брали его. Другие мужчины делали со Львом то, что когда-то Лев делал с другими мужчинами.
Слава никогда его не брал, только отдавал. И Лев ложился с ним в постель, точно зная, что ночь не закончится этим. Слава бы не притронулся ко Льву, зная, что он пьяный. Это правило номер три. Номер три — сразу после «спросить согласия» и «остановиться, услышав «Нет». Почему другие мужчины не знают этих правил?
Лев, разжав футболку, опустил руки, расстегнул ремень и вытащил его из петель. Поднёс к запястью и сравнил ширину ремня с красными линиями на руках.
Они совпадали.
Слaвa [28]
Детское неврологическое отделение располагалось на втором этаже. Ваню перевели из реанимации через неделю после выхода из комы: к этому моменту он начал реагировать на окружающих, разговаривать (заикаясь и проглатывая слоги) и питаться обыкновенным человеческим способом — через рот, а не через трубки в венах. С последним, правда, возникали сложности: Ваню тошнило от любой еды. Врачи объясняли, что желудок должен заново привыкнуть к прежнему способу питания, а Ваня объяснял, что ему «просто невкусно».
Всё это, прохаживаясь по коридору с наушниками в ушах и мобильным в руке, Слава пересказывал Льву: начиная от истории, как их плачущего сына чуть не закололи транквилизаторами, и заканчивая последними новостями — Ваня начал называть Славу «папой». Лев время от времени кивал, говорил: «Ясно» или слегка приподнимал уголки губ, изображая улыбку. В подобной отрешенности Слава наблюдал мужа уже не первую неделю, и каждый раз объяснял себе состояние Льва по-разному: «Может, он устал на работе»
«Может, он ревнует, что Ваня не называет его папой»
«Может, он скучает по детям»
И тут же: «А может, он правда не любит детей?»
Но о последнем Слава думал не всерьёз: казалось бы, для Льва нет ничего проще, чем избавиться от детей — просто перестать звонить. Ну, на всякий случай сменить номер, чтобы они тоже не звонили, да и всё. Но нет же — он интересуется, спрашивает, переживает…
Слава решил спросить прямо:
— У тебя всё в порядке?
Лев подвис на секунду, посмотрел в камеру и неожиданно ответил:
— Нет.
Слава даже растерялся: он ожидал от Льва горделивого отрицания проблем и перевода темы, а не прямой откровенности.
Опасаясь спугнуть честность мужа, Слава аккуратно спросил:
— Хочешь рассказать?
Лев помолчал, будто собираясь с силами, и — Слава был уверен — он обязательно бы рассказал, но из Ваниной палаты выскочил Мики и, в секунду оказавшись рядом, сообщил:
— Ваню опять стошнило.
Слава чуть не отмахнулся от него: «Подожди, не сейчас». Но, оглянувшись на палату, мигом переставил приоритеты в голове, и сказал Льву:
— Я перезвоню через несколько минут, хорошо?
Лев кивнул и отключил вызов первым.
По мнению Вани, манная каша в больнице — «тошнотина» (из всех слов, он произносил это четче других), вот поэтому его и тошнит. Но ничего, кроме каш и бульонов, ему не разрешали. Пока санитарка уносила из палаты недоеденный завтрак (на подносе) и вытошненный завтрак (в тазике), Слава напомнил Ване, что раньше тот ел манную кашу и не жаловался.
— Она у них с к-к-к-к…
— С комочками, — подсказал Мики.
Ваня кивнул и продолжил объяснять:
— Я хочу как д-д-дома. Без к-к-к-к…
— Комочков! — снова встрял Мики.
Ваня опять кивнул.
— Как папа д-д-делал.
Слава улыбнулся: вот и Лев превратился для Вани в «папу». Жаль только, что больше некому готовить кашу без комочков.
— Папа не может сделать тебе кашу без комочков, — вторил Мики Славиным мыслям. — Он в России зарабатывает тебе на сыр с плесенью.
Ваня шутку брата не поддержал, ответив всерьёз:
— Мне н-н-нельзя сыр с п-п-плесенью.
Слава слушал этот разговор, подставив плечо под голову ослабшего Вани, улыбался, ерошил сыну волосы и даже что-то отвечал, но мыслями был не здесь, не в палате. Он был в пяти минутах до и нескольких минутах после — в звонке, который прервался, и в звонке, который он обещал возобновить.
Когда Ваня заснул, а Мики, попрощавшись, отправился домой «учить уроки» (Слава сделал вид, что поверил), он выскользнул в коридор, чтобы ещё раз позвонить Льву. Но, как и боялся, момент оказался упущен: Лев просто отмахнулся от его беспокойства: — Проблемы на работе, — соврал он. — Не бери в голову, не хочу тебя грузить.
— Ты не грузишь, — попытался возразить Слава.
— Нет, правда, ерунда. Не парься.
Черепашка на секунду высунула голову из панциря и тут же спряталась обратно. Слава так и не смог её приручить.
Сразу после позвонил Макс — спросил, нужно ли что-нибудь привезти. Слава ответил: «Нет» (еда, апельсиновый сок и сигареты — всё самое необходимое — у него были с собой). Макс переспросил: «Уверен?» и Слава задумался. Он приоткрыл дверь палаты, посмотрел на спящего Ваню и, поразмыслив секунду-другую, прошептал в динамик телефона: — А ты умеешь готовить манную кашу без комочков?
Макс ответил не очень уверенно:
— Я… э-э-э… да.
Слава засмеялся, но Макс повторил уже уверенно:
— Да. Конечно. Умею.
— Сможешь привезти?
Макс приехал в больницу через полтора часа. В течение этого времени он непрерывно консультировался со Славой о Ваниных предпочтениях: «Сладкая или соленая? Густая или жидкая? С фруктами или без?», а Слава отвечал наугад — не помнил, как делал Лев.
Макс поднялся на второй этаж (Слава ждал его у дверей детской неврологии), и, коротко поцеловав мужчину, сбросил рюкзак и вытащил зеленый контейнер для еды. На крышке контейнера блестели буквы: «Minecraft» и в ряд стояли квадратноголовные запикселенные герои-коробки с арбалетами и мечами.
Слава удивился:
— Ты где такой взял?
— Купил, — скромно пожал плечами Макс. — Увидел в супермаркете возле дома.
Слава осторожно взял в руки контейнер, как редкое сокровище. Тут же почувствовал тепло в ладонях — каша была горячей.
— Откуда ты знаешь, что он любит Майнкрафт?
— Ты упоминал.
— И ты купил его специально для Вани?
— Ну да. А что? Это же просто контейнер.
Кажется, Макс на полном серьёзе не осознавал глубины своего поступка, и от того, как Слава удивлялся и переспрашивал, тушевался, будто сделал что-то не так.
Опомнившись, Слава несколько запоздало произнёс:
— Спасибо, — и ещё раз поцеловал Макса в губы.
— Всё в порядке? — осторожно уточнил парень.
— Да. Это просто очень трогательно.
Проснувшись, Ваня сначала расстроился, что Слава заставляет его есть, а потом обрадовался, увидев «Майнкрафт». Вцепился в контейнер и начал объяснять, кто изображен на картинке: опять какие-то разные виды скелетов и нечисти.
Слава, вежливо выслушав, напомнил:
— Ешь давай.
— Что там? — Ваня выпятил нижнюю губу.
— Манная каша.
Он изобразил гримасу отвращения:
— Опять с к-к-к…
— Нет, без, — заверил Слава. — Я проверял.
Это правда: перед тем, как разбудить Ваню, он тщательно осмотрел кашу на наличие комков. Сам пробовать не решился: его и без всякой предварительной комы от манной каши тошнило. То, что оба ребёнка в их семье могли съесть её и не поморщиться — просто какие-то последствия от воспитания папой Львом.
Ваня открыл крышку контейнера, взялся за ложку и, зачерпнув кашу, отправил её себе в рот. Долго болтал содержимое из одной щеки в другую, прежде чем проглотить. А когда проглотил, задумчиво посмотрел на Славу, и тот уже был готов метнуться за тазиком, распознав эмоцию на лице сына как «щас стошнит».
Но Ваня сказал:
— Вкусно.
— Вкусно? — выдохнул Слава с облегчением. — Не тошнит?
Сын мотнул головой и зачерпнул ещё одну ложку. Слава стоял на стрёме, в любую минуту готовый к возвращению каши обратно, но Ваня выглядел довольным и порозовевшим. Когда ребёнок начал доскребать остатки каши по дну контейнера, Слава выдохнул: похоже, пронесло. Впервые за дни самостоятельного питания Ваня поел как здоровый человек.
Отставив контейнер на тумбочку, он потянулся к Славе и прислонился щекой к его плечу. Спросил:
— Посидишь с-с-со мной?
— Я же весь день с тобой.
— Нет, прям с-с-со мной, — Ваня подвинулся на кровати, убирая подушку в сторону и кивая рядом. — Здесь.
Слава сел на постель рядом с сыном и Ваня улёгся на его колени, как котёнок, прильнув щекой к потертой ткани джинсов. Слава положил ладонь на его спину, почувствовал под пальцами тонкие рёбра, заметил, как торчат острые лопатки, и ему сделалось не по себе от Ваниной худобы.
Они провели так почти час, ни о чём не разговаривая. Слава гладил Ваню по спутанным волосам, а тот ковырял джинсовую дырку на Славиной коленке: нашёл торчащую нитку и наматывал её на палец. А потом за окнами стало темнеть.
Слава, наклонившись к Ване, поцеловал его волосы и прошептал на ухо:
— Мне пора домой.
Мальчик, выпрямившись, прижался к нему и захныкал:
— Ну, не уходи…
— Я завтра снова приду, — пообещал Слава. — А сейчас мне нужно к Мики. Он же там один.
— Я тоже тут а-а-адин, — возразил Ваня.
— Нет, тут есть другие ребята, врачи и медсестры, они за тобой смотрят. А за Мики никто не смотрит. Ты же знаешь, что будет, если за ним не смотреть.
Ваня согласился:
— Ну да, будет к-к-капец.
Они душераздирающе прощались: Ваня, вцепившись в Славу, плакал и повторял: «Я люблю т-т-тебя», а Слава тоже почти плакал (впервые Ваня сказал, что любит его), и заверял сына, что тоже его очень любит, но он должен, должен, должен пойти домой…
Потому что есть ещё Мики. И его он тоже очень любит. Он старается быть достаточным для всех.
Когда он, уставший, вымотанный, мокрый от своих и чужих слёз, вышел из отделения неврологии в опустевший холл, где посетители потихоньку разбредались по домам, то заметил на одном из кресел прикорнувшего человека. Он сидел боком, поджав одну ногу к себе и опершись щекой на оранжевую обивку. Обнимал руками знакомый рюкзак.