— И самое ужасное, что я отказываюсь от него сам, — говорил Слава. — Потому что это типа… нездорово… Да?
— А вы сами как считаете? — спрашивал Крис. Он всегда так отвечал.
Слава только выдохнул:
— Я боюсь никогда себе этого не простить.
— Чего именно?
— Того, что пришёл от него лечиться. Иногда я думаю, что боюсь этого излечения, потому что оно будет означать его потерю.
Крис это записал.
Когда Слава вышел из кабинета, эмоции спали, ситуация перестала казаться такой накаленной. Он встретился с Максом в холле, и они поехали к мосту Капилано — достопримечательность, которую Макс обещал ему показать еще несколько месяцев назад. Это должна была быть дружеская прогулка по окрестностям города, но, не доезжая до моста несколько километров, Слава свернул по глухой дорожке в лес и остановил машину.
Макс покосился на него, как на опасного типа:
— В чём дело?
— Можешь дать мне руку? — попросил Слава.
Макс протянул свою ладонь, и Слава сунул её под толстовку, прижимая к животу.
— Расслабь пальцы, — шепотом попросил он.
Макс подчинился, и он, управляя его рукой, провёл подушечками пальцев от пресса к паху — пока те не коснулись пояса джинсов.
— Ты хочешь?.. — уточнил Макс, от смущения проглотив слова.
Слава кивнул, и парень подался вперед, поцеловал Славины губы и, расстегнув пуговицу и ширинку, быстро протолкнул руку в джинсы. Слава поморщился: это было не так. Не так, как он хотел почувствовать.
Потом он спрашивал себя тысячу раз: зачем? Это пятиминутное удовольствие от минета правда того стоило? К нему приходил только один ответ: хотел доказать сам себе, что это можно повторить, что если показать хорошему человеку, как нужно, то почувствуешь то же самое.
Пока получалось доказать другое: повторить невозможно.
Когда Слава кончил, они быстро отстранились друг от друга, как будто хотели сделать вид, что ничего не было. Слава на то и рассчитывал, а вот Макс, похоже, пытался посмотреть ему в глаза и понять, что случилось.
Стараясь не встречаться с ним взглядом, Слава вытащил пачку салфеток из бардачка: одну протянул Максу, второй вытерся сам.
— Спасибо, — прохладно произнёс Макс, проводя салфеткой по губам.
Славе всерьёз стало холодно от его тона. Он начал лихорадочно соображать, получится ли у них сменить тему, но Макс прямо спросил:
— Что это было?
— Ничего, — неестественно ответил Слава. — Поехали на мост.
Макс, помолчав, резко отвернулся и сказал:
— Отвези меня домой.
— Что?
— Отвези меня домой.
— Ты чего?
Он понимал, до чего глупо звучит его вопрос, но всё ещё рассчитывал… отшутиться. Если от минета вообще можно отшутиться.
— А ты чего?! — вскинулся Макс. — Ты типа по приколу заставил меня тебе отсосать, а сейчас мы дальше поедем?!
Слава опешил:
— Я тебя не заставлял!
— Я что, сам полез?!
Макс перешел на крик, и Слава инстинктивно вжался в кресло.
— Нет, но… — он сделал последнюю попытку оправдаться, но Макс громко повторил, чеканя слова:
— Отвези! Меня! Домой!
Слава, выдохнув, завёл мотор. Кивнул:
— Хорошо.
Дорога заняла тридцать минут, и всё это время они молчали, зато споры в голове Славы не утихали.
Одна его часть твердила, что он — мерзавец. Как можно было, зная, что Макс безответно влюблен и готов на всё, склонить его к этому ради дурацкой проверки чувств, которая даже не сработала. И какие чувства он этим проверил? Чувства ко Льву? Убедился, что они на месте? А без этого, можно подумать, не догадывался! Втянул человека в свои психологические травмы, чтобы тот об них тоже травмировался — какой молодец!
Но стоп, стоп, стоп… Это уже вторая часть подключалась. Что значит «заставил»? Он не заставлял. Руку на живот положил — и то с разрешения. Всё остальное Макс сам решил сделать, а Слава просто его не остановил.
Да какая разница? Сам, не сам… Макс поддался, потому что влюблён, а он, Слава, воспользовался, как последний подонок. А теперь ещё надеется дружбу сохранить после этого. Отблагодарил, блин, за литры апельсинового сока и манной каши…
Думая об этом, Слава иногда косился на Макса: тот, отвернувшись, смотрел в окно, но Слава слышал приглушенные всхлипы время от времени. Черт.
Когда он остановил машину возле дома Макса, в нём проснулась еще одна часть, третья — взращённая Крисом. Она проснулась и сказала: «Да, ты был не прав. Ты поступил плохо и неудобно. Можешь извиниться. Но больше ничего делать не нужно, разреши себе таким для него остаться: плохим и неудобным. Разреши себе его расстроить. Не подстраивайся под его обиду».
Жаль, что она проснулась слишком поздно. За полсекунды до этого Слава, пытаясь выкарабкаться из-под невыносимого чувства вины, выпалил:
— Макс, это было не по приколу. Я люблю тебя.
Лeв [45]
На бледном лице проступали мелкие капли пота, дыхание было прерывистым, судорожным и частым. Пациент поступил в сознании, но недоступным для диалога: Лев пытался установить зрительный контакт, но парень проваливался в беспамятство и ускользал от его вопросов.
Не теряя времени, он обратился к новенькой медсестре:
— Сопровождающие есть?
— Вроде кто-то был.
— Спросите про хронические заболевания, приём препаратов и алкоголя, аллергии.
Яна выскочила в коридор, Лев остался один на один с Дарьей Викторовной — вторая медсестра-анастезист, с которой за десять лет они прошли весь свой профессиональный путь на пару.
— Ангиокат, — попросил он.
Нужно было восстанавливать кровопотерю.
За считанные секунды подготовив катетер, она потянулась к руке пациента, и они оба — и Лев, и Дарья Викторовна — замерли, заметив крашенные в кислотно-желтый ногти. Доли секунды и игла вошла в вену — заминка, которую можно было бы и не заметить, если бы они с медсестрой не переглянулись. Парень на операционном столе дернулся и простонал.
— Фентанил, триста.
— Фентанил, триста, — повторила медсестра, потянувшись к ампулам.
В операционную пожаловала хирургическая бригада — Борис Глебович, главный хирург областной больницы, величаво прошел к операционному столу в окружении ассистентов и медсестер, как в сопровождении свиты. Оглядев пулевое ранение в груди, он не без удовольствия отметил: — Интересный случай. А что произошло?
Никто не знал.
Яна прибежала обратно в операционную и отчеканила:
— Ничего не принимал, аллергий нет, но есть ВИЧ.
Команда врачей напряженно переглянулась. Лев заметил, как Дарья Викторовна бросила взгляд на крашенные ногти — он и сам на них ещё раз посмотрел.
— Ясно, — выговорил он и кивнул Дарье. — Маску с севораном.
Сам он, тем временем, начал готовить интубационную трубку для подключения к аппарату ИВЛ.
Установив ларингоскоп, он принялся вводить трубку в трахею, и Яна пикнула под руку: «Осторожней!». Лев расценил это как просьбу быть осторожней с пациентом, но, когда Борис Глебович занялся своей частью работы и начал оперировать, она пикнула и ему: «Осторожней!». Лев понял: осторожней с биологическими жидкостями.
Операция длилась больше четырёх часов, и всё это время Лев провёл в предельном напряжении: пуля задела сердце, хирург пробирался к ранам, в любой момент могла случиться остановка или открыться обильное кровотечение. Но дело было не в этом — не в критичности ситуации (критичностью его уже давно не напугать) — а в крашенных ногтях, в фоновом вопросе: «А что случилось?», и в ответе, которого Лев не знал наверняка, но о котором догадывался. Он увидел в этом парне Славу.
Как же нелепо: месяцами искать его в Тахире, в чужих карих глазах, в чужом смуглом теле, а найти на операционном столе, в бледном двадцатилетнем юноше со спутанными от крови волосами. Он был совсем не такой, как Слава — зеленоглазый, светловолосый — но его хриплое дыхание, сочащаяся кровью рана на груди и кислотно-желтый лак в следах крови как будто кричали: «Вот он! Ты искал его повсюду, так теперь смотри!»
Пока шла операция, у него было четыре часа безызвестности, во время которых он мог тешить себя самоуспокоениями: «Дело не в ногтях. Кто бы стал стрелять из-за ногтей? Полная хрень. Может, это бытовая ссора. Может, он должен кому-то денег. Может…»
Вот о чём он думал. А ещё нужно было думать о поддержании наркоза и о риске остановки сердца.
Когда операция успешно завершилась, поздравлений друг другу не последовало, коллеги тяжело переглянулись. Каждый понимал, что парень может умереть в любой момент.
Лев сразу же поспешил покинуть операционный блок: услышал, как в комнате отдыха медсестры начали обсуждать крашенные ногти и предполагать: «Он случайно не этот?». Он пытался убежать не столько от сплетен, сколько от собственных догадок и информации.
Но информация настигла Льва, едва он вышел за двери. В коридоре его встретил молодой парень — бледный, как будто ему самому вот-вот понадобится помощь — в пятнах крови на горчичной рубашке и джинсах. Лев окинул его взглядом, задержавшись на ногтях (тоже накрашены, но в черный), и сказал быстрее, чем прозвучит вопрос: — Операция завершена. Нужно наблюдать.
— Он выживет? — дрожащим голосом спросил юноша.
Лев вздохнул: наступала самая тяжелая часть работы.
— Я не лечащий врач, я реаниматолог. С такими вопросами вам нужно к хирургу.
Парень поник.
— Ясно… А можно будет к нему?
— К кому? К хирургу?
— Нет. В реанимацию… Ну, потом.
Лев устало потёр глаза и начал задавать вопросы, ответы на которых знал заранее:
— Вы родственник?
— Нет, я… друг.
Сначала Лев подумал: «Ладно, почему нет?». В конце концов, все всё понимают. Он мог его и провести, как однажды проводил Ольгу, главного врача больницы, но тогда ещё — просто равную себе коллегу. И как другие врачи тоже проводили знакомых. Наверное, ничего плохого бы не случилось, никто бы его не сдал, но…