехнулся:
— Не очень. Но мы вместе почти пятнадцать лет.
Макс снова присвистнул — как когда услышал про возраст Мики.
— Рано тебя во всё это засосало…
Слава засмеялся:
— Начиналось всё банально: какой-то парень подошёл в гей-клубе. А теперь… Вот.
Под «вот» он имел в виду всё и сразу: у нас дети, они к нему привязаны, никуда и никогда я от него не денусь, эти пятнадцать лет навсегда выгравированы на моей жизни, а мне всего тридцать один год, в этом возрасте большинство людей только начинают думать о семье, я мог бы завести ещё одну, а мог бы никогда не заводить, но я уже здесь, с тобой, сижу на капоте ровно до одиннадцати вечера, а в одиннадцать меня ждёт сын, и утром мне нужно ехать в больницу к другому сыну, а потом я обязан написать второму отцу о состоянии младшего, потому что это теперь вечная связь, и в какой-то момент я перестал понимать, как оказался в этой заднице…
— Вот, — ещё раз сказал Слава. Всё остальное — не сказал.
Макс, помолчав, спросил:
— Ты очень устал, да?
Это было так проницательно, что Слава даже испугался: неужели часть своей мысленной тирады он всё-таки сказал вслух?
Он поднял взгляд на Макса, тот смотрел открыто и сочувствующе.